Воспоминания об Алексее Селиванове. 1

1.

О том, что в жизни не бывает ничего случайного, понимаешь лишь с возрастом. Все мелочи, которых, казалось бы, могло и не быть вовсе, на самом деле, точно складываются в некую логическую цепочку. И, как уже потом становится видно, ни одно звено из этой цепочки вы-бросить невозможно.

Алексей Селиванов был сильным звеном в моей жизненной «цепочке». Знакомство с ним для меня связано с командировками в подмосковную Балашиху. В то время мы с коллегами часто ездили на машзавод. В дороге у нас была возможность пообщаться. За окном «разгонного» автобуса пролетали ели и берёзы, мы беседовали обо всём, что тогда было интересно. Много времени занимали и литературные споры. В одном из разговоров, Виктор Дмитриевич Поляхов упомянул, что-то о студенте Литературного института имени А.М. Горького. Тогда я впервые услышал фамилию Алексея Васильевича. По моей просьбе нас вскоре и познакомили. Это был мужчина, высокого роста, плечистый, с типичной внешностью курянина.

…Прежде всего, Алексей попросил меня принести мои стихи. Он хотел прочитать их непременно глазами. Прочитав, он дал мне "аванс", от которого за спиной выросли крылья. Сказал, что видит во мне поэтический дар, который требует развития, творческой и технической работы. Так он стал моим наставником и другом.


…Собственная печатная машинка в середине 60-х была огромной редкостью. Это нельзя сравнить с компьютерами, которые сегодня стали для многих тривиальным средством бытового назначения. Печатная машинка для нас была одушевлённым существом. Казалось, что владельца печатной машинки окружал некий магический ореол причастности к чему-то волшебному, недоступному простым смертным. Представьте себе, мой новый знакомый из Литинститута оказался обладателем этого волшебства с миниатюрным «амфитеатром» блестящих чёрных костяшек, рождающих на «сцене» чистого листа настоящее печатное слово. А длинная планка «пробела» внизу клавиатуры передвигала каретку, солидно произнося металлическое «Ух!». Эту первую в моей жизни машинку, которая для моего пятнадцатилетнего внука сегодня не больше чем рудимент цивилизации, я помню до сих пор во всех деталях. Маленький пластмассовый прямоугольник с фирменной надписью «МОСКВА», нёс в себе такую округлость и значимость, что казался, чуть ли не самым важным элементом превращения душевных поэтических движений из перечёрканных рукописных листков в НАСТОЯЩУЮ литературу. Ведь печатное слово, именно напечатанное, а не написанное от руки, имеет совсем другую силу и воспринимается нами -  как уже сложившееся в определённую форму, которая, если даже и изменит свои очертания, всё равно представляет собой некую точку отсчёта, что гораздо труднее представить себе аморфной  рукописной формой и, уж совсем невозможно, - словесной. Стоит ли описывать моё душевное состояние, когда Алексей великодушно предложил мне «настоящее средство производства пиита» в квадратном дерматиновом чемодане, чтобы я мог перепечатать свои рукописи. Переливающееся  коричневое поле чемодана складывалось из смешных марочек с неровными зубчиками по краям. Марочки были матовыми и блестящими, сливающимися по всему полю в причудливые блики. Пока я разглядывал всё это богатство, Алексей меня терпеливо наставлял, как надо печатать. Велел сразу учиться писать на машинке двумя руками, потому что потом ни за что не переучишься. Я печатал свои первые стихи на первой в моей жизни машинке и при этом старался одновременно делать это правильно. Позже, когда у меня появилась своя машинка, всем домочадцам было пред-писано одолеть эту полезную науку – выучить клавиатуру. Учитывая бесценные уроки Алексея Васильевича, все учились делать это сразу правильно. Любопытно, что модификация печатной машинки «Москва»  за годы абсолютно не претерпела никаких изменений. Когда через десять лет я наконец-то принёс её из магазина домой, то понял, что это всё та же моя старая верная «подруга», с которой меня познакомил Алексей Васильевич.


