Хроника одного превращения. Сон

 
                «Утром он встал другим человеком, почти  удивлённым,
                что его зовут по-прежнему…» Б.Пастернак «Доктор Живаго"   
               

   Пришла домой, а мне говорят: писем нет давно. Но я-то знаю, что в нашем ящике можно и не разглядеть. Иду проверять сама – так и есть! Ящик кем-то загнут вверх. Отгибаю, а там лежат довольно странные вещи: маленький читательский билет, что-то вроде гербария с нарисованными и засушенными цветами, потом записка (содержание плохо помню, но что-то ласковое просящее) и там же 5 или 6 конфет «Кавказских». Кроме этого запихнуты три бланка, извещающих о вызове на междугородний телефонный разговор. Первый бланк вызывал на 15.30, потом, очевидно, когда никто не пришел, проситель поменял время. По прошествии и этого времени – третье извещение на 9 с чем-то часов. Я пришла в семь, следовательно время у меня ещё было. Так же в ящике и на ящиках стояли бутылки с молоком, масло. Я решила, что заходила мама, а так как дверь была закрыта, оставила продукты здесь. Я не стала их трогать, надеясь, что она скоро придёт и заберёт всё сама.
     Мой знакомый, Славка, поднялся на лестницу со мной и сейчас стоял рядом, не удивляясь тому, что я обнаружила в почтовом ящике. Я тоже почти не удивилась, только пыталась понять – от кого это? Вытащила из ящика всё, кроме продуктов. Конфеты тотчас же сунула в рот.
    В это время на лестнице появилась мама – она выпорхнула из-за поворота в какой-то белой рубашечке, перетянутой у пояса и заметив нас сильно смутилась. Перебежав лестничный марш наискосок она присела, скорее неловко приземлилась у стены, пытаясь натянуть на колени короткую рубашку и тем самым обнажая грудь. Взглядом она просила у меня пощады. Я всё же стала сердиться. Не столько, чтобы обидеть её, а, единственно, испытывая неловкость перед Славкой. Сердилась любя, для порядка и чтобы показать Славке, что я здесь не причём. Ругаясь, я потащила его по лестнице в комнату. Вот тут-то и начались странные вещи.
    Когда я стала собираться на почту, мной овладела какая-то пьяная суета.  Я ходила по комнатам натыкаясь на мебель, углы, беспорядочно хватая то одни, то другие вещи. Было желание отдаться этому вязкому сладкому забытью, но страх, чувство надвигающейся беды, тревожное ожидание катастрофы, обращало моё сознание в якорь, который, пройдя сквозь толщу забытья засасывающего меня, привязывал меня к земле, заставлял делать все, как того требовала реальность.
   Сейчас именно она, реальность, казалась мне сном, который НАДО было довести до какой-то определенной точки и тогда... А пока я боролась. Собирала все внимание и волю, чтобы летя (именно ЛЕТЯ) по коридору, не промахнуться и вовремя повернуть, вовремя обойти шкаф, вовремя вспомнить, что мне надо взять или сделать в данном месте.
     Я уже знала причину этого состояния – конфеты. Это последовало сразу за ними. В мозгу стучала мысль: «Конфеты, конфеты... Не забыть сказать причину прежде, чем уйти». Координация окончательно нарушилась – я с величайшим трудом управляла своими движениями, промахи становились все крупнее. Появилось чувство, что расслабься я хоть на миг и потеряю равновесие,    буду  болтаться в невесомости. Но, мной  владело знание, что распускаться нельзя, НАДО всё закончить.
     Пришла мама одетая, как обычно и не снимая плаща стала помогать мне собираться. Долго, а может это только казалось, что долго, я летала по комнатам, проваливаясь в мягкие ямы, то и дело забывая, что мне надо, в поисках резиновых сапожек. На улице ШЁЛ ДОЖДЬ. Наконец мама нашла их. Я оделась. Славка ждал. Я не отпустила его, так как рассчитывала, что он проводит меня. Одна бы я не дошла... В теперешнем моём состоянии – УЛЕТЕЛА. Он был огромный парень и я надеялась, что он удержит меня.
