в антологию ДВ

Из книги «Деревянная лошадка»
Святость

Кузнечики, бабочки, гусеницы
и другие твари,
слушайте!
Мучайтесь и трепещите,
и бойтесь,
и пищите
под детсадовскими башмачками
мальчика с деревянной лошадкой на веревочке!
Только страдание
приведет вас к святости!


Рассказ о слизняке

                Cерёже Кузьменко

как-то под краном я вымыл пучок салата
(мне вручила его одна добрая огородница)
стряхнул над раковиной аккуратно
и не сразу заметил на изнанке листа

какое-то чудовищное чудовище
оно было голым совершенно без доспехов
какими обладают улитки
какое жалкое животное подумал я

и тотчас форточку закрыл чтобы не дул сквозняк
и не простудилось бедненькое
я вспомнил вдруг морпехов
выползающих на берег в камышах…

(нет сравнение излишне здесь
и не уместны мои воспоминания
о том как я ребёнком бегал нагишом)
я догадался вдруг: то был слизняк
и наклонился близко чтоб разглядеть лицо
на рожках были черные глаза
они смотрели на меня изумлённо
будто я инопланетянин или гуманоид

впрочем живу я так: ни кошки
ни собаки на рыбки аквариумной
ни попугая ни ёжика ни бобра
ни суслика ни хомячка

ни паучка мохнатого в углу
одним словом — бедно
не с кем перекинуться словом
и подумал я: а что заведу-ка слизняка

пусть живёт в моей квартире
с видом сразу на три залива
дышит воздухом городским
с привкусом морским

всё веселее будет нам вдвоём
и я достал из шкафа вазу
с высохшими цветами полевыми
самую красивую что была в моем доме

налил в неё воды и поставил пук салата
и сказал: слизняк это будет твой рай
живи в нем и процветай
плодись и размножайся

ты сокровище моей души
и с чувством добрым я уснул
с каким давно не засыпал
наутро я прибежал проведать

как живётся слизняку
но там я не нашёл его — всё обыскал
куда уполз он и почему
пустился за порог ведь я всё дал ему

и лист салата и воды налил
спасал от гибели от солнечного удара
живи казалось бы и не знай забот слизняк
а он взял да и уполз куда-то

я был ему как бог я был ему как бог
скажите правда да как бог я был ему
а он моим твореньем — и я заплакал
куда бы мог он в одной подмётке
без сандалий без сапог

Из поэмы «Баю –бай деревянной лошадке»

*    *    *

…Не успел, потерялся стих.
Ну и пусть,
всё равно без него далеко от России умру
(среди чжурчжэней).
Тих
чёрный Стикс.
Чухонец, сармат, удмурт
грызут, как зелёное яблоко, зимнюю грусть.
Слышится хруст —
мой конь деревянный
переминается в хлеву,
тоже  жуёт, тихонечко ржёт
(выпростав  уд).
Ламинария в сушильне источает йод.
…Сплю —  Родина снится,
из постели вышел  едва — чужбина,
за дверь — чужбина…
Я не реву,
стиснул зубы,
маньчжур…
Стих — корм мой грубый…

*    *    *

Я живу в Манчжурии,
слушаю кузнечиков в овсе,
пока не съели их китайцы,
трава густая, ещё в росе.
Как хорошо одному скитаться,
до полудня, вдали от России!
На пригородной станции,
где раскинулись актинии,
ворожат,  воркуют лягушата —
будущие русские царевны,
несравненные по красе.
Я напьюсь воды холодной
из деревянного ушата —
так утоляют ревность.
На коленях у меня
Ходасевич плачет 
парижскими стихами — 
они промокли все…
Я чистый подорожник
приложу к его печалям,
пусть залечит раны.
Был и я когда-то мальчик,
за плечами  прыгал ранец,
а теперь-то кто поверит?..
Моя лошадка  колченога,
как  его треножник,
скачет, скачет у порога,
замучена одышкой…
Брат мечет в двери ножик…
Эй, лошадка, пни-ка  мячик!
Нету в чтенье прока…
Я  захлопну книжку
и на  лошадке покачаю —
баю-баю, баю-баю!

*    *    *

                «Дитя! Всех рек  синее — Висла,
                Всех стран прекраснее —  Литва».