… В годы хрущевской «оттепели» литература открыла для нас новые возможности, она была похожа даже не на окно, а пока ещё на открытую форточку, из которой в душные комнаты лилась струя свежего воздуха. Это занимало наши умы всё свободное время. Мы искали единомышленников. Однажды, едва ли не случайно, пролистывая после работы газету «Вперёд», я наткнулся в ней на объявление о начале работы Загорского Литературного объединения. Я немедленно отправился на его поиски и, ура! - нашёл. Уже на второе занятие мы пришли вместе с Алексеем Васильевичем. Надо сказать, что у него всегда было своё мнение на все предметы. Он с удовольствием делился своими знаниями и наблюдениями со всеми. Внимательно слушая каждого автора, всегда очень четко анализировал и выдвигал свои предложения. Выступления Алексея сами по себе были цельными произведениями. Он анализировал, объяснял, подводил черту, итожил и предлагал уже готовый рецепт: вывод и заключение. Это было очень характерной чертой Алексей Васильевича. Ни к чему в жизни он не относился поверхностно. Всегда его поступки и действия напоминали мне его выступления на Литобъединении: они были цельными, построенными на тщательном анализе и всегда преследовали основную цель, которой всё и было посвящено. При этом Алексей оставался очень общительным, открытым и дружелюбным человеком. Мне запомнилось, как однажды, завершив литературные дебаты, что сделать всегда очень непросто, Смолдырев и Селиванов вдруг разразились русским романсом. Они пели «Гори, гори моя звезда». Как же удивительно звучали их голоса! Импровизированный концерт поднял наше общее настроение на какую-то высоченную радостную ноту. Общий восторг, вызванный новым возвышенным чувством, перерос в ощущение большой надежды, на какое-то мгновение объединившее нас всех. Мы были молоды, всё было впереди и, все мы верили, что всё нам по плечу и удача с нами.

Литература, поэзия тогда имели огромную силу воздействия на людей. Даже сами споры и окололитературные беседы могли менять людей, на какое-то время пробуждать в них лучшее, светлое, душевное. Помню, мы выступали со своими стихами перед строителями в Лозе. Смолдырев пригласил нас зайти в гости, познакомил со своей женой. Красавица Стэлла, пожав плечами, заметила: «Смолдырев! Надо отметить этот день палочкой на стене – ты сегодня помог мне снять пальто!»


Потом уже через много лет, мы ездили с Селивановым на могилу Владимира Смолдырева. Вспоминали про палочку на стене, про романс, плывший высоко под потолком комнаты нашего Литобъединения, про всё то, что совсем недавно было осязаемым, было рядом, было важной частью нашей жизни…


… Я частенько забегал к Селиванову на работу в обеденный пере-рыв. Говорили, естественно о стихах.
       
         Когда муза незримо «присаживается» на краешек твоего стола, рифма ломится в голову и выгнать её оттуда можно только в одном случае – на бумагу. Посоветоваться с Алексеем требовалось немедленно, и ждать конца рабочего дня иногда просто было бы слишком трудно. В итоге мы вместе шли в столовую обедать, не переставая обсуждать то, что волновало.  На слуху тогда было несколько имён сокурсников Алексея: Алексей Корнеев, Игорь Шкляревский, Николай Рубцов, Анатолий Чиков… Их творческая судьба очень интересовала Селиванова. Он всегда с нетерпением ждал выхода их книг, публикаций в газетах и журналах. Читал их всегда с профессиональным интересом. Всех их он считал талантливыми. Любопытно, что его прогнозы их поэтического будущего подтвердились. Все они достигли определённых литературных высот.

Алексей рассказывал, что Корнеев долго и очень серьёзно разрабатывает темы. На лист бумаги ложится процесс познания. Он заключается автором в поэтическую форму.

Позже выяснилось, что на нашем производстве работает племянница Корнеева. Она отработала год на нашем предприятии по распределению, а затем вернулась к себе на родину – в Рязанщину. В который раз задумываешься о случайностях, их знаковости и закономерности.

Мы подолгу изучали издававшиеся тогда книги Николая Рубцова, Игоря Шкляревского, Анатолия Чикова.


…Селиванов старался купить все новинки публиковавшейся тогда у нас поэзии, включая переводные. И жадно читал. Особенно любил Ярослава Смелякова и Александра Твардовского, ну и, конечно же, Пастернака, Цветаеву, Ахматову, Гумилева. Мандельштама, Лорку, Петефи, Гете. Алексей обожал читать словари, особенно жаловал Владимира Даля. Богатство оттенков значений русского языка не переставали удивлять и манить Алексея. Я уже говорил, что ко всему он подходил основательно.


