О Юрии Кузнецове

(Из книги "Угол смещения" к стихотворению "Совет")

 Он казался пессимистом — «Мои стихи будут понимать лет через пятьдесят». Теперь ясно, какой это был оптимизм...

 А весной 1981 г. мы, начинающие, читали свои первострочки столичным гостям. Готовясь, я буквально за месяц прошел путь от саркастического неприятия поэтики Ю. Кузнецова до потрясения перед распахнувшейся бездной. На встрече прочитал «Стекло» и почувствовал, что между нами проскочила искра. Вот его автограф: «...с надеждой в... талант». Слова, как выяснилось, ему не свойственные.

 После вечера партийные ротозеи заманили расшушуканного поэта к тогдашнему секретарю писательской организации К. Скворцову. А мы, несколько «начинающих и заканчивающих» писателей провели ночь в гостинице «Малахит», слушая завораживающие стихи-распевы Н. Тряпкина. Утром «освободившийся» гость отрешенно молчал.

 Ближе нас познакомил поэт В. Артемов. Сидим у Кузнецова, выпиваем. Хозяин спрашивает: «Чем кормишься?» Отвечаю: «Ремонтирую медаппаратуру». Он бросает на кровать какую-то книгу: «А я вот Шиллера перевожу». Позже В. Кожинов (В. К.) назовет эту поденку «перевод-соперничество». Соперничал Кузнецов со всей мировой литературой...
 
После его вояжа в Америку мы встретились у поэта В. Бояринова. Я читал, Кузнецов поучительно комментировал: «Это похоже на меня. Это можно усилить». Вспомнилось сказанное им в Челябинске: «Блока я все больше ругаю». С таким не поспоришь. А вскоре обнаружится — «Без него и солнце — как в дыре» (Н. Тряпкин), «Вместо солнца дыра взойдет» (он), «За Родину за Ста...» (Н. Глазков), «За нашу Родину! За Ста...» (он), и т. д. Все мы похожи. И любого можно усилить.

 Своим опекуном называл поэта-фронтовика С. Наровчатова. При этом категорично считал его плохим стихотворцем. Ценил в основном Н. Рубцова и Н. Тряпкина. С последним я беседовал часто. На мои недоумения о их внешней отстраненности Николай Иванович с присущей ему деревенской лукавинкой отвечал: «Кузнецов для меня тяжел».

 Его возносили. Возносимый самонадеянно рдел: «Я знамя! Вожди подо мною». Иногда «знаменосцы» пытались познакомить загадочного молчуна с каким-либо нужным чинушей. В самый ответственный момент тот  мог услышать: «Пошел вон!». Таков был русский отрицатель, двумя строчками зачеркнувший этих и тех: «Хоть они проживут до седин,//Но сметет их минутная стрелка...». Однако за минуту временщики успевают многое. Особенно в Москве, где интеллектуальная суета учащает пульс.

 Как-то на вопрос о столице Кузнецов ответил: «В Краснодаре я бы погиб. Тут своих больше». На 62-м году его сердце сбилось со счета. Притча поэта «Маркитанты» начинала зловеще сбываться, не дожидаясь какого-либо пятидесятилетнего срока до ее «понимания»...

 Мой «Совет» появился в порядке негласного спора. Стихотворение никогда не публиковалось. Задиристый тон строчек был вызван искренней озабоченностью и определенным предчувствием. Но в декабре 2004 г., организовав поминальный вечер поэта, я впервые за много лет прилюдно заплакал. Заплачут и другие. Когда поймут...