Mario Benedetti. Часы с римским циферблатом

.                Я рассказываю больше, чем просто сюжет?
.                (Энрике Лин)
.                В моей жизни прошу никого не винить.
.                (Хулио Кортасар)

...Ты смотришь на мои часы? Красивые, правда? Мне всегда нравились часы с римскими цифрами. Думаешь, они отстают, раз на них лишь четверть двенадцатого? Они не отстают, нет. Вот уже десять лет, как стрелки застыли на месте. Почему, спрашиваешь ты? Не так легко рассказать…  Я никогда не говорил об этом, хотя бы потому, что, боюсь, никто бы мне и не поверил. Ты поверишь? Тогда тебе я расскажу. Это будет не просто воспоминание, скорее, дань памяти…  Десять лет. Я даже запомнил дату, ведь днем раньше был мой день рождения. Мне только что исполнилось пятнадцать, и я был порядком  горд своим новым возрастом. То лето я проводил у родственников, в маленькой деревеньке на Майорке, заброшенной в невероятный горный пейзаж. После сумасшедшей, переполненной машинами и людьми Барселоны, здесь был настоящий рай. Каждое утро я убегал вниз, к маленькой бухте, на пляж, в это раннее время он был всегда безлюден.  Плавал тогда я еще довольно плохо, и опасался заплывать далеко от берега, волны, огромные, всесильные, пугали меня. Август выдался жарче обычного, и было особенно здорово купаться голышом. Тем утром я почти что бегом спустился по извилистой каменистой тропке, что вела на пляж, и разом скинул с себя шорты, не глядя по сторонам. Уже у самой воды я услышал, будто кто-то зовет меня.  Тогда только я заметил молодую женщину, загорелую, красивую.   На ней были купальные трусики, но грудь была обнажена. Я смутился, закрылся ладонями, но она, наоборот, направилась в мою сторону, и скоро была уже рядом. «Не стесняйся» - произнесла она по-испански, но в голосе слышался иностранный акцент, английский или немецкий. – «Я тоже сниму эту ерунду, и мы будем на равных. Как тебя зовут?» «Томас» - отвечал я. «Том» - повторила она. - «Ты красивый». Я, наверное, покраснел. - «Иди сюда». Она протянула мне руку. И я дал ей свою. «Иди же» - повторила она, глядя на меня спокойно, грустная улыбка скользнула по лицу. «Ты никогда еще не был с женщиной?» Я помотал головой. «И сколько тебе лет?» - «Вчера исполнилось пятнадцать» - ответил я, вспомнив о своей гордости. Она начала гладить мне плечи, грудь, я засмеялся оттого что было щекотно, руки ее спустились ниже, на талию, она улыбалась по-прежнему с какой-то смутной грустью. Потом еще ниже, и я уже ждал ее там. Улыбка ее стала искренней, в ней теперь было меньше грусти, но она не остановилась, опускаясь все ниже, до самых лодыжек, и ступней, которые были все в песке. Я понял, она хотела научить меня, и решил быть прилежным учеником. Я тоже коснулся ее, я начал снизу, и, наоборот, двигался выше, но дойдя до самой нежной плоти, вдруг почувствовал слабость.  От любви, от смятения, надежды, новой жизни, черт знает!  Никогда после это чувство не повторялось. Не говоря друг другу ни слова, мы сбежали ниже, туда, где вода едва облизывала песок, и она продолжала свой подробный урок практической анатомии. Но мне больше не нужны были уроки, и уже без всякого смущения, даже с наглостью, я овладел ею. И в безумии наслаждения, помню, как я думал, или скорее, бредил – «эта женщина моя, моя!» После, она еще целовала меня какое-то время. А потом сняла с запястья часы (вот эти самые часы) и протянула мне. «Погляди, они остановились! Это что-то значит… Оставь их себе». И я взял их, я всегда хотел часы с римским циферблатом. «Спасибо - сказал я, и поцеловал ее снова. «Ты лучшее, что со мной могло случиться, особенно сегодня!» - отвечала она. – «Теперь мне радостно уходить, ведь то, что с нами было,  волшебно, ты так не думаешь?» - «Да, но куда ты уходишь?» - «В море, Том, я ухожу в море. А ты оставайся здесь, как эти стрелки, что остановились на месте, и не говори никому-никому!» В последний раз она поцеловала меня, и поцелуй был соленым, словно и вправду она была порождением моря, и теперь море ожидало ее назад.   Она медленно вошла в воду, и тут же волны окружили ее, беснуясь все больше с каждым шагом. Но она продолжала идти, погружаясь все глубже, позволяя волнам преследовать, поднимать, яростно толкать ее навстречу морю. Море (так я думал позже), стискивало ее, словно ревнивый старик, не скрывая похоти и злости, не оставляя надежды на прощение. Брызги, что летели в меня, казались плевками. Ударяясь о скалы, волны с силой откатывались назад, унося ее от меня все дальше, дальше, пока я не потерял ее из виду, тогда только пришло осознание, и я разрыдался, не как пятнадцатилетний парень, а как мальчик четырнадцати лет. Я оплакивал свое счастье, такое короткое, такое сиюминутное. Никто не нашел ее тела на побережье Майорки тем летом, я так никогда и не узнал ее имени.  Несколько месяцев после я убеждал себя, что то была русалка, но разве русалки носят часы с римскими цифрами? Русалки вовсе не носят часов, наверное. И до сих пор, если мне случается оказаться на Майорке, я спускаюсь на тот пляж, скидываю одежду и сижу на песке, и жду, что она явится из моря, сбежит из объятий этого властного старика, от этих сердитых волн,..  и я снова заведу эти часы. Но как видишь, на моих часах с римским циферблатом стрелки продолжают показывать четверть двенадцатого, точно также, как десять лет тому назад.