Сияет как алмаз

               
Мужики частушку пропели Ольке-кривому:

«Хорошо тому живётся.
У кого стеклянный глаз.
Он не бьётся,  не ломается.
Сияет как алмаз».
 И так ехидно спрашивают: -  «Ну и как тебе живётся, можется, Олёксандр, с одним-те глазом?», - по частушке или лучше? Что же смог ответить он  им, когда нечего сказать. Раньше у его тоже два глаза было. Но случилась с ним беда. Однажды утром у его шибко порато болела голова с похмелья, она в последнее время каждое утро болела, много стал пить. Решил у жёнки денег выклянчить на опохмелку, хоть бы на чекушку дала. Жёнка вокурат чугуны в печь ставила, один ведёрный с хлебным пойлом, а другой с сенной заваркой. В очередь стояли также маленькие чугунки: один  с похлёбкой мясной, а другой с кашей для ребят. Ухват мелькал в её крупных ручищах, чугуны с подлёту садились на под протопленной печи. Ратовище ухвата с яростью мелькало в руках, опускаясь вниз или поднимаясь вверх. Есть от чего прийти в ярость и нервенное расстройство. Мужик уж который день пьёт, забыл , что дети есть, не семеро по лавкам, но всё же всех надо обуть-одеть, напоить и накормить. Денег и так на семью не хватает, а он уже с утра клянчит на чекушку.
   Олька, подойдя сзади и наклонившись, уже хотел попросить на опохмелку денег, но не успел и рта раскрыть,как  схватился рукой за глаз. Жонка  сгоряча попала любимому мужику в глаз, не придав этому никакого значения. Рассудила примерно так:
- «Что же ему сделается, всяко не вышуркала глаз-то"?  Не оказала никакой медицинской помощи, приговорив на его вопли и жалобы:
 « Нечего под ухват ползти, глаз на месте? - на месте, пошёл вино жорать -  дак проваливай вон. Мне не до твоей больной головы,  обредни полон двор, да ребят чем-то тратить надо, а тебе ни забот, ни хлопот, лишь бы днём нажораться,  да с утра опохмелиться!».
     Пошёл Олька не солоно хлебавши, невинно пострадавший от жёнкиного ухвата, в запой.
После удара глаз начал заплывать, опухоль появилась. Сперва видел белый свет только через небольшую щёлочку, трезвый делал примочки да промывки. А потом запил по- чёрному, стало не  до глаза больного - весь вытек. Однажды проснулся после месячного запоя, глаза- то нет, одно бельмо вместо глазного яблока. В запой уходил, так снег везде белел. Когда пришёл в трезвость да глянул на природу, от увиденного рот открыл: за окном трава вовсю зеленеет и солнышко по летнему греет.
        Жёнка все пьянки мужику  простила, куда с экой-то оравой пойдёшь?  Худой - да всё равно мужик мой, есть хороший, да чужой. Летом свозила в Архангельск, вставили Ольке стеклянной глаз. Не сияет как алмаз, но и не чернеет гнойной раной.  Сделали под цвет здорового глаза - неба синего. Стал Олька форсить  глазом, берёг и хранил свою драгоценность. На ночь клал в стакан с водой, лелеял и холил глаз.
     Отпировали, отгуляли  колхозники деревенский праздник Петров день и поехали на лошадях на дальние сенокосные участки, сено ставить. Головы у всех мужиков после праздников трещали, во рту был сушняк. После выдачи аванса на закупку продуктов головы подправили. Кладовщик выдал мясные консервы на сезон, по дороге в соседних деревнях на них выменяли водку.  Олька кривой числился бригадиром, бригада была  из  четырёх мужиков. На участок приехали поддатые, весёлые, так как водка ещё не кончилась, а значит,  праздник продолжался.
      Пили за всё и про всё, а потом решили обмыть Олькин глаз, чтобы засиял, как алмаз.
Глаз положили в стакан, водки налили, чтобы лучше Олька сквозь него видел. Поставили на подоконник сенной избушки. Вокурат солнышко осветило лучами стекло оконной  рамы. Засиял, засверкал, переливаясь всеми цветами радуги, вставной глаз в стеклянном стакане, разгоняя мрачную темноту сенной избушки. Пошло пьяное веселье, до гармони дело дошло. Пол ходуном заходил, сажа вековая со стен и низкого потолка сыпалась за шиворот да на волосы пляшущих, поэтому решили выйти на свежий воздух, чтобы продолжить веселье.  Да не смогли, так как от выпитого и трудной  дороги всех бросило в сон, уснули, кто где сидел.
