Глава девятая

Осенний дождь стучит по крыше,
Стою я в номере прохладном
У затемнённого окна.
Огонь свечи, дрожит, как сердце,
Что в этот вечер разболелось
И тихо плачется в груди.
О, сердце, сердце, что случилось?
Как мне унять твои страданья?
Как развести руками боль?
Своё Михайловское бросил
И здесь тоскую, как предатель,
Отведав горечь мастерства?!
Скажу, ответственная мышца,
Своей деревни я не бросил –
От злой юдоли не сбежал.
Прошу, уймись в груди, как птенчик,
Закрой глаза и сну доверься –
Покой изгнания придёт…
Но вспомнил я под дождь Арину,
Подругу дней моих суровых,
Как шла и плакала навзрыд –
На смерть как будто, провожала,
Когда забрал меня фельдъегерь,
И покатил возок в Москву.
Одна среди лесов сосновых
О чём задумалась, старушка,
Голубка дряхлая моя?
Не плачь, родимая, в разлуке,
Не стой потерянно в молитве,
И боль минует, как недуг.
Ты под окном своей светлицы
Сидишь затворницей печали,
Горюя долгие часы.
Ты предаёшься размышленьям,
И медлят поминутно спицы
В твоих наморщенных руках.
Который день, мой друг изгнанья,
Глядишь в открытые ворота
На чёрный отдалённый путь…
Тоска, предчувствия, заботы
И неизвестные тревоги
Теснят твою всечасно грудь.
Тебе то чудится смиренье
И равнодушие поэта,
Кто малодушно сдал Лицей…
Тебе то видится горенье
И благородное стремленье
Спасти от деспота друзей…
Ужасной казнью хоть подавлен,
Жестокой царственной расправой,
Я верен делу пятерых!
Остановившись у Зубкова,
Я написал стихотворенье
В холодный вечер декабря.
Ещё иллюзии питая
По слову царских обещаний
С надеждой «Стансы» посвятил,
Где побуждал я Николая
Вести Россию по примеру
Извечной памяти Петра.
«Гляжу вперёд я без боязни
И вижу будущность России
В союзе славы и добра.
Хотя страну снедала бедность,
И омрачали землю казни,
Начало славных дел Петра
Успех имело и свершенье!»
Я к Николаю обратился,
Чтоб добротой привлёк сердца
И нравы укротил наукой,
А на Руси изжил бы крепость –
В свободе должен жить народ;
Чтоб смело сеял просвещенье
Во всех разведанных пределах
Самодержавною рукой,
Искал России вдохновенья
И устремленье жить в достатке,
Да не ругал земли родной.
Был мореплаватель и плотник
России первый император –
То академик, то герой…
И нынче царь – во всём работник
По укрепленью государства –
Идее служит всей душой.
Во всём будь пращуру подобен,
Храня под сердцем добродетель
И зло отвадив, Николай!
В душе своей будь благороден  
И, словно, Пётр, будь незлобен.
Неутомим в трудах и твёрд –
Тогда народы обратятся
Со всей империи российской,
Поскольку царь от бога – горд!
Но только «Стансы» вышли боком,
В кругу друзей их осудили –
Изменой принципам сочли.
Дескать, поэт устал бороться,
Пошёл с царём на мировую –
Стал верноподданным пажом.
Как те слова меня терзали.
Жестоко били прямо в сердце:
Никто не знал, какая боль!
Тут за перо я взялся вскоре
И написал другие стансы,
Их посвятив своим друзьям.
«Хвалу хвалебную слагая
И чувства смело выражая,
Тем самым, я царю не льщу.
Я горе на дворец не кличу,
Его я милости не жажду –
Пишу свободным языком!
Зачем глушить мне глас природы
И просвещенья дух мятежный,
И презирать в стихах народ?
Где раб и льстец стоят в фаворе
(Певец молчит, уйдя в пустыню),
Там правят подлость и беда».
Стихи отправил Николаю,
И Бенкендорф засим ответил:
«Стихи читал российский царь
И Вашим творчеством доволен –
У Вас талант, похоже, сударь…»
Всё, вроде, так, но царь смутился
И резолюцию изволил
Рукою царской наложить:
«Распространять сие возможно.
Но вот нельзя никак печатать,
Поскольку то – безумный вздор!»
Я написал, и царь наш понял,
Что всенародный меморандум
В последних стансах заключён.
Я не стремлюсь в льстецов собранье -
Права народа защищаю
И просвещенья всей страны,
Свободно мненье выражая.
И в годовщину декабристов,
Когда той казне минул год,
Друзьям и преданность, и верность
Я изъявил в своей работе,
Избрав названье «Арион».
Когда-то был спасён дельфином
Той давней Греции мыслитель,
Чьё было имя – Арион
(Как музыкант, поэт известный
И человек великой воли,
Он лирой вдохновлял людей).
«И ныне парус напрягали,
Другие вёсла упирали –
Нас было много на челне.
На руль склонясь, наш кормщик умный,
Презрев эпохи вихорь шумный,
В молчанье правил грузный чёлн,
А я – беспечной веры ратник –
Певцам всё пел про час свободы.
Вот парус ветер опрокинул,
И грузный чёлн разбили волны –
Погиб и кормщик и пловец.
На берег выброшен волною,
Сушу я ризу под скалою
И гимны прежние пою…»


Душанбе, Республика Таджикистан,
15-16.04. 2013.