Ниночка, запевай!

Чем старше я становлюсь, тем чаще я вспоминаю самые светлые дни моего детства.
    Наша семья жила в большом  селе в Горьковской области. Родители трудились в колхозе. Дел было невпроворот.  Работали все: и взрослые, и дети. Отдыхали только в праздники.

Моего отца звали Михаилом  Ивановичем, поэтому каждый год 21 ноября, на Михайлов день, и на мамин день рождения  19 января, в праздник  Святого Крещения, у нас собирались гости. Я всегда с нетерпением ждала, когда приедет няненька Комарова, мамина старшая сестра. Они с мужем жили в соседнем селе.

    Открывалась   дверь - и словно из тумана, с потоком холодного воздуха, в приталенном синем бостоновом пальто, с серым каракулем на плечах, в белом шерстяном платке  появлялась мамина сестра, которую все ласково называли Ниночкой. На её маленький лоб игриво спускались тёмные кудряшки, подчёркивая красоту лица, доброту и озорной характер. Следом за ней входил её муж Борис, высокий, красивый мужчина. Они угощали детей конфетами, баранками, леденцами. С появлением этих гостей  в нашем доме  наступал настоящий праздник. Я заворожённо смотрела на тётю. На её стройной фигуре  так ладно  сидело тёмно-голубое платье с большим выбитым воротником. Ярко выделялись красивые пуговицы на груди и  манжетах. Она ласково разговаривала со всеми, шутила, смеялась.  Я не сводила с неё глаз.

    Постепенно собирались остальные гости, проходили в переднюю комнату,  где уже  были накрыты  столы. К Михайлову дню всегда кололи поросёнка и готовили вкусные блюда из мяса. Гости ещё не успевали сесть за столы, а в задней  уже  собирались зрители. Все знали, что  если к Калининым приехали  родственники, то будут  песни. Двустворчатые двери в передней  закрывали, чтобы наши гости спокойно могли выпить и закусить. Но долго трапезничать не приходилось, ведь в задней зрители уже с нетерпением ждали песен. И тогда  дядя Ваня, по прозвищу Гильгин,  с важным видом приказывал: «Ниночка, запевай!»  Двери открывались, толпа затихала. Ниночка распрямлялась,  сосредотачивалась и после некоторой паузы тихо  запевала:  «Потеряла я коле-е-е-чко…»   Её голос  быстро  набирал высоту и, не умещаясь в этой комнате, улетал куда-то вверх, а женская группа этого застольного  хора вовремя  подхватывала:  «По- о-о-теряла я любо-о-о-овь…»  Затем вступали басы и шла  мощная звуковая волна: « Ох, любо-о-овь, наве-е-рно, потеряла я любо-о-овь…»  И, то затихая, то усиливаясь, продолжался полёт голосов.  Наступало  приятное единение  чувств. У зрителей появлялись слёзы. Песня смолкала.  «Молодцы» - благодарил  Гильгин, брал гармошку, давал первые аккорды, чтобы все настроились на следующую песню, бросал  одобрительный взгляд на дядю Сёму и тот красивым  басом затягивал: "Хасбулат удалой..." Дальше пел уже весь хор. Зрители никогда не пели. Они  слушали и наслаждались . Представление длилось несколько часов. Не было антрактов, но на весёлый лад всех переключал  талантливый гармонист. Он, широко развернув меха гармошки, начинал играть цыганочку с выходом. Выплывала Ниночка, а за ней её сестра Соня, и они, выбивая дроби, без конца пели частушки и припевки.

    С наступлением темноты гости собирались домой. Они и до рассвета могли бы веселиться, но никто не мог отменить вечернее кормление скота. Довольные зрители  безропотно расходились по домам. Концерт окончен.