                В. Ходасевич

…Ну и что, что обещал, не поеду
в Латвию, Эстонию, Литву —
там, говорят, уже  не водятся поэты,
вывелись русские музы,
не волнуют соловьи листву
берёзок…Никто не вышивает,
заржавела у мастериц иголка,
разорваны любовные узы,
бабы песен не напевают…
В воскресенье натяну рейтузы,
поеду в степь гусарить,
нахлобучу шапку-треуголку,
щегольну богатыми усами,
будет жизнь моя на мази…
Я живу, как будто земли не касаясь,
бреду по щиколотки в грязи,
в пыли, в Манчжурии,
вдыхаю суховатый воздух слова…
На лошадке моей сидит косая
девочка — она  монголка,
хоть ни бельмеса по-русски,
зато психея, не плутовка.
Пусть завидует Томас Венцлова,
ручкающийся с буржуями
где-то в Париже, Нью-Йорке
(а я с кочевниками и жуликами).
Эх, география! Всюду Родина
и везде  чужбина! На зубах
скрипит пустыня Гоби,
в моей  заброшенной каморке
желтая шуршит полова
на страницах  рыхлой книги
и мышка рифмы шелушит…

Из книги « Собрание справок»
Справка о вечности  № 2004-03-23

                «…с уничтожением тела гибнет и  душа…»
                Секст Эмпирик


…Умер человек,
а кошка его живёт.
Жалко  кошку, а человека нет.

Человека Бог  приберёт к рукам,
это надёжно,
это навечно.

Подумать страшно,
где жизнь начинается и где кончается,
сколько людей рождается,
откуда ж берутся их души,
из каких запасников, есть ли реестр?
Сколько платить за регистрацию,
и в каком департаменте выдают справку
о соответствии души и человека,
его национальности
и сексиндификациии т.п.?

Ведь души все подотчётны,
как циферки в бухгалтерских книгах,
пфенниг к пфеннигу,
а бесхозных душ не бывает…

Мою же —  кто-то обронил,
как копеечку
старенькую
после девальвации августа 1998 года,
не досчитался
кто-то…

Господу до фени — он ведь не скаредный.
Плачет кошка,
плачет…
    
(Не верьте  Эмпирику,
всё это враки,
неуклюжие
древнегреческие
враки!)

Справка на всякий пожарный случай в ЖЭК
№ 2004-2-06

Как дети из соседнего двора
никогда  не стану циником,
не буду душить заблудших кошек,
царапающих у меня внутри

по  органам, будто циркулем,
и перестану нести околесицу —
я в этом деле уже переросток,
и пусть покрываются плесенью

мои поэтические простыни,
пусть валяются на  них другие
верблюды, лошади, кошечки;
к старости стану умником,

обзаведусь домашним цирком
из уличных  махоньких блошек,
и ласковым дрессировщиком
буду им в зоопарке моей души,

авось неведомой  зверушкой
окатится моя уличная поэзия,
лишь бы не была побирушкой
среди благоверных  людей…

………………………………….

…А то, что душа  — инвалид,
это ведь никому не видно.
Как со старой надоевшей куклой,
разделываемся со стихами.

Не изверги мы, просто дети,
переростки одной вселенной,
неверующие в  добродетель,
стихи ломаем через колено.

Любим кошек и юродивых.
Душа   у нас теплая,  нетленная,
а пиво пьём холодное и  пенное —
вдали от безумной Родины…

Справка о гражданском долге № 2005-03-22

Перевести страничку прозы, заплатить долги…
"Свет, квартплата, водоканал и штрафы"
Вот какие слова у  Музы на языке!
Телефонный оператор грозит отключить…
С укором смотрят на меня кредиторы  …

Муза требует стихов, вдохновенья —
 не на жизнь, а насмерть!
Измучила скудная проза,
требует Аполлон сердца читателей жечь
калёным железом,змеиным жалом…

Сколько ж придётся, если что,
отдать похоронному бюро «Вечная обитель»?
Славгородский  (журналюга жуткий,
он всё наврёт, не верьте ему по смерти моей!)
вымогает подарок ко дню рождения…

Родине отдать долги едва не забыл,
но пристав судебный напомнит,
Александр Поченок, министр народного  труда,
пригрозит в телевизоре пальцем,
(а потом расскажет о живописцах опальных)…

Вот Пушкин Александр Сергеич,
ай да сукин сын, ай да пострел,
взвалил  семейные долги на крестьян крепостных,
на  самодержца висельника
и к вечности ушёл, то бишь, к нам, его потомкам,
смертельно раненый в живот
22-летним белокурым красавцем,
и никто не пеняет ему за долги,
за заложенную шаль жены,
за  семейное серебро,
за оторванную пуговицу на бекеше…

На корейской границе
Стихи в стиле «сиджо»

Посвящается Раисе Мороз


"А по краю земли чужедальной -
там, где чайка летит на восход, -
дымка стелется горизонтально,
закрывая Корейский проход"
Юрий Кабанков



1

Над узкой границей с Кореей
Кулики и ржанки тревожно кружат...

