по шкале рихтера

он едет из дому, некуда торопиться,
с ним запах чая и свежих родных пелёнок.
тебе за один перегон успевает сниться,
как вы ладошки сверяете удивлённо,

но явь отберет у сна, в переход толкнёт тебя -
иди, исполняй свой долг и будь огурцом.
тебе тогенбург сквозь столетия улыбнётся,
когда его милая долу склонит лицо.

он дремлет на злачных пажитях перед выгоном,
росинки ищет на папоротнике, и только.
тебе же - вмерзать в асфальт у афиши с бибером,
да скорбь, что течёт в проводах, да троллейбус-тройка.

а тот, кто сегодня свеж, тороплив, подстрижен,
с тобою успел поздороваться на бегу,
не знает, как может цвет августовских вишен
тебя выгибать в причудливую дугу,

что ты наблюдаешь ботинок его симметрию
и учишь колясок весёленькие расцветки,
что ты, неспособная отроду к ненависти,
дерзаешь любить между вами стоящие метры,

пространство и время, что круг замыкает снова.
сидишь, сочиняешь алиби мастерски.
да если бы знал он хоть четверть того, что готова
ты дать за одно движенье его руки,

за край капюшона, да как от затылков похожих
трясёт тебя, потому что не узнаёшь,
как ты за его следы загрызёшь прохожих,
хотя, говорят, безобидный вполне зверёк.

как сердце привыкло к режиму падений-взлётов,
катается имя оскоминкой на языке.
тебе бы лишь обернуться седьмой по счёту
счастливой родинкой на левой его щеке.