Новогодняя шутка

І
День вяло тянется ко сну, засуетился в рваных чувствах.
Затуплен взор, да нервы в буйствах, здесь в пору мыслить колдовству.
Вдруг легкой немощью шутя, сандалий скрип, чуть уловимый.
Крадется то чудес дитя – Амура пращур шаловливый.
Тут ложь в фантазиях чудна, частичка правды, для приправы.
Доверьтесь помыслам без дна, им нет на нравственность управы.
Полночь ложится на висок, в жаре июльское начало,
Пивная жаждет на замок, я у иссохшего причала.
И нехотя разлив шипит для изможденного клиента.
За стойкой бармен полуспит, растает звонкая монета,
Войдет румянцем хмеля сок, расслабив клетки организма.
Прислушаюсь ка в разговор – сосед на пике артистизма,
Со смаком докурив бычок, хлебнув прохладу пивной влаги,
Внимания ощутив поток, вкусив подобье бренной славы.
Мир взора сладостно уплыл и исказив лицо гримасой
Сюжет присутствием взволнил, как обнаженность чистой правды.

ІІ
И было четверо друзей. Двор презирал их вечеринки.
Гитара, пиво, жар страстей да словоблудные ухмылки.
Природа тихо взяв свое внесла в компанию подмену,
Амур, видать, знал ремесло, чтоб пары закружились к небу.
Дворик утих, лишь лунный свет царит над миром одиноко,
Четыре пары свой рассвет у вод  Днепра встречают робко.
Где-то затянет пьяный люд, как в старину, души частицу,
Дешевой песни, эха круг, откроет раннюю Десницу.
И ностальгически роса, былого вспоминая славу,
В обиде горькую утрату всплакнет – не вечна красота.
Тут зацитировав момент, хлебнув на трубы хладной пены,
Кальмарной стружки пригубив, рассказчик жаждет перемены.
Смысл монолога углублять, пытаясь в корнях разобраться,
Не в силах ум уже понять проблемы суть и с чем считаться.
Как понимать союз людей, еще не сочитаясь в браке,
Боясь ответственности дней «на пробу» проживают счастье.
И в тайниках своей души, надеясь встретить половинку,
Любовь, запутав в сетях лжи, взрастают лед – свою гордыню.
Когда оттает тот кусок (время расставит свои точки),
Сомнений, горестный глоток, слезой испишет жизни строчки.
На то судьбой момент и дан, случайных нет раскладов курса.
То нами правит Капитан, мы лишь свободны в ритмах пульса.
Но этот крошечный фрагмент порою ставит все на карту
И дует время перемен, неся надежду и отраду.

III
А что же наши хулиганы? Пожив внебрачно пару лет,
На нрав крутой нашли управы, дав сладострастия обет.
Может, поняв всю ценность чувства (в потере к нам приходит суть),
Друзья решили – хватит буйства, с любимой легче долгий путь.
Уже Архангельская сила их узы браком заплела.
Пускай пророчат гибель света, да плачет осень до утра.
Для молодых златятся листья, прозрачный ветер тучи рвет.
Засеребрится, заискрится зима в наряде голубом.
Не ради шуточного фарса длиннющий белый лимузин
К венцу везет четыре пары, над ними – счастье господин.
Зазимок выпал и растаял, чернеет первый белый стыд.
В надрыве гости от гитары – хриплый захмельный перелив.
Небесные расставив свечи, месяц устал внимать их бред.
Рисуя дивные печали, в тучах укрыл сребленный след.
 Полночь взывает к брачным ложам. Уж пыл веселья пресыщен.
Хрустит прах снеженным укором. Прощанья, клятвы, пустозвон.
Но повод – то для нас святыня. Младые семьи в том сошлись,
После медового постелья, на Новый Год опять сойтись.
Квартирная заждалась площадь, интригой месяц томно жил.
День эсэмэсочною строчкой миг долгожданный оживил.
В указанную дату, время, в объем покупок, средств и сил,
Друзей, счастливейшее племя, всемирный праздник единил.

IV
Стандартен праздничный сценарий. Кухня во власти юных жен,
Интриг рожденье, зависть, фарсы, секреты, сплетни, нужный тон.
На то кубло и единяет себе подобных в общий фарш…
Ребята тоже не скучают. Будто сплоченный экипаж
Азартом оживили клетки. В адреналинный организм
Кристально чистой хладной водки возлили под заморский гимн.
Красиво гибли бутерброды, под  чавканье слагали речь.
Судьбы, ирония свободы, витала в творчестве предтеч.
Но пал рассудок утомленный, у расслабленного бойца…
Лились живительные воды водопроводного кольца.
Лихой забавой понасытясь, учуял меру коллектив,
И унитазный облегчитель к себе чередно пригласил.
Различны нормы состояний, прилечь бы надо одному.
Он невменяем и буянит, да склонен к бранному словцу.
Культурно «тело» умывали, прилечь просили на диван,
Чтобы их жены молодые не понесли душевных ран.
Велели скоро отрезвляться в отсыпной безмятежной мгле.
Гордость еще сопротивлялась – уснула сидя в тишине.

