Е. И. Нифанина окончание -

 
       КАПЛИЧИХА

   В марте сорок пятого года и до Василёва дошли слухи, что скоро немца победят, и придут домой те, кто ос-тался в живых. В колхозе получили задание, приготовить для фронта сушёную картошку. Набрала Капличиха бехтерь и хотела тащить на санки, чтобы увезти домой. Сушили по домам в русской печи, да от голода обнесло у ней голову.  Оперлась она о стену овощехранилища и тихо заплакала. –  Жонки, - сказала она – я вспомнила своего сына Николая, последнее его письмо. Чуяло его сердечко, что не бывать дома. Писал: « Дорогая, моя, родимая мама! Не видать мне тебя, не взгляну я тебе в очи, своими чёрными глазами. Мама, рости моего сына Лазаря и гляди , как на меня. Живите дружно с Парасей». Прошло всего две недели – пришло письмо от товарища, что погиб смертью храбрых. А он у меня один. Она рассказывала и всё время утирала слёзы. Жонки тоже все плакали. « Я ведь знаете, какая. Мне  и плакать-то  нельзя. У меня умерла Александра, единственная дочь, а мне сказали врасплох, дак меня затрясло. Я боле и не плакала. Сына взял проклятый немец, проглотил и не подавился. А дочерь зять загубил, такой же немец. Уехал в Сибирь, да там и женился. Приехал в гости и стал звать её с собой. Я как не хотела, чтобы она с ним поехала. Да всё соседки: « Не держи, пусть едет, до войны это было». А он как сера прильнул, зовёт, не отступается: « Поедем, Саня, увёз да там и бросил, так и умерла от горя на чужой стороне. А всё, горе и печаль, на моё сердце легло».  От горя и голода, её шатало, как пьяную. Помогли ей жонки вытащить картошки, поставили на санки, хотя сами еле держались на ногах от голода. В тот же вечер умерла Капличиха – так её звали в деревне по второму мужу – Мишка Каплич. От его детей не было, а от первого были сын и дочь.
   Вот так и скончалась от голода мать красноармейца Федосья Демидовна.

            ВАСИЛИЙ  СТЕПАНОВИЧ

   Двух сыновей проводил на войну Василий Степанович. Остались вдвоём с женой. В последних числах марта он также лежал дома, на постели еле живой, от тоски да от голода. Посмотрел во все углы своей избы и сказал: «Всё-то я сам делал, - перевёл свой усталый взгляд на жену, - как всё хорошо сделано, а надо умирать! Подай-ко
мне Васенькину карточку. Я ещё посмотрю последний раз». Граша знала и видела, что он скоро скончается, не хотела его обидеть и ответила: «Зачем умирать-то? Будем жить», - и подала ему фотографию сына. Он взял её в руки, поглядел долгим взглядом. «Ой, Вася, Вася, - сказал горестно, - разнесло твои косточки снарядом. И Митя тоже уехал. Я помираю – и всё наше племя нарушается. А ты бы, жена , сходила к Миколоньке, он, может, выпишет маленько хлеба-то. Государству не свезли ещё рожь-то. Скоро совсем затает, так и не свезут. Я чул от кладовщика, что уже четыре тонны насушено да начищено, и всё свезено Савватеичеву  в амбар».
- Да я уж ходила, - ответила Граша. – Он сказал: « Ешьте овёс» . Да ты бы поел, я принесла от Тани хорошего хлеба.
- « Я боле не хочу, - сказал Василий. – Я только думаю, чтобы ты выжила и дождалась бы Митю. И закрыл уставшие глаза. Так и заснул навеки отец двух красноармейцев, защитников Отечества.