…Книги жили у Алексея везде. Дома и на работе. На столе, стеллаже, в шкафу. Брать в руки, перелистывать их страницы, поглаживать переплёт – уже  само прикосновение к ним ему доставляло удовольствие. Такое же счастье он всегда был готов доставить другим. Он всегда говорил: «Бери и читай сколько надо. Вернёшь потом. Книга должна служить человеку, а не пылиться на полке. Чем больше людей её прочита-ют, тем лучше!» Я даже помню, как однажды, он укорял одного из наших общих знакомых, который не давал книги на дом.

Селиванову же наоборот доставляло удовольствие делиться с людьми знаниями, приобщать их к культуре чтения, открытию для себя нового. В день 60-летия ему подарили большой художественный альбом «Ракетно-космическая корпорация «Энергия» имени С.П.Королева. 1946-1996.», 1996 года издания, посвященный истории предприятия, с множеством фотографий. Я, признаюсь, не мог оторваться от этого альбома, и видимо слишком долго его рассматривал. Заметив это, Алексей как всегда улыбнулся и тут же предложил: «Возьми домой, спокойно всё рассмотришь и вернёшь». Я зашёл к нему вернуть альбом домой, в хорошо знакомую мне квартиру, с которой столько всего было связано. Селиванов встретил меня как всегда радушно и тепло. Как потом оказалось, эта встреча была одной из последних.


…В конце 60-х годов вышел первый и единственный номер газеты, которую подготовили энергичные молодые специалисты нашего пред-приятия Александр Белявский и Анатолий Белыбердин из комитета комсомола НИИХМ. В литературной колонке опубликовали два стихотворения Селиванова, которые он тогда очень любил, и часто читал на выступлениях – «Царь» и «Собачьему классу». И два моих стихотворения.


… В доме у Селиванова бывал автор нашумевшей повести «Пиво на дорогу» – Юрий Галкин, прозаик, член Союза писателей СССР, профессиональный писатель. С ним они ездили на Север, в Архангельск, вместе бывали в Курске. Тогда в журнале «Север» была напечатана большая подборка стихов Алексея Селиванова. А в Москве в издательстве «Молодая гвардия» вышел коллективный сборник «Поэзия рабочих рук», в котором представлены его стихотворения «Пасечник» и «А страдный полдень…».

В 1966-1967 годах была подготовлена рукопись книги стихов Алексея Селиванова и сдана в «Северо-Западное издательство». Две внутренние рецензии содержали заключение, что автор бесспорно талантлив и книгу следует издать. Третья же рецензия несла в себе приговор, – автор талантлив, но печатать нельзя, по автору плачут места не столь отдалённые. Рукопись была своевременно утеряна в издательстве. Автор надолго лишился покоя и надолго оставил своё писательское служение. А читатели лишились поэта и прозаика.


…Было и много забавных историй. Однажды в конце 60-х в дни новогодних праздников жена послала меня в магазин, купить какие-то ингредиенты то ли для салатов, то ли для выпечки. А я, каюсь, вместо магазина почему-то оказался дома у Селиванова. Тогда они жили на улице Бабушкина. В гостях у него были Юрий Галкин и его жена – литературный критик – Светлана Селиванова, однофамилица Алексея. Как только я переступил порог, Алексей, весело посмотрев на меня, предложил попробовать голубого «пушкинского» пунша. Забава лицеистов сыграла коварную шутку. На вкус по ощущениям напоминает компот, на сердце становится весело, голова прекрасно работает, но ноги,… ноги не идут. Алексей рассказывал, как они готовили этот легендарный напиток. Ку-ранты уже били новогоднюю полночь, а они всё жгли на кухне сахар, смешивая его с коньяком и водкой. Потом был обед, – откуда-то взявшийся грибной суп. Я попал домой лишь вечером. И то благодаря Селиванову и Галкину – они меня привели. Жена говорит: «Целый день ходил в магазин. Только за смертью посылать!»

А однажды Селиванов с Галкиным провожали меня до 12-й проходной НИИХИММАШа: я шёл работать во вторую смену. Идти до проходной далеко, но дорога пролетела на удивление мгновенно. Обсуждали повесть «В светлых лунных березняках» и очерк «При свете ночи», над которыми Юрий Галкин тогда работал. В этих произведениях он использовал описание природы соседней деревни Коврово, через которую мы ходили в лес за грибами. Я так увлёкся, что совершенно забыл и о работе, и о делах. Замер и всё стою, слушаю. Так и стоял, пока меня Селиванов не подтолкнул в сторону проходной.
 Удивительное было время!..