Треплет ветер бесшумно камыш.
Я сюда не вернусь, прощай моё детство!

Прощай и ветер прибрежный,
И песок, что высыпал из сандалий!

2

Ковыля серебрятся метёлки,
Над ними вьётся ленточка белесо-синего моря.

Там, на линии горизонта, плывут острова -
Будто посольские корабли погибшего царства...

Над островами трепещу алые полотнища облаков,
Словно тайфуном сорванные паруса...

3

На берег пустынный набегает волна,
Только ржанок и смывает следы.

Этих торопливых посланий никто не прочтёт,
И новых стихов никто не услышит...

Зарябило в глазах от стайки белокрылых мотыльков,
Словно это клочья разорванных писем.

4

Выходят на берег посольские люди,
В сундуках тяжёлые свитки и шелка.

Ни жилищ, ни стражников, ни жён причитаний -
Только тени деревьев, и те не шелохнутся...

В устье широком всё та же река,
Всё те же синие-синие горы над кроной дубов...

5

На границе с Кореей тишина
Растекается вширь, как раздольной реки половодье.

Вдруг издалёка рулады свои затеяла иволга,
Ей вторит другая, подруга, из рощи дубовой в распадке.

Кажется, это взывают к памяти павших воинов души -
Пограничник на вышке заслушался пеньем...

6

Доскачи, допрыгай по небесной глади залива
Мой камешек плоский до самой лачуги на том берегу!

Там рыбаки уже не выводят смолистые лодки
И в сетях не поют беспечально морские ветра.

Будто белый остов кита - рыбацкий посёлок Ханси.
Трётся олень о развалины водонапорной башни.

7

У границы с Кореей пролетел реактивный самолёт,
В синем небе тонкая ленточка дыма.

Из ближайших селений на прополку границы
С тяпками на плечах пришли русские женщины,

Рвут папоротники, хвощи, молочай...
Безбоязненно гуляет фазан - нарушитель границы.

8

Два воина с обеих сторон границы
Залюбовались цветущим кустом азалии.

Корейский пограничник спросил прикурить.
От запаха дыма, что увлёк ветерок,

В летних травах скрылся пятнистый олень.
Шорох похож на всплеск одинокий весла.

9

Синие ирисы,
жёлтые лилии,
синие ирисы,
жёлтые лилии...
От границы с Кореей
до кромки залива -
синева, синева...

Шевелится белый туман,
будто спросонья под простынкою кто-то...
Высоко-высоко,
приподняв небеса,
зазвенела песня жаворонка.

Вдали кто-то машет рукой -
нет, это веточка груши-дичка покачнулась!
Дорога позади ленточкой пыли клубится -
ветер подует и не станет её...

10

Вслед за машиной бежит, отставая, собака, бежит, отставая...
- Догоняй, догоняй! - кричу из кабины и плачу. - Догоняй! Догоняй!

Память, зачем тревожишь меня воспоминанием давним?
Где-то в прошлом навеки потерялась собака, что рыжей была...

Так что же мне жаль: собаки, детства утраты или себя?
- Эх, догоняй, моя беспокойная память, того, что уже не догнать!

11

Там, в столице мой друг, он вагоновожатый.
Тысячи лиц, тысячи лиц мелькают в метро каждую минуту...

Тысячи дней прошло, тысячи километров прошёл -
Не видел улыбки его с тех пор, как отслужили.

Вот представлю: стою в метро на станции Маяковская -
Сколько поездов прошумело, а лица его не увидел...

12

На границе с Кореей подрастает сосна,
Посаженная в юности, что прошла в ожидании странствий.

Однолетки, мы были вровень когда-то с ней,
И думал я: вот вырасту, и она подрастёт, и вместе будем расти.

Смотрю на сосну, запрокинув голову в небо,
А вспоминаю ту, что была со мною вровень когда-то...

13

Ким Джонсо, воин славный, 1
Грозил отсюда чжурчжэням длинным мечом...

На границе с Кореей ощерились горы враждебно
Белым оскалом снежных хребтов...

Не сломленная ветрами, растёт над обрывом сосна,
Хоть имени своего не помнит.

14

Подражая стрекозам, наготой сверкая,
cтайка мальчишек с откоса ныряет в стремнину.
По дороге строем маршируют солдаты на границу с Кореей...


17 -21 мая 2008



ПРИМЕЧАНИЕ
 1  Ким Джонсо (1390-1453) - военачальник.