Кто что ни говори...

            
               
(13 басен Юрия Арбекова)

         
   ПЛОТИНА
 
В лесном овраге, не глубок
Бежал ленивый ручеёк,
А в жаркую погоду
До дна исток пересыхал,
И горько люд лесной вздыхал,
Не находя в нём воду. 

Была весна. Стоял апрель
В исканьях молодых.
И как-то раз пришла артель
Строителей лесных.

И застучали топоры!
В овраге трудятся Бобры,
Не разгибая спины,
Бревно к бревну ложатся в срок…
И бывший малый ручеёк
Уткнулся вдруг — в плотину!

Очнулся, стал силён и крут,
И летнею порой
Он превратился в тёмный пруд
С зеркальною водой!
 
 — Какой пейзаж! — взревел Медведь. — 
Ей Богу, есть на что смотреть!
И караси к тому же!
…Сохатый молвил:
— Хорошо!
В пруду приятно и свежо!
Не то, что в бывшей луже!

Визжат с восторгом Кабаны,
Хорьки, Песцы и Хомяки,
Ныряют Выдры в воду!
Народ в плотине понял толк,
И только старый серый Волк
Не тянется к народу.

        У Волка логика своя:
«У пересохшего ручья
Сбегались Зайцы в стаю!
А нынче в камышах они,
Теперь попробуй догони…
Невольно голодаю!»

И взъелись Волки на Бобров:
— У нас они отняли кров:
Овраг — родная хата!
Кто разрешил?!.. Где документ?!..
       А спорный этот аргумент 
Судья-Барсук чтил свято.

Он видел сам: артель права,
Лесная фауна жива
И расцвела к тому же…
Но у Волков полно дружков,
И всяк, обидевший Волков,
Мог сам попасть на ужин! 

А потому суровый суд
Решил, что был построен пруд
«С ущербом для природы»,
Что надобно его спустить,
Проект при этом изменить
(На что потратить годы)…

Вздохнули горестно Бобры,
Собрали чудо-топоры,
Артель с мечтой рассталась…
Плотину
              тот Медведь сломал,
Кто сам её же восхвалял,
И пруд ушёл!..

       Осталась
Лесная живность при своём:
С глухим оврагом и ручьём,
Пересыхавшим в лето…
Над ней смеётся дальний лес,
Где нет таких чудных чудес
И ценят труд при этом.

       Вот снова на дворе апрель…
В чужом лесу живёт артель,
Чужим плотины строит…
           А нам?!..
           А наш лесной народ
В глуши чиновничьей живёт
И горько волком воет!


  МЁРТВЫЙ ЛЕВ
 
             Однажды Лев,  чей грозный рык
с тревогой слушали  и Бык,
и Слон, и даже Носорог,
вдруг отчего-то  занемог,
почуял смерть свою, а там
и впрямь убрался к праотцам.

Мелькнула молнией молва,
и обступили звери льва,
а хоть бы кто в душе и рад,
но все почтительно молчат.
 
И только Заяц молодой,
льва мёртвого лягнув ногой,
сказал хвастливо:
-- Я таков!
Я критикую даже  львов!
Чего бояться, в самом деле?
Какие страхи – в мёртвом теле?

…За львиные усы он взялся –
и  клык огромный показался…
-- Ай-яй! – вскричал зайчишка наш. –
Да он живой!!!   
  …Такой пассаж
и сильного согнёт дугою,
куда там нашему «герою»?
Сердечко – хлоп! – и был таков
суровый критик  мёртвых львов.
                * * *
Когда в литературных джунглях
грызутся,    обижают юных,
что ж возмущаться?    Джунгли здесь
(и критик тоже хочет есть).

Вот только мёртвых бы не трогали:
радищевых,   белинских, гоголей…
Своим хулителям, увы,
уж не ответят эти Львы.

А жаль!..  Когда бы взор Поэта
мелькнул дуэльным пистолетом,
построже б подбирал слова
тот Заяц, что порочит Льва.
 


  ФРАК

 Обновка вовсе не пустяк,
Когда огрехи в платье старом…

Портному заказали фрак,
Снабдив его своим товаром —
И фурнитурой и сукном,
И шёлком тонким для подкладки,
Предупредив его о том,
Чтоб не было нигде ни складки…

Был Кутюрье самолюбив
И славился задумкой смелой.
Эскиз модели так красив,
Что разомлел заказчик: «Делай!»