    МАРОЧКО

    Первые числа мая, время тёплое, весеннее. Так и манит на волю старого и малого. Но вот не мог усидеть дома и Марочко, старый охотник. А ноги плохо слушались его от голода. Дома нечем подкрепится, еле живой и всё равно пошёл пострелять уток. Шёл и любовался природой.  Увидел, как опустились на залив несколько уток. С прежним навыком поднялся из-за кустов, выстрелил. Стая уток быстро вспорхнула, только крылья засвистели, и понеслась вниз по реке. Одна плавала в заливе кверху брюхом. Её покачивало на воде. Марочко достал утку длинным багром. « Ой, как хорошо»!- подумал он. Накормлю всю семью! » – и пошёл дальше. Так за день убил четыре утки. Две привязал за ремень, а две нёс в руках. Так и шёл домой вечером. Ружьё за спиной. Недалеко было до деревни уже, но силы покинули его, ноги не слушались. – « Не поддавайся! – приказал он себе. – Когда я дрался с беляками, труднее было. Нет, мы не сдавались, красные орлята!» Вспомнил, как их застали на Двине, в деревне Борок белые. Кричали «Сдавайтесь! Вы окружены!»  Но мы вырвались из окружения, а потом им дали трепака! А ещё вспомнил, сколько убил медведей за годы своей жизни он, Марочко! Неужели не дойду до деревни? Вот и мельница… Но силы уже совсем покидали его. Сел у мельницы, посидел немного, а подняться не смог. Хватило ещё сил крикнуть несколько раз: « Спасайте, погибаю»! Ещё вспомнил, что не увидит больше Нестора, старшего сына, который где-то защищает Родину, своего верного помощника на охоте.
   Из деревни, услыхав его зов, прибежали те, кто ещё мог ходить, и его, пятнадцатилетний,  сын Иван. Марочко лежал на боку, говорить уже не мог. Ружьё – за спиной, рядом две утки, да две у ремня, который на себе опоясан. Только заметно было, что ещё дышал. Наклали огня, стараясь отогреть старика. Но ничего не помогло. Привели лошадь, запряжённую в сани, привезли Василия Степановича домой, до утра он не дожил, скончался.
     Окончилась Великая Отечественная война. В нашей деревне не было ни  радио, ни телефона. В 10 часов утра к нам пришёл нарочный из Гаврилова ( расстояние в 45 километров) который шёл лесом всю ночь, чтобы скорее донести людям радостную весть. Что тут было – трудно описать. Кто от радости целовался, а кто-то горько плакал, кто боролся, катаясь по земле. Взрослых мужиков почти не было, только женщины, старики и подростки. Все кружились, повторяя: « Ура, Победа, наша взяла»! Но, кажется всех больше рад был наш председатель колхоза. Он кружился, подхватывал своих женщин: то Якунишну, то Ерёмишну. Забыл видно, что ради своей шкуры грабил людей, издевался над ними и морил голодом. Неужели думал, что его никогда не будет мучить совесть? Разве кто-нибудь знал, сколько хлеба получили колхозники:  Пять тонн или три? Можно бы жить дружно и помогать друг другу в трудную минуту, а всем вместе – фронту. Кто-то ел досыта, а сам фронту не помогал, нажимал на самого бедного, послушного. А он и так-то жил хуже, чем на фронте, старался отдать последнюю копейку для нужд военного времени: подписывался на государственный заём, а его сыны, честно сражались на передовой, защищали  Родину.  Скормил бы колхозникам две тонны ржи – ни один человек не умер бы с голоду, а его, за это,  не повесили.  Как интересно получалось: Якунишна от поросят рожь отделяла и продавала по 80 рублей за килограмм и в Тойму, возила рожь, променивая на хороший  товар. Колхозникам же, жалела с молотилки, из под машины, торицы взять. Предупреждала кладовщика: « Зачем колхозницам торицу выдаёшь? Овцы бы съели».  А голодные колхозники рады бы из торицы напечь колобов, но поросята да овцы це-нились дороже, чем человеческая жизнь. ( Торица – семена сорняков). Я знаю, - пишет Елена Ипатовна, - меня могут обвинить за то, что написала – неправду. А то ещё скажут, что всё это неправда и в том, что из сотни жителей Василёва, за три месяца умерли 13 человек с голоду. Сиротами осталось больше десятка детей. Но то, что здесь описала – это истинная правда. Конечно, не было бы войны, не было б жертв. Мне жалко тех безвинных людей, которые померли с голоду. Если  я не опишу, то кто же напишет правду жизни? Муж меня отговаривает: «Что же ты сидишь, пишешь, зря тратишь время? Грамота у тебя плохая. Всё одно сгниёт, как навоз в земле». И всё же надеюсь, что, моя, плохая, запись попадёт когда-нибудь потомкам тех людей, которые померли с голоду и перенесли такую муку.  Какое у них вызовет чувство к своим родным и какую ненависть к войне?   Теперь ты можешь быть спокойна, Елена Ипатовна: благодаря районному краеведу и журналисту Александру Александровичу Тунгусову записи  отредактированы и увидели свет в районной  газете «Заря»  в 1995 году, а по-том в книге Д.А. Кокориной «Выйская глубинка» ( 2005 г.), а теперь их прочитают пользователи Интернета, что же происходило 68 лет назад в выйской деревне Василёво.