Канцона II

В бледнеющей ночи звучит смелее
И чище нежный голос соловьиный,
Рои летучих снов не пропуская
В моих садов заветные аллеи,
Где в пьяном воздухе царят жасмины,
Сирень благоухает колдовская...
Всю ночь, тревожа дух и слух лаская,
Алмазные не умолкают трели,
Хотя давно созрели
В плодах царицы, вечной тьме покорной,
Рубиновые зёрна
И трескаются, кровью истекая...
И мысль моя уносится невольно
К владычице любви златопрестольной.

Я, подданный всесильной Афродиты,
Забыл о подземельях Персефоны,
Где обитают бледные виденья.
Теперь иду средь пестрокрылой свиты.
Меня венчает мирт вечнозелёный.
Бессонный слух не устает от пенья.
Не даст, не даст уснуть мне ни мгновенья
Тот щёлк, и свист, и плач, и переливы!..
Как соловей счастливый,
Хотел бы петь я, устали не зная,
Чтоб песнь моя ночная
Сильней и крепче сковывала звенья
Тончайшей и крепчайшей в мире цепи –
Связующей земных великолепий.

Златая мысль на крыльях в край далекий
Уносится, верна воспоминанью
Блаженному об острове блаженном.
Нетерпеливо приближая сроки,
За мыслью вслед стремительною ланью
Душа летит в своем хитоне тленном.
А дивный гимн всё льется по вселенным –
Гимн радости, любви и наслажденью.
Но смертному томленью
В том гимне нет, мне кажется, предела...
Так траурным одела
Природа покрывалом драгоценным
Часы, для нас сладчайшие из суток,
Меж двух Венер священный промежуток...