В ход ножницы пошли, игла;
И нить, протаптывая стёжку,
Безукоризненно вела
По ткани тонкую дорожку.

Вот фрак примерен и пошит.
Одел заказчик горделиво,
Критично в зеркало глядит…
Всё элегантно и красиво.

Уже сошлись они в цене,
За кошельком полез купчина,
Когда вдруг лопнул на спине
Чудесный фрак…

— Ах ты вражина! —
Взревел заказчик. — Как ты смел
Подсунуть мне дерьмо такое?
— Позвольте, сударь, шов мой цел,
А лопнуло сукно гнилое.
Вложил я душу в этот фрак!
Его покров ничуть не хая,
На вашу брань отвечу так:
Материя у вас плохая!
    - - - - - - -
В Жилуправлении ином
Всегда бардак и всё вверх дном,
И тут не так, и там прорехи…
 — Другим вас поведу путём! —
Объявит новый управдом. —
Другими будут наши вехи!

Наметит планов громадьё,
Но воплощать своё новьё
Команде доверяет прежней…
 
Из старой ткани, милый мой,
И самый опытный портной
Вам новой не сошьёт одежды.
               
               
 «СОВЕТНИК»

Однажды Волк,
                должно быть, сдуру,
Накинул на себя овечью шкуру,
А в ней в морозы так тепло,
Что понял серый: повезло!
И шкуру ту снимать не хочет…
         Проходят дни,
Родня уж не хохочет,
А молодёжь твердит: «В натуре
Наш волк рождён в овечьей шкуре!».

Но вот в лесу случился передел:
На трон иной правитель сел,
Льва прежнего сменивши банду,
И стал свою
                он набирать команду.
А был поскольку демократ,
Он Волка вызвал:
— Вот что, брат,
Увы, у нашего народа
Волков разбойничья порода
Не слишком популярна, нет.
Но я намерен в свой Совет
Ввести от всяких – по фигуре.
Поскольку ты – в овечьей шкуре
И понимаешь тех овец,
Прошу я: будь им, как отец,
Печись о бедных неустанно…
Ты – мой советник по баранам!

Польщённый волк спешит в отару
И, присмотревши ярок пару,
Их ночью волочёт домой…

Зажил безбедно наш герой.
Днём он в Совете заседает,
               Дела овечьи там решает,
За них болеет, как отец,
А ночью…
              Ночью жрёт овец!

— Я, право, за народ страдаю! —
Бьёт в грудь холёный кандидат.
    …Ему поверить я бы рад,
Но — эту басню вспоминаю.

               
 НОВЫЕ ВОРОТА
(монолог барана)

На рассвете всей отарой
со знакомого двора
из ворот щелястых старых
мы ушли на клевера.

Возвратились в туче пыли,
и закат уж догорал,
но ворота — те, что были,
я сегодня не узнал.
 
Я на новые ворота
с недоверием гляжу:
и хорошая работа,
но резон не нахожу.

Что за ними? — я ж не знаю.
Ярки жмутся по бокам.
Я конкретно отвечаю
за пугливых этих дам.

Может, там волчара лютый
стережёт моих овец?
Наставляю рог свой гнутый –
я отчаянный боец!

Будем биться мы до смерти,
не считая в драке ран.
Говорят «тупой» -- не верьте,
нет, бойцовский я баран!

…Мирно гавкнули собаки –
и Каштанка, и Трезор.
Избежал я нынче драки,
не залез в овчарню вор.

Но зачем, скажи на милость,
эти новы ворота?
Ничего не изменилось,
но картина уж не та.

Разве прежние ворота
были так-таки плохи?
Иль коробили кого-то,
словно старые грехи?
 
…Сердце сжалось отчего-то:
ну, а если я не прав?
Может, ворота –
и хозяев новый нрав?

Стричь не будут нас, как прежде, 
до позора, догола,
хоть немножечко одежды
нам оставят для тепла?

Покормить не позабудут,
как бывало в пьяный час,
и ножи точить не будут
перед праздником на нас?

Может, к счастью те новинки?..

Тут открылись ворота,
засвистели хворостинки
и загнали нас туда,
где и прежде мы бывали –
в темноту, в овчарню, в хлев.
Всё, о чем мы возмечтали,
оказалось бред и блеф.

