Идолы

1
Глушило время молотом, калило на огне.
И стыла правда холодом на смертной вышине.
И было счастье рядом, да не ведали границ.
Вкусили волчьей ягоды, ежовых рукавиц.

И с этим страшным приданым, с языческой душой
валились в ножки идолам мы с верою большой:
спасут отцы родимые от мора, зла, проказ, —
хранимые, любимые, скорбящие за нас.

Да идолищи пьяные не защитили нас.
Они же, окаянные, не лили слёз из глаз.
И лики их суровые темнели по холмам.
И их сердца дубовые остались глухи к нам.

А боль мы в топках плавили, обиду в горнах жгли.
А мы отчизну славили на том краю земли,
где сосны стынут иглами, где годы позади
ходили наши идолы такими же людьми.

Не сразу великанами их сделались тела.
Но жизнь за истуканами иная потекла.
От копоти и плесени их слуги берегли
неистово, как если бы ожить они могли.

Пузатые, надменные хранители телес
под мощи те нетленные прибрали вольный лес.
И выписались заново святые жития.
А правда в омут канула, как не было ея.

Устали наши плеченьки в тиши пустых годов,
в дремотном пеньи реченьки, в тени чужих садов,
где сами не мятежные слагали песни — те
заздравные да нежные, как братья во Христе.

Мочили волны мутные прибрежные стога.
И чудища могутные венчали берега.
А солнце-свет высокое не допускалось в ту
поросшую осокою завратную мечту.

Сошло родное небушком в пустые времена.
И клейким серым хлебушком кормились племена.
И длились эти сумерки, ни живы, ни мертвы,
покудова не умерли последние волхвы.


2

Малюя безысходность у мира на челе,
приходит всё в негодность на небе и земле.
И звёзды шляхом млечным текут в седые тьмы,
и чудища не вечны на капище зимы.

Помалу, год от года, изводит глыбы тлен,
и зыблется погода ветрами перемен,
где есть одна работа у капли на веку –
подтачивать заплоты, держащие реку.

Чтоб та пошла, буяня, ломая крепь оков,
и кончилось стоянье языческих столпов,
на дно ушли угодья, разгневанной волной
размыло половодье заветный рай земной.

И жизнь пришла б иная, иные времена,
со скукой поминая былые имена,
чьё зло душа простила за этот воли миг
и с миром отпустила мучителей самих.

По этой-то причине шумок у бережков,
ведь сторожа при чине не могут без божков;
ведь трудно без престола, что им не возродить,
от прежнего простора свой рай отгородить.

И, жаждя возвращенья в порушенный мирок,
в глуши, в тиши на мщенье дают они зарок.
Со тщанием прилежным несут они печаль
к полянам тем прибрежным,
                к заглохшим тем ключам.

И капищем заросшим бредут они к холмам
святым,
       и к тайным рощам, и к свергнутым богам.
В тенистых тех дубровах таятся до поры...
Не идолов ли новых их рубят топоры?

1987