Вот эта боль и есть, наверно, счастье

Не знаю, как сказать, отравлен что ли
или привит вакциною любви…
Шагнёшь с крыльца – за домом сразу поле,
овраг и луг, в овраге – соловьи.
Над полем жаворонок с песней бесконечной,
как в невесомости завис, и с высоты
упругие изгибы сонной речки
ему видны, а от меня кусты
скрывают прелесть вод незамутнённых…
Слегка дохнул пахучий ветерок,
и покатились солнечные волны,
разбились пеною ромашковой у ног –
и замерли…
Кащеестый кузнечик,
травинку оседлав как помело,
застрекотал, что прибыл, мол, на встречу:
«Эй, баба-Ёжка, отзовись, алло!»

Я наливаюсь родовою болью,
ещё чуть-чуть и, кажется, взлечу…
Я – жаворонок, я сегодня – поле,
кузнечик я – стихами стрекочу.
Я – этот мир: неведомая линза
его собрала в фокус – это Я! –
живая цель космических коллизий,
конечный смысл  мгновений бытия.
…Вот эта боль и есть, наверно, счастье:
закат,.. рассвет,.. купанье голышом…
Со-чувствие, со-звучье, со-причастность,
и со-размерность – малого в большом.