Вот и всё. Ворота новы,
но за ними — старый двор.
Помычат в хлеву коровы –
ну и кончен разговор.

            
 ЧЕРВЯК
 
В Историю попасть — не просто так,
И Геростратом надобно родиться…

Простой зелёный овощной червяк
Сумел с капустой так совокупиться,
Что, не замечен, с ней попал в салат,
Салат – на стол, а стол накрыт в палатах,
Палаты – во дворце…

Бояр просторный ряд,
Да воеводы в пышных латах, —
Все пьют здоровье юного царя!
Гремят бокалы и пустеют чаши…

И вот среди веселья (видно, зря,
Но, зрелища вовек не видя краше)
Червяк наш вылез, поглядел на мир…
И на него взглянули гости тоже…
Не всякому по нраву эта рожа,
Но — царский стол!
                И продолжался пир.
 
И лишь один боярин (вот чудак!)
С улыбкою весёлой глядя на стол,
Сказал во всеуслышанье:
-- Червяк!..
И царским поварам отныне враг стал.

Те всполошились:
— Как?!
— Откуда?!
 — Где?!..
Забегали, перетряхнули блюдо
И выясняли, что такого чуда
Не может быть в божественной еде.

И объявили тотчас:
— Перепил
Боярин молодой,
Хватил он браги!
Не только черти в голове бедняги,
Но черви тоже!..
Пьяницею  был,
 Отец его… И дед… Хмельные рожи!

Боярина погнали  из дворца.
Другим наука до скончанья века:
Когда в гостях у первого лица,
Ешь молча — и вполне
                сойдёшь за человека!

 
 ЖИРАФ

Однажды в Африке
        Жираф шестиметровый,
поскольку редко под ноги смотрел,
не знал, что старый Лев ушёл от дел,
и царь зверей явился новый.
А новая метла по новому метёт,
и юный Лев, собравши свой народ,
велел издать и новые законы!

Всё в них нельзя, везде одни препоны:
    и в чащу не ходи, и этого не ешь…
Народ саванны вольным был допрешь,
А нынче не поймёт, куда поворотиться:
 Всё, что ни делай — не годится…
Зато творцам — какая благодать!
С виновников и шерсть, и туши…

И вот Жираф, не ведая, нарушил
Какую то статью… И ну его тягать!

— Под этим деревом наш Лев
   в младенчестве лежал!
Так как же смеешь ты, нахал,
Срывать листву с святой вершины?!
 — Я, пардон, не знал…
— Незнание есть злейший враг причины!

И вот уж суд, а суд и скор, и лих:
Повесить вора — со взысканьем штрафа!

    …Но лестниц, к счастью, не нашли таких,
чтобы накинуть петлю на Жирафа.

И вот теперь, от глупости устав,
В другом лесу живёт Жираф.


  КУКУШОНОК

    В гнездо Маэстро Соловья,
когда концерт давал он у ручья,
и голосу его внимала вся опушка
без спроса забралась Кукушка.

Своё яйцо подбросила,  и вот
дитя чужое в той семье растёт,
злодейски вороватое с пелёнок:
несчастных братьев сбросил Кукушонок
и царствует в гнезде один…

Но вот запеть пришла пора сынку,
И юный «соловей» сказал «Ку-ку»…

Его отец, лесной профессор пенья,
Пришёл от этой ноты в изумленье,
Но, как ни бился, масть не изменил…
И — в критики сынка определил!
 
Сынок суровым  знатоком слывёт,
всех порицает:
              «Дрозд не то поёт!..
            не тянет Чижик,
            Иволга глупа,
А Канарейка попросту слаба…»

«Тянуть колено, как бывало,
лишь старикам теперь пристало,
а юным боевым щеглам
к лицу весёлый птичий гам,
где нет ни музыки, ни трели…»

Прошло полгода, и запели
в лесу все так, как вождь учил:
одна-две ноты, много сил…
И самым модным в том кругу
       Теперь считается «Ку-ку».

 
ЛАСТОЧКА И КРОКОДИЛ

                Однажды
   в излучине древнего Нила
увидела Ласточка — Крокодила
и в страхе взлетела повыше она,
поскольку наслышана прежде была
о страшных зубах крокодильих,
нас ждущих в излучинах нильих.

