Верба

     Весна в Сибирь приходит поздно. На вербное воскресенье ещё много снега. Причем снег уже тяжелый. Слежался за зиму, опять- таки февральские ветра его спрессовали.  И как только появляются первые лучики яркого весеннего солнышка, снег становится влажным, рыхлым, и начинает оседать. А ночью, когда температура падает,  снег промерзает, образовывая поверх снежного покрова корку.    А ходить по такому снегу – самое настоящее приключение! Потому, что каждый шаг для тебя…  неожиданность - провалишься или выдержит тебя наст, или хрустнет под ногами?  Рядом есть хорошо натоптанная тропинка, но нет - один шаг в сторону на край тропы, и ещё шаг…  Держит!  Вот оно, детское счастье! Восторг! И мы уже полярники на далеком Севере. Э-ге-гей, я иду! Смеясь, и обгоняя друг друга, иногда проваливаясь по щиколотку, а порой и по колено, мы - ребятишки с нашего околотка, идем на край деревни  за вербой или точнее сказать ивовыми прутиками.
    Уже издалека мы пытаемся разглядеть, распустилась ива или нет. И когда до ивовых кустов остается совсем немного, мы бросаемся наперегонки - кто первый! Ведь нужно ещё успеть выбрать ветки поряснее,  попушистее.
 Когда в моих руках уже был   хороший пучок веток, я стала перебирать их, укладывать красиво в букет и рассматривать. Ой, какие же они красивые, эти пушистые шарики!   Они такие мягонькие и нежные!  И чем-то даже  похожи на цыплят, которые только что вывелись. В этом году верба хорошо распустилась. Да ведь почти неделя стояло тепло.   
- Домой! – закричал Серёга сосед.  И мы, все мокрые,  но счастливые,  отправились в обратный путь идем домой.
    И вдруг на полдороги я вспомнила, что соседка баба Тоня просила меня и ей принести  веточек!
 - Что делать, ребята? Может,  вернемся, нарвем, а то ведь обидится баба Тоня, - стала просить я друзей.
  - Не-е, мы уже нарвали … да мы все мокрые … мы не пойдем, –на отрез отказались ребята.
 - А ты иди, - посоветовал мне Генка, - а то и правда, баба Тоня такая, запросто обидится.
  - Ну и ладно! - резко повернувшись, я зашагала назад к ивам.
    Дойдя до кустарника, я положила свой букетик возле тропинки. Затем, наклонив куст, я стала рвать короткие, упругие ветки. Одна, вторая, третья.…  И вдруг куст выскользнул из рук и с силой хлестанул  мне по глазам! В голове загудело, стало вдруг темно, и только  звёздочки перед глазами засверкали.
Ой! - пронзительно вскрикнула я и упала. Немного отлежавшись, стала прикладывать к глазам снег, чтобы хоть чуть-чуть облегчить боль. Я пыталась открыть глаза, но они почему-то не открывались.
 «Что же мне делать? -  Испуганно думала  я. - Как идти?!»
 А идти-то далеко.… И звать ребят было бесполезно, они все уже, небось, дома  у печки, сидели.  «На ощупь буду дорогу определять»- решила я, и поползла  в том направлении, где, как мне казалось,  оставила свой букет.
   Я помнила, что оставила его рядом с тропинкой, и теперь лихорадочно соображала, как же мне на эту самую тропинку попасть, ведь только по ней я смогу выйти к деревне. Я засунула вербу за пазуху, застегнула пальтишко стылыми пальцами и тут почувствовала, что уже порядком замёрзла. Штаны покрылись ледяной коркой, варежки застыли и стучали по насту, когда я ощупывала руками всё вокруг в поисках спасительной тропы. А тропка всё не находилась…  Я заплакала, и от слёз моим глазам стало больно-больно!
 - Мама! Мамочка, помоги мне! - голосила я, ползая по снегу. Меня уже трясло от холода и страха. И вдруг вспомнилось, как мама говорила: «Вербочка-то Господня, для Боженьки распускается…» И тогда я сложила ладошки в промёрзших варежках, подняла ослепшее лицо к небу, и, всхлипывая, забормотала:
 - Боженька! Если ты есть, не оставь меня! Помоги мне тропинку   найти. Боженька, пожа-алуйста!
     Я поскреблась по хрупкому насту дальше…  И вдруг почувствовала – а снег-то под руками твёрдый, утоптанный! Вот она, тропинка! Я встаю во весь рост, поправляю пригревшуюся за пазухой вербу, делаю шаг, другой и…падаю. Как же это трудно – идти, когда глаза не видят дороги! Я встаю и вновь падаю, сделав всего несколько шагов. Так повторялось раз за разом. « Что же это такое?- злюсь я, - но ничего, я дойду, всё-равно дойду!»
     Подбадривая себя такими уверениями, я потихоньку продвигалась, надеясь только, что иду в сторону дома. Решив, что мне не нужно торопиться, я повернулась бочком, выставила правую ногу, осторожно нащупывая ею тропинку, а потом приставила к ней ногу левую.
    Через несколько шагов я остановилась отдохнуть. Потрогала глаза рукой – горят. Пытаюсь открыть – не выходит. И подумалось мне, как же это плохо - быть слепой! Жить вот так в темноте, не видеть ничего вокруг. Я вспомнила, как смотрела на небо по пути к ивняку – оно было голубое-голубое! А  снег искрился и переливался всеми цветами радуги. А ещё я подумала, что скоро наступит весна и появятся первые подснежники. Неужели   я их больше  не увижу?! И такое отчаянье навалилось на меня, тяжёлое, как стена, которая  рухнула и накрыла меня с головой!
