театр

                Глава 3.
  Сколько граждан России  живут сейчас на съемных квартирах? Трудно сказать, а  я в своей юности жил четыре года просто на квартире – в те времена квартиры целиком сдавали редко – видимо еще сами владельцы квартир не нажились в отдельном жилье. Год съёма  на первом курсе мне просто не повезло, хотя как посмотреть – хозяйка однокомнатной хрущевки дежурила по ночам в рабочей столовой – точнее сказать спала на диване в кабинете заведующей, лишь под утро включала электроплиту с огромными баками – к приходу поваров в них не просто закипала вода, а уже бурлил мясной бульон из  говяжьих мослов. Хозяйка приходила домой, будила меня на учебу, мы садились с ней завтракать – мослы в алюминиевой  чашке  были еще тепленькими… Я уходил, а Полина Осиповна доставала бутылочку и … пила она одна или с такими же древними подругами до самого своего ухода на дежурство и моего прихода из института. Я старался приходить  попозже -   не любил, да и сейчас не люблю, пьяных женщин. Иногда  приходилось  напоминать старушке о ее трудовых обязанностях и провожать загулявшую Полину Осиповну до троллейбусной остановки. Родных и знакомых в том городе у меня не было, приходилось практически  круглосуточно сидеть в здании института и чем-то заниматься. Помимо изучения текущих предметов я перечел все интересующие меня книги в читальном зале институтской библиотеки - это не прошло для меня   бесследно – зимнюю сессию я один из группы сдал на отлично, и надолго вбил в незамаранную ничем память шедевры русской и зарубежной классики.  Творческая составляющая души требовала еще и активных действий  -  я стал посещать  все  послеобеденные   институтские кружки. Назывались кружки тогда  по-взрослому: факультеты общественных профессий. Занятия на них  проводили грамотные специалисты, через два года,  по успешному  окончанию факультета, выдавался диплом с печатью о соответствии. Так  вот чтобы везде  успевать, я выбрал себе те факультеты, которые проводились в разные дни – хоровой, вокальный и театральный.  Из академического хора  мне пришлось уйти очень быстро – пел я хорошо, мой бас – профундо во времена спевок улетал далеко за пределы актового зала, но вот парней в хоре было, кроме меня,  лишь двое. Мужская составляющая хора  робко выглядывала из-за спин  сорока хористок,  мои напарники быстро переметнулись на фотодело,  хормейстеру было жаль меня отпускать, а что поделать -  отпустила…  хор из академического сразу переименовали  в женский академический. С вокальным факультетом тоже получилось не  слишком хорошо для меня. На третьем или четвертом занятии руководитель  внимательно оглядел меня и спросил: - Когда, наконец, с твоей ноги снимут гипс? Узнав, что никакого гипса нет, и что моя походка  не изменится практически никогда, руководитель развел руками. Кроме безногого летчика Маресьева и слепого писателя Николая Островского, за меня могли бы проголосовать Гомер, Тамерлан и Байрон, но что-то смущало и их, видимо незнание русского языка. Руководитель посоветовал не бросать самодеятельности, но на сцене появляться не методом выбегания, а методом раздвигания и задвигания занавеса.   Мне оставался еще театр.
 Институтская театральная студия была на хорошем счету в городе, ей руководила бывшая   актриса  одного из столичных театров Маргарита Жаворонкова, которая умела не только руководить труппой, но и отыскивать нам благодарных зрителей. Впрочем, все по порядку. В тот год весь Советский Союз готовился к юбилею Вождя Революции, театральная студия замахнулась на пьесу в пяти действиях  автора Константина Андреевича Тренёва «Любовь Яровая». Мне предоставили незавидную роль белогвардейского полковника Малинина, но Маргарита  просто почувствовала мои певческие таланты, и во время выступления я запел под гитару романс «Гори, гори моя звезда».  Малинина даже вызывали на бис… Приятно сознавать,  что к бочке  славы позднего  Малинина  с его романсами  добавлена и моя ложка.  Читатель, который терпеливо читает эту историю,  ждет, очевидно, моего финального перевоплощения  или в Зиновия Герда или Федора Шаляпина после его падения в оркестровую яму - нет, нет, и нет!  Я остался самим собой, но со мной таки произошли куда более загадочные и интересные события. Вот про них-то и хочу сейчас написать.   Очень скоро наш спектакль из-за громоздкости подсократили до одного действия, а затем оставили только  юбилейную афишу   «Ленинскому юбилею посвящается», да два романса.  Остальной репертуар был далеко не ленинский – эстрадные танцы, песни -  институтская  самодеятельность  показывала свои таланты  – даже я исполнял шлягер того времени - хмуриться не надо, Лада… вспомнили? Пел ее я не один, еще был бэк-вокал, четыре моих однокурсницы пели припев и пританцовывали при этом. Весной  в моду входили  мини юбки, девчонки были очень даже симпатичные, институтский ВИА и я давали живой звук, занавес открывали и закрывали  - как советовал руководитель – что еще нужно зрителям? Везде нас принимали горячо, тем более Жаворонкова отыскивала всегда зрителей мужчин – автоколонны, строительные тресты, военные гарнизоны в городе и вокруг были в избытке.
Но однажды мы поехали с концертом к нашим подшефным  - юношеская колония, в который отбывали срок  за очень серьезные преступления подростки  лишь чуть младше нас. Грабежи, убийства, разбой, насилие – сроки за это давали большие, до  совершеннолетия  малолетние преступники учились и работали в детской колонии, а затем во взрослой.    В зрительном зале сидело человек 400 зрителей – была и охрана, это был целиком мужской зал. И вот  тут я испытал то самое необъяснимое и загадочное. Последний номер программы. Открывается занавес, стою я, за мной девчонки, сзади нас  оркестр. Начинаю петь – все нормально, в зале тишина и внимание полнейшее, дошло до первого припева  - какое-то смятение  у девчат, они сжимаются, прячутся за мою спину.  ВДРУГ МЕНЯ ПОДНИМАЕТ НЕВЕДОМАЯ СИЛА И ПЛАВНО ПЕРЕНОСИТ В СТОРОНУ. ПОЛЕТ КАК ВО СНЕ, НО НАЯВУ. Девчонки под прицелом сотен глаз, в которых огнем светит одно желание, одна мысль, одно действие.  Меня, как загораживающий предмет, просто отодвинули в сторону. Девчонки убежали за кулисы, я кое-как допел, занавес закрылся. Вежливые аплодисменты, цветы от администрации,  лица, отводящие в сторону взгляды. Назад мы возвращались на институтском автобусе  без всяких шуток, песен, приколов. Все сидели молча, будто ЭТО произошло на самом деле. Если бы мне предложили еще раз провести такой эксперимент, то я бы не согласился. Поэтому про свой полет я никому и не рассказывал,  те, кто был на сцене, его не заметили, зрители – тем более.