Лежал Крокодил на горячем песке
и плакал, казалось бы, в горькой тоске:
     слеза на песчинки струилась…

И Ласточка ниже спустилась.
— Простите,
какое-то горе у вас? —
спросила залётная птица. —
Я вижу, как капают слёзы из глаз…
не лучше ль бедой поделиться?

Вздохнул Крокодил и потупил свой взор:
— Ах, милая птаха, я плачу с тех пор,
как помню себя нелюбимым дитя:
тогда уже звали злодеем меня,
а мамка родила иного —
весёлого и не злого.
Мне хочется также, как все,
    лежать  на горячем песке,
чтоб мир щебетал и смеялся,
никто чтоб меня не боялся!
 
 И Ласточка тоже в ответ прослезилась,
на нижнюю ветку она опустилась
       и ну утешать Крокодила:
— Забудьте! Что было, то было.
         Диета нужна вам иная:
питайтесь отныне лишь рыбкой —
и встретит вас с доброй улыбкой
         любая залётная стая!

    И милая Ласточка ниже
спустилась, беднягу жалея… 
Печальный исход я предвижу,
но —
    хвост лишь достался злодея!

С досады разбойник заплакал
(так делал, глаза охлаждая)
и перья он выплюнул на пол,
спасённую злобно ругая.
 
Бесхвостая мчится над Нилом,
   взахлёб вереща от испуга,
и слёзы текут крокодильи:
не поняли, значит, друг друга.
………………………….

      Знакомый судья всё мечтает
быть добрым в глазах своих граждан,
но он оправдал лишь однажды,
                а чаще —
           сажает, сажает…

               

СЛОН  В  ПОСУДНОЙ ЛАВКЕ

Вошёл однажды в лавку Слон…
Товар хрустальный, глинный,
А лавка низкая, и он —
Задел кувшинчик винный!

Нагнулся, начал поднимать —
Упала сверху ваза,
Слон не успел её поймать,
Как треснула, зараза!

Бедняга пятится назад,
А там графин и блюдца 
Стоять на полках не хотят —
И падают, и бьются! 
 
И скачут, скачут плошки,
Как маленькие блошки,
Фарфоровые чашки
Срываются, бедняжки,
И крупные, и мелки
Летят на пол тарелки,
И даже праздничный сервис
Задет Слоном — и рухнул вниз!

 Побита вся посуда!
Повсюду шум и звон,
Не выбрался покуда
Из лавки этот Слон…
………………………

Пошло у нас от века:
Наладить чтоб дела,
Большого человека
Страна на труд звала!

 «Нужны, мол, здесь поправки…»

Но — на решенья быстр,
Как слон в посудной лавке,
Дела вершит министр. 

 — Сломать и то, и это!
— И то, и то — убрать!
Не позволяет смета?..
Шедевры все — продать!

Вот разве что, на сдачу,
Когда войдёт он в раж,
Велит везти на дачу — 
В свой личный Эрмитаж…
…………………………

Слоны не любят давки…
И, что без полумер,
Пора его из лавки —
Да в свой родной вольер!


   ЧЕРЕПАХА

В морях-океанах, не ведая страха,
Жила-поживала одна Черепаха.
Была она юной красивой особой,
И к ней Осьминог домогался особо:
— Пещера моя под скалою
Уютна, темна, безопасна.
Прошу быть моею женою…
      И дева сказала: — Согласна.

Живёт она в тёмной уютной пещере,
Ведут в неё тонкие узкие двери,
И спит черепаха и ест —
Ленивейшая из невест.

…И чувствует, как располнела,
Поплавать она захотела,
Но узкая дверь не пускает…
От страха невеста рыдает,
Неделю не ест и не пьёт…
И — вырвалась в сонмище вод!!!

Плывёт она в страхе от глуби пещерной
И молится Богу: — Спасибо тебе!
Лишь кушать и спать —
                до чего ж это скверно,
Когда нет простора в душе и судьбе.

И как то, на вольной волне, Черепаха
            Товарища встретила…
                Тот Черепах
Был тоже бродяга, не ведавший страха,
И вместе качались они на волнах.

Они были рядом, и вечно в движенье,
И прожили 300 без малого лет!
А тот, кто не верит, оставьте сомненья
И двигайтесь, двигайтесь! —
                вот наш совет.