…На Севере Селиванов познакомился с человеком с необыкновенной судьбой. История его жизни была настолько любопытной, что сама просилась на бумагу. Это понимал и сам северянин. Поэтому сам уже записал 40 страниц рукописи. Однако он чувствовал, что написать свою книгу без помощи профессионального литератора ему не под силу. Он предложил Селиванову соавторство, с тем условием, что Алексей художественно доработает произведение и доведёт её до печати.  Алексей с радостью взялся за интересную работу. Однако практически сразу столкнулся с проблемой авторских амбиций – любые попытки изменить текст, а без этого не обходится ни одна редакторская, а тем более художественная правка, воспринимались северным «Кулибиным» в такие штыки, что, в конце концов, терпение Селиванова окончательно лопнуло. И писать книгу он отказался.

         Позже Алексей начал готовить собственные воспоминания. Набросал фрагменты повести, но не закончил. Сначала отложил. Но к работе над ней так и не вернулся. Началась «перестройка», многие нематериальные ценности начали активно пересматриваться в обществе. Времена начали меняться. К тому же, очень стремительно. Задуманная повесть уже не представляла для Алексея интерес.


… Совместная встреча Нового года, с семьями, детьми. Запах ели, блеск новогодних украшений. Шум хлопушек, брызги шампанского. Весёлый и радостный, всеми нами очень любимый праздник. Пожелания, песни, конечно же, стихи, танцы. Ночи, как и не бывало. Она про-неслась в одно мгновение! Что значит молодость!


…В ночь на Пасху мы с Селивановым и ещё одним приятелем приехали в Загорск к нашему другу Володе Жеглову, который должен был нас ждать. На месте оказалось, что нас никто не ждёт. Жеглов со Смолдыревым неожиданно уехали на охоту. Тяга, видите ли, пошла! Но Селиванов не умел долго расстраиваться. И мы пошли в Троице-Сергиеву Лавру. Время шло к полуночи. Народу везде было невпроворот. Кое-как удалось протиснуться внутрь Успенского Собора. Мы простояли около часа. Были потрясены величием происходящего вокруг. Я впервые был в храме на Пасху. Благодать снизошла до нас. Я до сих пор помню это ощущение чуда. В душе что-то поднялось, стало расти, взлетело вместе с песнопениями церковного хора под высокие своды. Воображение потряс и сам собор. Ведь ему около четырёх столетий! Трудно себе представить, сколько поколений стояло на тех же мраморных плитах, покрывавших пол, и какие чувства росли в их душах, и кто будет стоять на этом месте после нас. Так уж получилось, что эти великие по своей силе переживания мне приоткрыл Алексей Васильевич. Вернувшись в посёлок, Алексей пригласил всех к себе в гости, где было решено отпраздновать Пасху. Я не выдержал массу переживаний и под утро ушёл домой спать, а они ещё остались…


… С Алексеем было радостно не только в праздничные дни, с ним было очень легко и приятно работать. Он всегда был готов заботиться и о друзьях, и о подчинённых. Когда он переходил на новое место работы, это была настоящая потеря для коллектива.

Он очень многому меня научил. Он старался передать не только профессиональные литературные знания, которые тогда были так важны и интересны для нас, но и охотно делился личным опытом. В трудные минуты за советом и поддержкой я шел к Алексею. И всегда их находил.

После окончания института я должен был определиться с работой. Предложений было несколько. Посоветовавшись с Алексеем, я пошёл работать в то же управление, где тогда работал он сам. В этом управлении я проработал почти три десятка лет. Иногда я размышляю, как сложилась бы моя жизнь, если бы не встретил Алексея Селиванова?


…Алексей был страстным любителем природы. В начале 70-х он иногда составлял мне компанию в походах на огородный участок, который мне тогда совсем недавно выделили. Однажды, в вырытой под небольшой пруд яме Алексей вдруг увидел маленькую лягушку. Воды в яме не было, стенки были вертикальными, и бедная наша лупоглазая царевна никак не могла выбраться. Я не успел даже оглянуться, как Алексей уже был на дне ямы, – спасал зелёную красавицу. Взял её в руки, выпустил на волю: «Пусть живёт!».

Обратно мы долго шли полем и окраиной леса. Он обращал моё внимание на благоухание полевых цветов и травы, обособляя жизнь каждого кустарника, травинки или дерева. Долго говорил о многообразии природы, её образов. Он пытался научить меня понимать природу, слушать и слышать её, делить и разделять с ней радость и печаль.
                Окончание следует