       В народе говорят: хорошо веселье, тяжело похмелье. Утром  наши мужики опять страдали от вчерашней выпивки.  Но Олька, хоть и любил выпивать,  знал, что летний день год кормит. Да мужики сами понимали, что пить не на что, и где на лесном сенокосе возьмёшь выпивку? Сперва начали работать не спеша, с ленцой, но, пропотев изрядно, с заданным прокосом справились и пошли отдыхать в прохладу  сенной  избушки. Только тогда Олька хватился своего стеклянного глаза, который вчера сиял, как алмаз. Кинулся к окошку, а глаза в стакане нет, пустой стоит. Стал мужиков расспрашивать, как так случилось, что глаз пропал. А им-то откуда знать и помнить, после вчерашней попойки да утренней косьбы? Только в себя начали приходить головы, да руки гудят от кровавых мозолей, а тут вспоминай. Да и как вспомнишь, если вчерашний день, как в тумане, прошёл.
  Был среди них один мужичонка Ортюха, всем любил, надо или нет, давать советы. Ладно бы хорошие, а то самое вредное советовал. Послушаешь, вроде дельно да толково сказывает. Будешь по его совету что-то делать -  один будет вред из этого. Вот и Ольке советует, хотя тот и не спрашивает совета.  « Олька, если в стакане глаза нет, то вывод один - кто водку выжрал, тот и глаз вместе с ней проглотил. Значит, он у какого-то мужика сейчас в брюхе. Походи, погляди за мужиками, где нужду справляют, может глаз-то выйдет из брюха». А сам, от вредного совета, в душе ликует:  вот смеху-то в деревне будет, когда узнают, как Олька  отхожие места проверял, когда глаз искал.
     У Ольки сперва гордость взыграла: - « Я не до того дожил, чтобы за мужиками подглядывать». 
С ярости хотел Ортюху стукнуть, да тот вёрток оказался, успел убежать. Потом  подумал, что не столь уж плохой совет-то, а глаз-то денег стоит, узнает жонка, со свету сживёт. Не ругани боялся, а укоров и упрёков, знал, что всю жизнь пилить будет. Ещё от операции на глазе не отошла ругаться: за что такие деньжищи выкинула, а Ольке хоть бы что. Решил втихаря следить за мужиками, да разве летом уследишь, куда мужики ходят справлять естественные потребности? Каждый кустик пустит, а этих  кустов - сотня. И как ни исхитрялся смотреть за мужиками, глаз не смог отыскать. А вскоре не до поисков стало, сенокос набирал силу, погода стояла жаркая и солнечная.
  После сенокосной страды ехали мужики домой довольные и радостные, что успели всё таки урвать хорошей погоды и сена наставили. Скоро приедут домой, смоют в банях и выпарят  солёный пот сенокоса. Всю дорогу шутили, балагурили без конца. Лишь только  Олька ехал позади всех, насупившись,  и всю дорогу молчал от дум горестных и печальных. А дума-та одна:  о злочастном глазном протезе, который, хоть не сиял как алмаз, но был дорог и - ох, как нужен. Ещё хотелось курить, давно у мужиков табак кончился, пронимались,  кто как мог. Решил Олька порыться в карманах старенького пиджачка, который одел, так как утро было прохладное. Рука собирала щепотки рассыпанного табака, когда вдруг нащупала что-то округлой формы в подкладке кармана. Олька сунул в дырку руку и вытащил глазной протез, который не сиял на солнце как алмаз, но от этого стал только желаннее и дороже, лишь мерцая тускло-голубоватым цветом в руках хозяина. Хотел поразмышлять: как же глаз-то оказался в кармане пиджака, который лежал брошенный с того времени, как приехали на сенокос. Но от избытка эмоций, которые рвались наружу из души, он не смог вспомнить события начала сенокоса. А из единственного глаза лились слёзы душевного волнения, омывая стеклянной протез, который засиял под солнечными лучами, сверкая как, настоящий, алмаз.