Идиш

Часть1. ИДИШ.

                Посвящается актрисе
                Брониславе Казанцевой.
   
По идишу я стал скучать с годами.
Бывает  вдруг - разворошит былое.
Мне всё там дорого и всё родное –
и детства трудности и юные печали.

Я на концерте песни... Покорён!
На сцене выступает царь-девица.
Взяла меня и увела  в полон,
в тот край, который мне уже не снится.

На сердце грусть- волненье бередит,
кружит меня и чувственно и мягко.
С красивой женщиной, пока сосед сопит,
танцуем мы от всех  людей украдкой.

Я увлечён слияньем языков,
журчаньем идиша и сладостного танго.
Она вся светится, а я лететь готов.
И я лечу на скользких детских санках.

Люблю я грациозное танго,
и песни мне мелодия знакома.
Отец порою напевал мне дома.
Но, боже мой, как было то давно.

Поёт актриса,  болью глушит смех,
печально шепчет – Шабес, Шабес, Шаббес..
Где те евреи? Кто свершил тот  грех?
Кто виноват, что мало их осталось?

Мне не забыть мальчиший суд -
в руках детей застыла птаха,
застыла, обмерла от страха.
Ей имя «жид», они её распнут.

Из уст народа вырвали язык..
На нём писали, говорили, пели.
Придёт тот день, на нём мальчиший крик
привычным будет на земле  Рахели.

Язык мой – радость в нём и боль.
Ты мой, хоть и не знаю слова.
Распятый - но ещё живой.
Забытый - ты воскреснешь снова.

Держась  порой за битые бока,
Еврей подтрунивал над собственной судьбою.
Им  связанные в прошлые века
в застольях  ходят хохмы с бородою.

Язык мой – боль моя и стыд.
Ушли родители и мне пора за ними.
Я не в России, там враждебен быт,
там жертвами всегда евреи были.

Певицы голос жив и многолик.
Она и плачет и танцует танго,.
смеётся с грустью...
Слушаю язык
     и вспоминаю детство и Таганку.

Как покупал я дружбу у ребят
за сахар, предназначенный больному.
Печатью лёг на сердце мамин взгляд,
(он был подобен горестному стону).

Евреи отвечали там за всё.
Как и сейчас, пред миром виноваты
за  пьянство, холод, за жару, шаббаты   
И за еврейство горькое своё.
 
О, это была главная вина!.
По полной от сограждан получали.
Их в меньшей мере просто оскорбляли
при том, что стольких унесла война!

Война.. (я умолчу про геноцид,
тот шёл в сторонке по пути с войною).
Я говорю о тех, кто прямо  головою
в войну, как в омут кинувшись, убит.. 

Тень прошлого - с родителями  я.
Иду за ними и терзаюсь мукой.
Их громкий разговор, как пытка для меня.
Из-за стыда? Скорее, от испуга.
 
Мне стыдно тех мучительных минут.
Но не вернуть их - всё покорно року.
И тех уж нет, а эти близко. Тут.
Я навещаю их, когда мне одиноко.

Танго, майн либе танго, –
доносится со сцены до меня.
Сосед мигнув мне, шепчет: "Глянь-ка,
всех Мельпомена в зале завела!"

Пришла пора оставить детства край.
Ждала меня далёкая дорога.
Галут мой неприветливый, прощай!
Вдруг идиш я услышал у порога.

Пустили песни.. , кажется, сестёр
(все эти дни болтали о погроме).
И я рыдал, бросая на костёр,
всё, чем я жил, в своём обжитом доме.

Ушли родители, а с ними и язык.
Я ставлю диск, он в тишине играет.
Устал в дороге я и к роднику приник.
Ночь бесконечная. Но вот уже светает.
---------------------------------------


Часть 2. ПАСХА (Конец 40-х г.)

Яйца всех цветов, куличи с печи,
Выходи во двор пой, танцуй, свищи,
В утро раннее и погожее.
Слава партии волей Божею!

На скамеечке гармонист хмельной,
Во дворе народ, говорок блатной.
Красно «Яблочко», под притопы ног,
Ты оставь, дружок, докурить бычок.

Пред иконкою уж свеча горит,
Участковый мент на углу стоит.
Утро праздничное дня пасхального,
Не видать пока здесь охального.

Эй, соседушка, выходи на свет,
Во Христе живём , так аль вовсе нет?
Погоди чуток, вижу, ты родной,
Целовался уж не со мной одной.

Эх, яблочко цвета красного,
Не забуду я дня прекрасного.
------------------------------------------


Часть 2.  ОДИНОЧЕСТВО.

Солнце пригрело и расчирикалась звонкая оттепель,
Дети  хохочут, им не было дня веселей,
Благостны лица,  радостны возгласы,
Я одинок в этой радости улиц и площадей.

В стороне от друзей, прибивающих птицу,
Улицу вижу,  опасною ставшей теперь.
Мне всё незнакомо здесь, всё будто снится.
Я  страдаю за птицу под именем «воробей».

Чувство гложет, что я здесь отверженный,
Что пред всеми, кто близок мне,  я виноват, 
И воробей этот к богоубийству  причисленный,.
Эта пичуга, распятый мой маленький брат,

Право «на дружбу с евреем» я выкупил.
Стали друзьями друзья мои только потом.
Я их любил и из сердца занозу я вытеснил.
Они поминали тот радостный день со стыдом.

Я достаю иногда пожелтевшие карточки
И вспоминаю соседей своих и друзей,
Игры, веселье под грустное «Яблочко».
Трудности, быт коммуналок, обиды
Начисто стёрты из памяти старой моей.