                Послесловие.
                Гармонист, гармонист
                Положи меня на низ
                А я встану, погляжу
                Хорошо ли я лежу
На четвертом курсе, 2 сентября на самой первой паре, меня вызвал декан факультета  и сказал: - Саша,  у тебя будет полугодовая практика в январе, но одной школе нужен  учитель физики, просто начнешь пораньше, ты справишься. Кстати, познакомься, это  директор той самой школы… он за тобой приехал.
Из деканата я зашел в общежитие   взять кое-какие вещи и учебники, через десять минут  мы мчались  на стареньком Москвиче по пустынному тракту неведомо куда, директор, довольный, что так быстро все решилось,  говорил, говорил, говорил…. Сквозь дрему до меня доходила обрывочная  информация: -  Во времена взятия Казани Иваном Грозным, а это 400 лет тому назад!  целое село успело  перебраться из зоны боевых действий подальше, что бы никто ни отыскал,  именно туда, куда мы едем сейчас… название Буриказган переводится на русский язык – волчья яма…
предметы  в школе всегда велись на татарском языке, но ученики хорошо знают  русский язык…  жить будешь у бывшего лесника Хафиза - бабая, 84 года…. четвертая жена… сын в седьмом классе…  К школе подъехали к концу занятий, зашли в 10 класс, урок физики, 30 пар изучающих глаз. Короткое представление меня  классу на татарском языке, понял лишь «Саша абэй»,  затем по - русски: - новый учитель физики Саша – абэй… Вот так для меня закончился любительский театр и начался профессиональный. С ролью Саши-абэя я тогда справился,   потом начались роли мужа, отца, учителя Александра Романовича… Я никого не обманывал и не играл своих ролей, я в них  жил и живу, но иногда внутри меня просыпается Некто, эдакий Станиславский, и  начинает скептически шептать на ухо «Не верю!» в самые ответственные и безответственные моменты жизни.  Приходиться по ходу действия перестраиваться, говорить громче, поворачиваться лицом к зрителям. Вся жизнь театр!  - не мной придумано и не для красного словца сказано, так оно и есть.
А ощущение полета, испытанное в злополучном концерте и детстве,  стало все чаще и чаще появляться в сегодняшних снах, я научился управлять полетом, вызывать его,  ленясь во сне куда-то  подниматься по лестнице: просто включаю некое устройство внутри себя, позвоночник начинает неметь и… взлет, а затем полет на любую высоту и с любой скоростью, без этих пугающих   воздушных ям детских снов, когда падаешь неведомо куда с замиранием сердца. Психологи объясняют полеты детства так: целый день ребенок бегает – одна нога оторвалась от земли, а вторая еще не коснулась земли, короткий миг парения, вот эти миги  и вспоминаются потом во сне. Но вот мои взрослые полеты еще никто не объяснил – я и не особо печалюсь: начнут подводить научную базу, исследовать биотоки, нервы и все - полеты исчезнут. Пусть это будет моей тайной. Ведь пока есть тайна, есть и жизнь. Еще  полетаем!


Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.