И в этой многослойной тишине

...И в этой многослойной тишине,
Где ты звучишь молчанием безбрежным,
Я обретаю истину в вине.
Не в том, что пьяно, а в провине грешной,
Что не даю покоя суетой,
Вопросами, советами, стенаньем.
А ты, одет печалью золотой,
Почти не дышишь в письменном изгнаньи.
Ты ждал, что чуткость будет на чеку.
Ты ждал, что женщина окажется достойной.
Ты, как Исус, ей открывал щеку,
Не для ударов —только неге знойной.
А что ж она? Слепа, глуха, глупа!
Ей голос подавай! Ей надо слышать!
А голос — всюду! Каждая стопа!
На небе ли, в тропе ли, в новостишьи.
А голос — все! Купайся и живи!
Тебе, тебе подарок был, а ты все плачешь!
Тебе давай конкретики в любви,
Только живьем, в натуре — не иначе!
Куда ты руки смеешь окунать,
Когда простор небес лишь душам верит?
Исчерпана, как умершая «ять»,
Затерта грязью бытовых материй,
И все училась не тому, не так,
Стремилась удержать руками небо.
А мне же дан был откровенный знак,
Сам хлеб! не крохи съеденного хлеба!
И как же руки подставлять теперь
В надежде милостыни нежности небесной?
И смею ли просить: еще поверь,
Доступной, невозвышенной и пресной…
И как же сметь внимать твоим словам,
Что выше тишины, целебней боли?
Что я могу? Возьмет ли, если дам
Тео, тождественному творчеству и воле?