И снова в памяти моей

                Обнова



Весна была в самом разгаре. Больших луж во дворе уже не было. Появились проталины, и кое-где зазеленели маленькие росточки травы. От дома до калитки была протоптана тропинка, и я засобиралась гулять во двор. Долго прилаживала на валенки галоши, другой обуви, подходившей по сезону, у меня не было. Галоши были на несколько размеров больше валенок и поэтому постоянно сваливались. Ну, что это за прогулка? Одно разочарование. С каждым днём становилось всё теплее.
       Наступило воскресенье. Утром дед вошёл в горницу с картонной коробкой в руках, которая была перевязана красным шнурком. На конце шнурка болтался маленький бубенчик. Мне это показалось странным, и я смотрела на деда широко открытыми глазами, пытаясь догадаться, что на этот раз он придумал. Дед, лукаво улыбаясь, потряхивал коробку, бубенчик звенел, будто подзывал к себе. Я подошла поближе. Дед наклонился ко мне и, громко посчитав до трёх,  открыл коробку.
   Каково было моё изумление, когда я увидела маленькие ботиночки красного цвета. Они так блестели, что было больно глазам. Дед улыбнулся и сказал: - "Это тебе обнова!" Сердце моё колотилось как пойманная птичка. Попятившись, я так и села на кошку, которая вертелась под ногами. Кошка испуганно фыркнула и бросилась под кровать. Дед хохотал до слёз, а я ревела, то-ли от досады, а то-ли от счастья, и кулачком размазывала слёзы по щекам.
     А спустя несколько минут, успокоившись, я торжественно вышагивала рядом с дедом по двору, намеренно выставляя ногу, как можно дальше, вперёд, чтобы все видели мои новые красные ботинки. Такой обновы не было ни у кого: ни у соседки Настёны, ни, у её сына Васьки, ни у бабушки, ни у самого деда. Счастливее меня не было никого на свете, по крайней мере так мне казалось. Но, взглянув на деда, я поняла, что он тоже очень счастлив. Возможно даже больше, чем я. Дед широко улыбался, а глаза его сияли, как огоньки. Только бабушка почему-то тайком вздыхала и передником вытирала глаза.
        Спустя много лет я узнала, что на то были причины. Ведь дед, чтобы купить мне обнову, продал на базаре свои кирзовые сапоги, а картуз отдал в придачу. Шёл пятый послевоенный год.


      
                Благовещение

     Я проснулась от того, что меня кто-то ласково гладил по щеке. Было так уютно и тепло! Глаза открывать не хотелось, но побороть любопытство я не смогла. Приоткрыв один глаз, увидела, что рядом никого нет. В окно светило яркое солнышко.  Оно  ласкало  меня своими лучами!   Из кухни раздавались осторожные шаги, и я поспешила туда, едва накинув на плечи бабушкин старенький полушалок, лежавший на сундучке. Кухня была залита ярким солнечным светом. Дед, улыбаясь, торжественно расставлял стулья вокруг большого дубового стола, выдвинутого на середину кухни.  На столе красовалась новая кружевная скатерть, которую бабушка вязала всю зиму. Моё внимание привлёк поднос, накрытый  белой салфеткой с кисточками по краям.  Возле иконы горела лампада. Вкусно пахло пирогами, душицей и воском. Я догадалась, нынче праздник! А где же бабушка?
       В это время с улицы донёсся праздничный колокольный звон... Городок был маленький и, когда в церкви звонили в колокола, их  слышно было очень далеко.
        Я, сунув ноги в валенки, стоявшие у порога, выбежала на крыльцо. В воздухе пахло  чем-то свежим, пряным, чистым.  Благовест разливался по всей округе!
   Нарядно одетые люди возвращались из церкви. Тихо переговариваясь,
они улыбались. Впереди, прыгая с ноги на ногу,  подталкивая друг друга, бежали подростки. Всем было весело, ведь дома ждал празднично накрытый стол.     Праздник! Благовещение!
 

                Бабушкины жаворонки.