        ДЕЛЁЖ

Два льва, сойдясь однажды у ручья,
Охотиться решили сообща.
Решили – сделали.
Один залёг в засаду,
Другой к нему добычу гнал.
За ум и ловкость им в награду
Быка счастливый случай дал.

Вот, зализав помятые бока,
Друзья решили съесть быка,
Но вдруг, откуда ни возьмись, лиса.
 — Нет слов! – плутовка говорит. —
Прекрасное решенье
Всеобщего достойно восхищенья!
Союзу вашему и впредь удачным быть!...
Но как же будете добычу вы делить?
Коль разорвать её немедленно, на глаз,
Не будет обделён один из вас?..

(Львы слушали, молчали,
Но тихо про себя рычали).

— А впрочем, — завела плутовка снова, —
Помочь я вам всегда готова.
Мне много ль надо? Сущий пустячок –
Кусочек холки да бочок,
Зато уж разделю – до грамма!…

— А я, друзья, скажу вам прямо: —
Шакал им молвит из кустов. –
Есть мясо лучше, без мослов,
А есть похуже, вид ужасен…
Но я экспертом быть согласен!

— Тут важно всё – и вес, и вид, —
Им с ветки ворон говорит, —
А ваши кто учтёт заслуги?
Один гонялся по округе,
Другой в засаде был, в тени…
Ворон спросите-ка…Они
Всё сверху видят досконально
И вес поделят…персонально.

Советы с каждого куста:
— Задача вовсе не проста!
— На глаз делить сегодня глупо!

А львы глядят на тушу тупо
И подозрительно рычат…
Зато вокруг галдят, кричат,
Друг друга в чём то обвиняют
И всё теснее обступают
Добычу помрачневших львов…

— Делите, что ж…
— И я готов
Законам вашим подчиниться…

Тотчас набросилась лисица,
За ней шакал и вороньё,
За ними прочее ворьё
На тушу бедную… И вскоре
Тупым охотникам на горе
Остался от быка – скелет…

Так повелось уж с давних лет:
Досыта ест не тот, кто хлеб растит и мелет,
А тот, кто наверху
                его на части делит.



           ВОЛ и ОСЁЛ

— Ну, как живёшь? — спросил трудяга Вол
Товарища по общей их конюшне.
Товарищем был молодой Осёл,
       Который лишь жевал
       И всё вздыхал недужно.

        — Скажи сначала ты…
         Мне хочется понять,
Чем славится достоинство воловье?
Ну что хорошего — день изо дня пахать
Всё то же поле, не щадя здоровье?

— Не знаю, друг, но я к труду привык.
Мне, право же, и скучно, и неловко,
Когда вокруг другая обстановка,
Когда иной здоровый Бык
      Бездельничает…
Жизнь проходит мимо,
И день похож на день,
Когда не вспахан луг…
Но если ты тащил ярмо за кругом круг,
То через месяц, глянь, твой труд уж виден зримо:
Всё зеленеет, всё вокруг цветёт,
И я невольно поднимаю голос:
        Душа моя воловия поёт,
Когда домой везу я тучный колос!

— Всё это так, но скучно, братец мой,
День изо дня трудиться и трудиться, —
Сказал Осёл. — Мне это не годится.
         Я уважаю свой покой!

Вот давеча мы едем в горы, в лес
              За хворостом.
           Пока хозяин рубит,
Я отдыхаю… Кто меня осудит?..
Потом, спиной почуяв вес,
Я заорал, и голос мой ослиный
Понятен был и далеко внизу:
«Эй, человек! Сними хоть половину,
Иначе, видит Бог, не повезу!»

Тяжёлый груз — всегда такое хамство!
Хозяин — вниз, но я ни шагу вслед!
        Ещё не знаешь ты, сосед,
Какая мощь — ослиное упрямство!

И он, устав, снял лишний груз с меня,
Нёс на себе другую половину,
Вздыхая тяжко и тот день кляня,
Когда купил упрямую скотину!

А я спускался весело, легко:
День прожит и красиво, и не даром!
            …И завтра тоже…
               Едем далеко —
К кожевнику за новым мы товаром…

…………………………………….
С тех пор ослиный крик умолк в той стороне…
Волу же верный пёс проговорился сдуру,
                Что у хозяев
                видел на стене
Бездельника Осла тугую шкуру.

                16 апреля 2013 г.
                Ахуны.


   
…………………………………………….