***

Разбитый горем одинокий странник,
Уныло брёл в кромешной тьме.
Седой старик, земли родной изгнанник,
Вздыхает в полуночной тишине.

О чём же думы в эти горькие минуты?
О том ли, что его ни где не ждут!?
А может пробиваясь сквозь крапивник жгучий,
Последний ищет для себя приют?

Присядет, встанет сново поплетётся,
Туда, где нет ни лжи ни суеты.
Глухим набатом его сердце бьётся,
Тупая боль пронзает вновь виски

Устав в пути, прилёг он у берёзы,
Посаженой его родной сестрой.
Вновь по щекам ручьём стекают слёзы,
Во тьме ночной он видит дом родной.

Но не горит приветливо окошко,
Забита дверь досками от крыльца.
Бурьяном к дому поросла дорожка,
Плетень от непогоды обветшал.

Под поступью его шагов тяжолых
Привычно скрипнет половица у двери.
Тихонько в дом он двери приоткроет,
Войдёт и скажет,_ Солнышко прости!...

Зажжёт свечу взглянув усталым взором,
На ряд картин висевших в полу мгле.
В надежде спросит,_Ести ли кто то в доме?
Ведь я вернулся, я пришёл к семье!

Ему в ответ лишь эхо усмехнётся,
Нырнёт под печ напуганая мышь.
На зов его ни кто не отзовётся,
Ни кто не скажет лаского,_ Входи!

Пройдя на кухню, сядет в уголочке,
Как не когда любила его доч.
Чтоб не нарушить час последний ночи,
Пытается рыданье превозмоч.

Развеет тьму приветливый луч солнца,
Осветит вазу,в ней засохшие цветы.
Не выдержав он зарыдает горько,
Прошепчет нежно запоздалое прости.

Рыдая со стены портрет он снимет,
Поставит в центре пыльного стола.
За упокой стакан он опракинет,
Занюхает обшлагом рукава.

За тем налив стакан до половины,
Кусочком хлеба чёрного прикрыв
Шепнёт в таске, сестра покойся с миром.
В моей душе на век твой образ жив.

Придёт пора предстать мне перед Богом,
Не он, а я задам ему вопрос.
Господь,Скажи, зачем же так жестоко,
Ты жизнь сестры моей унёс!?