  - Боженька! – взревела я, - не хочу быть слепой!
      Я  продвигалась вперёд и думала: «Я дойду до дома, обязательно дойду! А мама отведет меня в больницу. Всё будет хорошо, надо только дойти…»  И тут – бух! – я снова упала! Заставив себя встать, я упрямо продолжила свой путь.
   «Вперёд, нужно идти вперёд. Не думать о  плохом. Нужно петь или читать стихи. Стихи,  какие? Все вылетели из головы. Сейчас вспомню… Надо же, ни одно не вспоминается. Тогда петь. О чем?» – лихорадочно думала я, перебирая в голове все песни. И заголосила первое, что пришло в голову: «Ра-асцвета-али яблони и груши-и…» Постепенно голос мой становился все увереннее,  и идти стало легче.
Вдруг я наткнулась на что-то. Хм-м, похоже на сугроб… Нужно его обойти! Одной рукой держусь за него и делаю полукруг. Вот ещё одно препятствие одолела. «Врагу не сдаё-отся наш гордый Варяг, пощады никто не жела-ает…»
  - Галя, ты чего это песни горланишь? Ой! Что с тобой приключилось?!
   - Я… я веточкой…вербы… наклонила, а она сыграла… мне бы домой. Кто это, я что-то по голосу не могу узнать?
  - Да это же я, тетя Дуся. Давай-ка, я тебя за руку возьму. Ой! А руки-то ледышки, снимай свои варежки, на, одевай мои, грейся. Ну,  пошли что ли.
 И тётя Дуся, охая и причитая, повела меня домой.
    Мама, увидев меня, всплеснула руками: «Ну, куда тебя понесло?! Вот вечно, что-нибудь  да вытворишь, не можешь  ты без приключений!»  - и отчаянно закрутила ручку телефона, - Алё! Алё, коммутатор!? Люба, ты? Срочно соедини с больницей. Да Галя глаза вышибла вербой. Пусть кто-нибудь придёт срочно, Любочка!
    В ожидании врача мама то молилась, то вновь меня ругала: «Вот зачем ты поперлась за этой вербой, а? Вот тебе и праздник. А то Алексей сходить не мог. А Тося-то  нашла, кого просить. Вызнала тебя, добрую душеньку. Господи, только не оставь девку без глаз! Смотри, как веки-то напухли!» Мама осторожно меняла мокрую тряпку, наложенную на мои болючие глаза: «Ой – ёй! Господи,  меня накажи, только доченьку сохрани…»
        С улицы послышался крик – кто-то звал мою маму по имени.  Накинув платок на плечи,  она побежала  встречать врача. А я лежала и думала, что уроки ещё не сделала, и что завтра контрольная работа по математике.
  - Ну, показывай, что у тебя с глазами? – Врачиха тетя Таня мыла руки, гремя умывальником, и расспрашивала меня, - Как это так случилось?  Потом я почувствовала прикосновение её пальцев: «Вот так больно?»
  - Да!-  завопила я.
  - А смотреть вообще не можешь?
 - Нет. Я открыть их не могу, - и слёзы градом покатились, больно выжигая глаза.
  - Слёзы есть, значить, глаза на месте - пошутила тётя Таня, а потом стала  рассказывать маме, как меня лечить:
- Значить так, Стёпа, компрессы долго не держи. Вот мазь, мажь ей глаза, где отёки. И капли вот оставляю, пипеткой капай по три капли в каждый глаз. Главное чтобы отёк спал.  Глаза вроде не задело. Сейчас  плохо видно, всё красным-красно. Посмотрим. Я завтра ещё прибегу утречком, а сейчас проводи-ка меня, собаки у вас там…
     В темноте я пролежала дня три. Ходила по памяти, выставляя руки вперед. Очень хотелось посмотреть в окно, и на огонь, когда мама растопляла русскую печь. А затем, постепенно, отёки стали спадать, и я смотрела на всё, как в щёлку. А к Пасхе глаза открылись полностью, правда, красовались на моём лице черные синяки, как будто я одела солнечные очки.
     В субботу  я отнесла три веточки вербы бабе Тоне. Она обняла меня и расплакалась:
  - Ой, прости меня, Галочка!
  - Да Вы что!? Я же не нарочно, так вышло, – зачем-то начала оправдываться я.
  - Ну, ладно, ладно. Вот, возьми-ка, тебе яички  к Пасхе, - и баба Тоня протянула мне серый бумажный сверток, - дома посмотришь.
   - Спасибо – засмущалась я, - не надо, Вы что, я же так, от души Вам. Я пойду, - стала отказываться я от подарка. Но баба Тоня посмотрела на меня  ласково и сказала:
  - Не обижай меня, нынче праздник самый главный. Боженька подарочек такой приготовил тебе.
     Домой я не бежала, а летела. «Что же мне за гостинец приготовил Боженька?» - думала я, щупая руками сверток. Дома я развернула серую бумагу, а там … три яйца, шелухой луковой покрашенные, целая пригоршня конфет разных и отрез ситца – красивый такой,  красненький, с желтыми маленькими цветочками. Вот счастья-то было!