Кино и немцы - конец фильма

Солдаты строем и с песней, как было заведено, маршировали прямо в клуб на киносеанс выходного дня. Настроение бодрое, чего ж не спеть от души - и фильм предстоит увлекательный о войне, а, быть может, и про любовь что-нибудь покажут!..

Рядом крутились неприметные мальчишки, тоже маршировавшие сбоку и в унисон подпевающие весело бойцам. Там был, конечно, наш неунывающий мальчик и его дворовые верные друзья. Они так хотели попасть, просочившись как-нибудь в заветный кинозал, что не высказать словами! Ведь телевизоров тогда в домах совсем не наблюдалось, а единственный платный кинотеатр в городке далековато, к тому же он завсегда оккупирован взрослыми зрителями.

Ну и ловкачи! - Пацаны, сливаясь с солдатскими сапогами юркими тенями, уже осваиваются внутри клуба! А на первом-втором рядах, вальяжно развалившись, приготовился к просмотру комсостав. Многие офицеры со своими разодетыми  женами, потому как сейчас будут показывать какой-то сногсшибательный трофейный фильм.

Наконец погас свет, застрекотал проектор в кинобудке. Черт, ничего интересного! Мальчик ожидал кина с немцами, а вместо войны на экране шла дешевая оперетка с грудастыми тетками и малахольными мужиками...

- Эй, когда стрелять начнут?! - выкрикнул он, не удержавшись в тот момент, когда на экране усатый вояка с ружьем запел на пару с белокурой кралей, жадно лапая ту за мясистые бедра.

Зрители попроще дружно загоготали, а с черного хода зашел патруль - офицерик с фонарем и двое солдатиков чуть позади. Они медленно прочесывали ряд за рядом в поисках непрошеного кинокритика, иногда вылавливая за уши неуспевшую уползти меж ног детвору.
 
Но маленьких шалунов трудно выискать средь множества народу в битком набитом помещении. Тем более, большинство служивых втихаря курили папиросы и цыгарки, поэтому дымовая завеса из никотина не способствовала поиску.

Потом зал восторженно затих - опереточная парочка принялась неприлично сладко целоваться и зажиматься, просто немыслимо для советских граждан! И вот другой киногерой, похожий на фюрера Адольфа, застал их врасплох, раскрывши притворно от удивления рот, не зная, по видимому, что сказать...
 
- Гитлер, сволочь, хенде хох! - за него нашелся Воробей, друг мальчика, - отвали от чужой бабы!

Здесь уж все присутствующие неудержимо, как говорится, впокатуху заржали. Но наши  бравые офицеры зло повскакивали со своих мест, женушки ихние зафукали - стали нервно припудривать носики и рожицы.

Сеанс решительно остановили, врубив большой свет. Мальчишки носились между кирзачами на четвереньках, у патрульных никак не получалось поймать их всех. Вдобавок зрители-солдаты были на стороне пацанов, прикрывали как могли...

Тогда встал самый главный командир, плешивый подполковник, и гневно скомандовал всему комсоставу идти в атаку, чтобы немедля выкинуть сопливых негодников на улицу!

А по стенам большого зала висели темно-бордовые тяжелые шторы с гардинами. Мальчик, недолго кумекая, забрался с внутренней стороны по ним повыше. Нелегко висеть там, упираясь ногами и руками! Как назло еще и Воробей следом начал забираться...
 
Пока же других пацанчиков все-таки военные с грехом пополам повязали и, надавав затрещин и тумаков, вытолкали с отборными матами восвояси.

Только погас свет и вновь застрекотал проектор, как некой дамочке поплохело, ее стал провожать на выход тот самый главный командир. А на экране нагло веселились в диковинном танце-канкане девицы из красочного чужого мира, бесстыже оголяя окорочка в чулочках по самое не могу...

Тут-то и рухнул вниз Воробей вместе со злополучной шторой! Прямиком на эту расфуфыренную подполковничиху! Зато мальчик все еще держался каким-то чудом на гардине.

Мамзель заверещала (уже на полу) жалобным голоском, словно контуженная, над ней неуклюже склонился растерянный супруг, вытирая цветастым платком обильный пот с лысины. А за улепетывающим Воробьем по проходу шустро мчался героический патруль.

- Зашибу! - проорал мальчик под дробь каблучков холеных теток из трофейной фильмы, и, звучно перднув, шмякнулся сверху на подполковничью плешь!..

Вот тебе, дядя, и "кино с немцами". Да свои же, что очень даже обидно, уши, сволочи, до посинения накрутили, что дома мамка, наревевшись, примочки ставила недельки три-четыре!

Да и батя, тоже мне офицер-фронтовик называется, ох-хо, со всей дури кожаной портупеей по тощей заднице любимого сынка обработал! Однако ж, несмотря на боль в седалищном нерве и заметную лопоухость, в кино опять-таки нашему мальчугану было все одно охота.