     В комнату вошёл брат Серёга. Улучив момент, когда мы остались одни, я стала втолковывать ему, разделяя слова, как будто плохо было ему, а не мне: «Серёжа, запомни, если со мной что-нибудь случится, то причина всему – конфеты, я их съела штук 5 или 6. Они были в почтовом ящике. Штук 5 или 6. Запомни это, МОЖЕТ МЕНЯ ЕЩЁ СПАСУТ». Серёжа остался равнодушен. Я вышла в прихожую к дверям, где ждал Славка.
    В моё отсутствие на кухне собрались, кроме мамы, мои тёти, туда же пришёл из комнаты Серёга. Они перебирали принесённые  из ящика вещи и когда я вошла, обратили мое внимание на читательский билет. Тётя  воскликнула: «Это опять твой Женька!».
   Я выхватила у них билет, где действительно была написана его фамилия и в двух местах стояли  вензеля из трёх букв: ЕИЖ. Как я сразу не догадалась! Стала судорожно перебирать гербарий  и  оттуда вывалились полузавявшие ноготки, цветные фотографии цветов и фруктов, вырванные из какой-то книги. Невольно я подумала, что он и тут умудрился оставить мне цветы – он никогда не приходил без них. Не забыл принести и в этот странный день. Стала понятнее записка (жаль не запомнила содержания), где он одновременно  просил, унижаясь, и угрожал.
    Я пошла к выходу, вяло шевеля ногами и ощущая странное напряжение воздуха вокруг себя. Перед тем, как покинуть дом, боясь, что мне не поверили насчёт конфет, я решилась продемонстрировать свое состояние: здесь же в прихожей, где мама ждала, чтобы закрыть дверь, я на секунду позволила себе расслабиться и в тот же миг пол стал уходить у меня из под ног. Уже не сопротивляясь, я с облегчением, приняла сначала горизонтальное положение, потом перевернулась вверх ногами и снова, балансируя руками, приняла горизонтальное. Потом, несколько раз потеряв равновесие и повернувшись вокруг собственной оси, встала на ноги.
   Во время этого минутного, а мне показалось очень долгого, забытья я держалась, вернее болталась в воздухе, не касаясь земли, но это не было ощущение полёта. Медленно, как в замедленной киносъёмке, потеряв вес, я будто парила в густом, густом масле. Оно было тёплым и сладким, я тонула в нём, понимая, что это последняя попытка справиться с наплывающим и нарастающим забытьем. Осознание действительности в нём не пропадало окончательно, но становилось, как разговор услышанный сквозь сон. И, ещё, я узнала, что мне нельзя оставаться здесь, среди тесных коридоров, вещей – мне нужно  свободное пространство, где можно стлаться, подобно туману над холмами и полями, не чувствуя стеснения, свободная  двигаться в стороны и вверх, не отрываясь от земли, но обтекая, обволакивая её пеленой.
     В новом, только что испытанном состоянии, я простиралась над Землёй с величайшим спокойствием и добротой, проникала и заполняла  каждый изгиб Земли – будь то трава или человек, река или дом. И так легко, плотно, так подробно и естественно было это ПРИНИКНОВЕНИЕ, что ЗНАНИЕ моё  стало безграничным. Это  была высочайшая мудрость, дающая не горе или радость, а полное удовлетворение, ПОКОЙ.
  Я поняла, что превратилась в туман. Сладкое предчувствие этого томило меня в другой жизни, то разрастаясь в пьянящий ласковый ком и мешая мне видеть реальную жизнь, то сжимаясь до боли и причиняя страдания. И только сейчас, лишившись границ моего грешного тела, стало одним ЧУВСТВОМ – лёгким, невозмутимо вечным, способным принять в себя и успокоить всё и всех.
