Из цикла птицы

Константин Фёдорович ЮоH
Кормление голубей на Красной площади

Птица

Мне хочется пронестись над городом, как хищная птица,
приземлится на пустыре, но в когтях удержать простор.
Поэзия - хищное вещество, разъедающее быт. Удивиться -
значит - выклевать из суеты - метафору - и положить на стол.

По крупице на мусорке снов собирать заданья
для философии духа, раскапывать идейный хлам.
Мысли еще горьки, когда, как из семечек, из подсознанья
их выхолащиваешь, разбивая клювом напополам.

Тебе половина зернышка - Достойное Небо и Звезды,
и тебе, Город, съежившийся под тенями куполов.
А что есть общего между корой на дереве и подкоркой мозга
знает только природа, включая почесывание голов.

Чистое небо над счастливою грязью улиц.
Хищная птица поэзия - для своих голодных птенцов
выхватывает сердцевину из летящей по небу пули.
Это в поэта - каноном - прицелилась мудрость отцов.

Ну а ты осоловелая, летаешь без всякого направления.
Собирайся с мыслями, общественный знаменатель учтя.
Я не знаю, бывает ли у хищной птицы - предрассветное пенье.
Но я видела, как летела за ней по небу пурпурная мантия,
и, цепляясь за город, свешивалась с его плеча.

Голубь Ковчега

И ангелы - порой - по паре.
Всезнайка в горней седине,
я в облаках тебя оставил,
войдя в ковчег свой на земле.
И превратился ты в голубку,
и полетел ты над водой,
и вот уже какие сутки
не возвращаешься за мной.
Я небесами заплатила,
за поворот к земле руля,
и Леты вечные ветрила
вокруг зелёного огня
шумели, но не Лета - море
с зелёной веточкой в губах
летит навстречу - золотое,
и лето жмурится в песках.
И имя, то что сохранила,
меня встречает, вводит в дом.
И ангел, ангел сизокрылой
прогуливается под окном.
А я кормлю его с ладошки,
рубинной бусинки испуг
в его глазах, - а хлеба крошки
в морях размочены разлук.

лебедь

Лишь на краешке небес тебя увидеть.
Вот и все, на что сгодилось заклинанье.
Лебедь. Оборотень. Дивный витязь.
Порожденье теплого дыханья.

Мечется дитя-воображенье.
Куст, колючки, лопухи да пыль.
Гувернер - Закон Земного Притяженья
Поднимает к небу свой костыль.

Вот и все, на что воображение сгодилось.
Как ему, лохматому,  поверить?
Спит ребенок - и ребенку снится
Облако, костыль, колючки, лебедь.

Окно в весну. Три ласточки

        На златом крыльце сидели.
                Царь, царевич,  король, королевич.

Три жилочки живут, как ласточки, на веке,
весенних веток мел, и арочный покой.
Три ласточки, три тоненьких омеги,
отпущены весной на водопой.
- Всех - вызвонить - сиреневой капелью!
(а королевича волшебный перстенек
держали крепко в тени все метели)
но вот побег, но вот уже промок
и подоконник, и стекло, и вечер...
и ласточки - стрельцовые весы,
а перстеньком в ладонях девочки стал ветер -
оконных арф приятель и свидетель
омег и альф в кольце голубизны..
 
синица
1.

Эта старая синица
Так боится соловья.
У синицы есть водица,
есть гнездо и есть семья.

Только по ночам ей снится,
как в сиреневом бреду
перестало сердце биться
у соловушки в саду.

2.

Как в юности вдруг жизни поразится,
немногим позже - поразится смерти вдруг.
И двух птенцов вскормить из слабых рук.
Хоть удивленья длинные ресницы
не вдруг смахнут с души моей испуг.
С испуга - этим птицам - ввысь стремится.
На глубину зрачка - натягивать мне лук.

3.
Стой -- перебежчица!
Возраст! Граница!
Ну-ка, прикинь-ка:
у печки, при спицах
время размыслить...
В мишень - угодишь!

Но как, синица,
тебе запретишь
сказку о - за морем -
юной любви?
О, перелетная!
О, погоди!

В перьях седых -
и больна и стара...
Как шелудивая эта весна
дом твой прокормит?
В общественном свете
птицей - не станешь...
Подумай о детях!
Дома - сиди!
Под сугробами снега!
В теле живи!
Умри - человеком!

Голуби на площадном
к картине Константина Фёдоровича ЮоH
Кормление голубей на Красной площади

Площадь. - Небо на колени
перeвернуто квадратом.
Благодатное сретенье
в камне стонет многократно.
Музыку всех одиночеств
цокотом парадов строчит.
Это времени модель,
это сонечкина тень
бродит ходит с топором:
"ты покайся, Родион, -
всем прилюдно ты виновен..."
Раздвижная ширма - гонит
за ограду всех фасадов
гонит стадо, кадит ладан,
крестный ход твой - паладин.
Ты на площади - один,
с лобным местом - мармеладом,
под погромною лампадой,
голод духа, птичий сын.
Ты действительно один.
Только, видишь, голубятня
эта площадь - для детей,
малых сих презреть не смей.
Им приветствовать тебя,
чужестранца - дикаря,
выносить свои ключи,
втихаря точить ножи,
им гонятся за тобой,
голубиный дух живой.
Этак крылья им растить:
сиза голубя дразнить.
Одиночество же соль
мякиш сердца, боль в забой...
Площадной мой каравай,
мякиш сердца выбирай.
Им накормишь голубей,
площадной архиеврей.
Всех - под стенами Кремля:
уйлялём от ойляля.

Ласточка

Шрифтом - горошины памяти
в карточном переплете.
Маленькой жизни - вмятины
с названием перелетным.

В клеточную тетрадку
из маяты - мячик
катится. - Станешь садом?
Птица в тетрадке плачет,

все - о последней из точек
под крючечком, о смерти...
На последнем листочке
ластиком ласточку смерьте.

Сны воробья

Лепестки шиповника на снегу.
Откуда они взялись?
Странная пища для воробья..
. . . . . . . . . . . . . . .
Такой стала моя любовь....
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
а вам только воробья и видно.

Голубь и Воробей
- Он совсем этот голубь буржуйский,
просидел на шестке целый день
с толстой шеей, - его неуклюжесть
замечал молодой воробей, -
хоть рисуют огромное небо
у него за спиной города...
вот стащу его крошки хлеба,
вот узнает меня тогда,
молодого, лихого,.. крошки
утащить у него легко.
 - Я по-этому - голубь божий,
голубь думал, - и клюв - под крыло.
Я по-этому - на иконах
белым пламенем - голубок,
ну а в жизни - я просто сонный,
неуклюжий, да любит Бог
это странную неуклюжесть:
в шейке - стыд, в глазках - страхов рой.
Видно быть мне таким, чтоб по лужам
детям было удобней за мной,
разбежавшись, лететь все выше,
Я ж сижу на отвесной крыше,
сплю, мы здесь иногда вдвоем...