         Открылась  калитка и во двор вошла бабушка.
На её плечах красовалась, связанная из разноцветных ниток, шаль. Теперь я догадалась, зачем бабушка зимой распускала старую мамину кофточку и сматывала нитки в клубок. Бабушкино лицо сияло от улыбки.  «Что, перепёлка, проснулась? Ну, пойдём в избу.  Ишь! Выпорхнула», - ворковала бабушка, взяв меня за руку, и повела в дом.  «А  ты, старый, куда смотрел?» - обратилась она к деду. Дед, загадочно улыбаясь, засуетился вокруг стола:  «Не  томи, мы с внучкой заждались тебя. Раздевайся скорее». Бабушка раздевалась не спеша, будто дразня деда, и всё время поглядывала на меня. Наконец, надев праздничный передник с оборкой, она подошла к столу. Дед от нетерпения потирал ладони…  «Так и быть»,- сказала бабушка и сняла с подноса салфетку. Я не поверила своим глазам. На подносе разместился целый хоровод румяных птичек разного размера,  выпеченных бабушкой из теста. Они были такие яркие и красивые, что мне казалось, спугни их, и они разлетятся по кухне. Я не удержалась и захлопала в ладоши. Дед тоже  захлопал в ладоши и, как маленький, подпрыгнул на одной ножке. Бабушка покачала головой и сказала: « Неугомон, да и только.  Ну, чистое дитя!»
     А вечером все родственники собрались за праздничным столом.  В центре стола пыхтел,  начищенный до блеска, самовар. На, расписанном узорами, блюде, которое доставалось из сундука только по праздникам, высилась горка пирожков с картошкой. На тарелочке лежали кусочки сушёной моркови, их использовали вместо заварки. Вкусно пахло тыквой, запеченной большими кусками в печке на углях, и теперь являвшейся главным угощением. Пост ещё не кончился.
Дед гордо сидел во главе стола.  Он где-то раздобыл кусок сахара, величиной с кулак, и  теперь колол его специальными  щипчиками на мелкие кусочки и складывал их в стеклянную вазочку. Бабушка умилённо поглядывала на всех.
      Улыбнувшись, дед подмигнул мне, будто говоря, - « Вот, знай теперь  наших!  Гулять, так гулять!»



                Как давно это было

                К Великому празднику Пасхи мыли и чистили весь дом.
Бабушка и мама перебирали вещи в сундуках, сушили и чистили зимние вещи, проветривали и жарили на солнце подушки, чистили окна.
В бабушкином доме стены и пол были деревянные. В ту пору краской их не красили, на стены обои не наклеивали.  Перед праздником стены мыли мочалкой горячей водой с хозяйственным мылом, которое дед добывал на базаре, отдавая  за него какие-то старые вещи. А полы натирали специальной металлической щёткой, смачивая их кипятком со щёлочью. Деду очень нравилось это занятие. Он надевал ремешок щётки на ногу и шмыгал  ногой туда-сюда вдоль досок, насвистывая весёленький мотивчик. Бабушка, хитренько прищурившись, поливала доски горячей водой и покрикивала: - « Берегись, не угомон, оболью!» 
Шутки сыпались повсюду. Мама что-то напевала, Любаня, сестра бабушки, так и сыпала прибаутками. Мне давали задание тоже. Я промывала от пыли широкие листья фикуса, который разросся, как дерево и красовался посередине горницы. Потом жарко топили печь, чтобы пол и стены быстрее сохли. На этажерку бабушка ставила  маленькую вазочку с букетиком прошлогодней душицы, заготовленной впрок.
        Утром в доме пахло свежестью: душицей, мылом и воском. Возле иконы горела лампада. Бабушка, с довольным видом, развешивала самодельные занавески, салфеточки. Стелила на стол кружевную скатерть с кистями, застилала кровать лоскутным одеялом, которые хранились весь год в сундуке и доставались только по большим праздникам. На полу красовались самотканые половики в крупную полоску. Всё сияло чистотой!
      Под вечер бабушка принималась стряпать. Особенно у неё удавались пироги. Весь дом благоухал ванилью. На столе красовались булочки, ватрушки, крендели, куличи, пироги с рыбой.
        Волга протекала рядом, без рыбы мы не бывали. Да и в речушке Линёво водилась всякая мелкая рыбёшка.
Это и помогало выжить во время войны и в голодные послевоенные годы.
       Мы с дедом вертелись на кухне, стараясь попробовать чего – ни будь сладенького. Бабушка хмурила брови и ворчала: - «Ну, не терпится Вам? Утром разговеетесь, после заутрени. Чай дольше терпели».
    Дед соглашался с бабушкой, брал меня за руку и уводил в горницу. Там, усевшись на сундук, мы с удовольствием ели горячий крендель с маком, который, удавалось  деду тайком от бабушки, так он думал, положить в карман безрукавки.  Бабушка, пряча улыбку в уголок передника, качала головой: - « Ну, как малое дитя!» Лицо её светилось счастьем. 
       Потом мы с дедом забирались на печь. Там было тепло и уютно. Из кухни пахло всякой снедью, доносились шаркающие шаги бабушки. Она, расстелив белую салфетку на стол, ставила на неё кулич и вокруг него раскладывала несколько крашеных яиц. Завязав всё это в узелок, бабушка собиралась в церковь, а я, дремавшая в полглаза, шептала:- « Дед, расскажи сказку  про капризную козу-дерезу».  Дед гладил меня по голове и приговаривал: - « Спи, за день-то  умаялась поди, коза-дереза. Утро вечера мудренее».