Провинциальные строфы

другу Г. Х.

I

Март землю марает. Все тает, все тает.
Маньяк на балконе стоит и таит
во лбу или в сердце, покуда метает
икру перспектива, карбид.
Ночь тряпкой последней вбирает всю падаль,
в штанинах растянута до XXL.
И капает, капает, близ и поодаль,
на нервы то ль, то ли капель.

II

Либидо в отставке катает на блюде
пол-яблока в поисках хакнуть вокруг.
ТЦ, как коробка горба на верблюде,
горд жиром — подобьем вериг.
Моментом в пакете застывшее время
качает торчком на столбах провода.
В пустыне, — в руинах! — застрявшее племя,
бья в бубен, взывает «вода-а-а!».

III

Охотник, вернувшись к мещанам, льет кофе
в горнило идеи, парируя в лоб.
Механика Неба, не нужд. в катастрофе,
за раму окна гонит об-
лака цвета кисломолочных продуктов,
некатанной ваты, невключенных ламп.
И голубь курсором от пункта до пункта в
исканьях невидимых лап.

IV

В помеченной карте пульсирует крести.
Грибы новостроек растут на глазах,
как зрак от глубокого вдоха в подъезде
(сосед, как всегда, не в курсах).
Сыграть в дурака! и, прицелившись в боинг,
прицелиться в будущее! на авось!
Гора не идет к магомету, но воин к
ней — тоже, котируя ось.

V

Луч бьется о стекла, кладя на ресницы,
как бабочки крылья, зародыши ра-
дуги. Малосольное тело лоснится,
как кокон, как будто — пора.
Инсомнию с накипью льет, как из крана,
пространство, сгустившееся на дрожжах
холодных ионов потомков варана;
авто, точно мух — в камышах.

VI

Огрызок Луны, словно коготь пришельца,
с другой стороны отражаясь в стекле,
двои-четвери-пятери-шестерится:
фракталы, фракталы везде!
Кометы влетают в обыденность, дабы
поведать неважность границ, городов,
что души сгустились в них, целые штабы,
но жизнь начинается — до в.

VII

Взгляд, дым от окурка, эмоций неспелость.
Немногоэтажки крестами антенн
карябают — летнюю словно бы — серость.
Деревья в расстегнутых вен
экстазе колышет лишь Солнце, лишь Космос,
их цель — разветвиться в Первичности блат.
...и окна, взгораясь, вьют рыжие космы с
накалом страстей в двести ватт.

VIII

Подъезда нутро — это глотка дракона;
паленой резиной и хлоркой несет,
плюс звуки лифта, наподобие гонга.
В лопатках копается лед.
Вдруг — мусоровоза пробор! — там, снаружи, —
за сим — вспоминанье о точке в конце,
за ней — многоточье, которое вчуже
рисует морщины в лице.

IX

Фурычит ТВ о своем, о в загоне
окрепших процентах, о новых смертях,
что жизнь — есть движение в сером фургоне
по извести спор на культях.
...и лампы прилипший к бетону паяльник
в жилом помещеньи пылает в висок
сидящей в углу пустоты в форме тела,
покуда протянут носок.

X

И день ото дня отличить день дня ото
все меньше желанья/возможностей — а),
б) — глянешь окрест и почувствуешь квоту
за солнечный свет. Хоть до ста
считай, квадратура повсюду; сей тетрис
от ахов не треснет ума, но от ха —
есть шанс. И, вздымая пузырь, Чашка Петри с
живою душою вздыха…

XI

09 утра. Развернувши кран в ванной,
себя собираешь кирпичикам по,
реальность застав неодетой и рваной.
И крыши съезжает депо.
...в открытую форточку ветер входящий,
с собою неся ностальгию и грипп,
ретирует биочасы на молящий
режим, безысходность, бэд трип.

XII

Жизнь падка до слова. Условия оной
мутируют быстро в привычку, зане
в подобных местах в изоляции полной
сидишь, как валун до н. э.
Но все относительно, скажет в спец. форме
очкарик, чеканя доклад, спи, не спи.
Пуст'оты — суть, чтобы заполнить их. В норме
количество мыслей есть пи.

XIII

Часам к четырем по сведению счетов
в свинцовых пространствах недышащих фур,
ты катишься с толпами шариков в чертов
домашний уют, мозжа «чур
меня!», мыльно-оперной пеною плевра
полна до комка в кадыке, как баркас.
Так — сомкнутый глаз и без бряцанья нерва
способен найти диссонанс.

XIV

Закат цвета блудного яблока/лиса.
И простынь вздымается на бельевой
веревке, как парус на лодке Улисса.
Ночь спустится и — нулевой
присутствия сделает точку в пространстве,
не важно — борей то, зефир или бриз.
Маньяк, не нуждаясь в особом лекарстве,
мрак гложа, играет реприз.

XV

В напряге дойдя ввечеру до диеза,
здесь можно присесть, повторяя «Аум».
Сказать, что пустой холодильник — диета,
заевшей пластинкой, что ум —
придаток, аппендикс. И в этом победа
над местом, над временем, над вообще.
В куда-то движению — поза валета! —
клетчаткой в растущем прыще.

XVI

В ноч. воздух, чем дышишь, взлетают петарды.
По клавишам поезд стучит вдалеке.
Апелла в капелле в инверсии Спарты.
И света личинок в реке
заплыв на дистанцию с берега прерий
утопии камня. И в уха батут
врывается зайцем пассаж Кэти Перри.
3 ночи, что значит «неуд».

XVII

...и жидкость небес тормозная льет в ворот
о том, что к зубному спешить — это бред.
Скелет рыбий облака плавает. Город
огрызан. Японских карет
шум слышен, как сок выжимающий блендер.
И в чашке кофейной лица отражень-
е плоскости думы. Физ. тело как рендер.
Нутро так крут'о, что мишень.

XVIII

Проснись оторвавшейся струпною коркой!
Вдохни пыли собранной в вещи букет!
Прилипни еще одной створкой! подпоркой!
мореной! Каморки макет
пусть будет единственной точкою зренья!
И медные трубы играют лоу-фай!
Брюзжаньем слюны заливай неврастенья!
Слюна что ни, то молофья.

XIX

Крадешь беззаботность у белого в синем.
Тускнеешь в телесах, внутри чтоб сиять.
Что город, когда безголосен ты и нем?
Одно потускневшее ять.
Взять этот топор, отрубить им Медузы
Горгоны главу, околелый Персей.
Узнать у зияния зубы, и, узы
унизив, зарваться per se.

XX

Пишу эти строки я, сидя на стуле,
в углу, в эпицентре гумна, в никогде,
в попытке придать сим жужжаниям в улье
мотив, как круги на воде
оставлены камнем, чья плоскость завидна,
точ. флоры сознание, в смысле прыжка
без жира допрыгнуть до рая, до лимба,
в свободе от лиры, рожка.