     На какое-то время я вовсе потеряла связь с окружающим миром и парила над ночным городом, казавшимся крошечным, чрезвычайно сложным театром. Радужная, словно перламутр, слегка покалывающая тоска по тусклым пятнышкам окон, по фигуркам, связанным, как муравьи, взаимными касаниями и живущими далёкой от меня, но почему-то известной мне, жизнью, ещё дышала и вздрагивала где-то в середине. Середине чего? Тела уже не было. Как раньше я ощущала руки, ноги, всю себя, так теперь чувствовала свою лёгкую влажную массу и теплоту, а главное – бесконечность, способность быть везде и всегда. Я тонула. Я страстно  желала  МУДРОСТИ  и  ВЕЧНОСТИ.
  Вдруг, появилось ощущение плотного колодца с ярким светом вверху. С трудом, как через тугие тяжёлые слои воды, задыхаясь, я вынырнула, наконец, в реальную жизнь и почувствовала огромную усталость оттого, что не всё кончено, что мне надо ещё что-то делать среди реальных предметов, людей, что они мешают мне. Я видела маму, тёток, брата, свою квартирку маленькими, как будто издалека и уже не чувствовала между ними и собой никакой связи. Словно пришельца, навязанного им извне, они воспитывали меня, не подозревая ничего, а сейчас я уходила, может быть навсегда, и они опять НИ О ЧЁМ НЕ ДОГАДЫВАЛИСЬ, НИЧЕМУ НЕ ВЕРИЛИ, даже мои «штучки» не произвели должного впечатления. Правда, у мамы, на миг, округлились глаза, но и она не стала меня удерживать. Я подумала, что ОНИ ВРЯД ЛИ БУДУТ МЕНЯ СПАСАТЬ.
    Наверно так было надо. Было даже лучше, что никто этого не чувствовал. По крайней мере, во мне не проснулась жалость - я искала её в том месте, где должно быть сердце и не находила. Смотрела на них, как в подзорную трубу - и близко и очень далеко. Они суетились, жили, разговаривали, а я не слышала, не понимала. Они уходили в прошлое, шевелились, как воспоминание, как сладкий цветной сон. И ещё одно сравнение: будто подошла с улицы к замёрзшему окну, протаила в нём «глазок» и вижу, как в доме что-то готовят, разговаривают. Вижу, что в доме тепло, весело, но всё не для меня. Между нами стекло и надо пройти мимо, так и не услышав ни одного слова, не почувствовав тепла, а лишь запомнив картину чужого счастья подсмотренного в морозное стекло. МОЁ СЧАСТЬЕ В ДРУГОМ.
    Так было и сейчас. Мне пришла в голову мысль, что, возможно, и они не могут видеть моего состояния. До них, самых чутких, долетают лишь слабые отголоски перемен происходящих во мне: как часто мы смеёмся или рыдаем во сне, а наяву нас наблюдают мирно спящими. Между нами была невидимая стена - Я УХОДИЛА, ОНИ НЕ ЗНАЛИ.
                Уцепившись за Славика, с трудом заставила себя думать о том, что мне НАДО. Скоро мои силы кончатся и тогда я перейду в новое, теперь знакомое мне, состояние, навсегда. Не помню, как мы со Славкой оказались на улице. Теперь оставалось  одно - ПОЧТА. Мы шли по Измайловскому, мимо Троицкого собора. Я, буквально, висела на руке у Славика, кружась вокруг него, как воздушный шар. Улицы были пусты. Фонари не горели, окна тоже. Тишину нарушал только скрип шагов, тоненький и тоскливый, по свежевыпавшему снегу. Сумерки были синие и купола собора синие. Появилось ощущение, что такой вечер уже был - в блокаду. Блокадный вечер.
   Шагов тридцать до почты. Достаю квитанцию. На ней время 15.30. Мысль: «Всё-таки Женька меня настиг». Конфеты. Цветы. Катастрофа приближается. СТРАХА НЕТ.
 Я проснулась               
                1968.