V
Сто тысяч, почему мы пьем, ответ всегда приходит разный.
То состояния вопрос, причин и следствий неподвластных.
Благоволенный хмель за то, что в расслаблении момента
Сменит трагедия лицо, страх покидает диссидента,
Время утрачивает смысл, дух жаждет правды откровенья,
Раскрепощенье строгих лиц стирает грани отвращенья.
Ради иллюзии свободы, ради иллюзии любви,
Обмана чудные аккорды, жаждут уставшие умы.
В той эйфории весел праздник, прольется юмор через край,
Но стоит переполнить чашу – сгорит рассудок невзначай.
Уже чернит тот пепел душу цветом потерь, обид, злобы,
И, как цунами, бьет о сушу, гнев наш, подобие волны.
А эликсир в крови горячей изменит формулу на яд,
Благие намеренья ваши приблизят ада мрачных врат.
Похмелье, горькая страница, в руинах собственной судьбы,
Над сожаленьем слезится раскаянием до немоты.
Так мой рассказчик неуемный, свой философский сузив взгляд,
Суждений, наболевших строчек, мне излагает в ровный ряд.
Завороженный мудрой речью, все ж, продолженья жаждет смысл,
А уловив нить интереса, глоток пивной украсил мысль.

VI
Измучил стресс хмельные нервы, зовет граненая беда.
Зеркальным блеском арабески переливается в цвета.
Край целовался в полных рюмках. Выдох дыхательных путей
Вершат – провизия закусок во власти кухонных печей.
Стратегия пришла мгновенно: на запах заслан диверсант.
Лицо ж, узревши откровенья, был изречен отборный мат.
И таинство скопленных нервов рвануло, чувства не тая
От бабьего, да беспредела, летела тощая моща.
Однако, доблестный разведчик, сумел изъять ценнейший груз:
Он упаковочку сосисок успел, по ходу, умыкнуть.
Гордыня в лаврах воссияла – добыча в доблестях пришла,
И в эйфории самовластья на ровных храп слух привела.
В лучистом блеске лунных прядей, томленный негой сладких снов,
В невыносимом перегаре дружок нашел себе престол.
Но восседая, как на троне, забыл шириночку прикрыть,
А наш разведчик непристойный, смекнул сосисочку вложить.
К друзьям вернулся из разведки почти бывалый диверсант,
Под стопочку вспотевшей водки изрек рассказа новый жанр.

VII
На кухне буря грозовала, гремели бранные слова,
Там солидарность воспевала, во гневе вырвалась волна.
И женской логики абсурды, воздав язычеству хвалу,
Желали мук мужьям беспутным – чтоб захлебнуться им в аду.
Но ярость быстро догорела и в пепле возрожденных грез
Уже любовь цвела и пела – чем не всеженский коматоз?!
Ушли в безвестье пересуды, жалость взяла над ними верх.
Слезу пустили, кто-то слюни. Бранить мужей сочли за грех.
Лукавствовать в своей природе присуще женскому уму:
Переперчили бутерброды и как Герасим на Муму
Хозяйка легкою походкой несет виновникам под нос –
Праздник продлится, а вот утром устроит грешникам разнос.
«Ну где же милый и любимый?» - с издевкой прозвучал вопрос.
«В опочевальне ждет безвинный с букетом миллиона роз!».
И интерес взял верх над бранью, и пауза сдавила мозг,
И крик, что храп прервал сладчайший, и тело пало и поднос.
Сбежались в истеричном крике все гости на немой конфуз:
Лежит хозяйка неподвижно, хозяин чешет голый пуз.
Спросонку и в похмельном бреде, не понимая ничего,
К всеобщей временной утехе нахмурил глупое чело.
Хозяйку миром тормошили, брызгали в воду, нашатырь.
С трудом к сознанию вернули – «Чего наделал твой упырь?».
«Зашла, а мой-то благоверный, привыкший в электричках спать,
Храпит, и дух пускает скверный! Чего ж не вспомнить его мать?!
А чем гордился целый месяц, что меда слаще для супруг,
Котяра Мурзик доедает, а крик ему всего в испуг!
Остатки, зацепив зубами, унес питомец не спросясь.
Как жить?! Терялось между нами, и я упала будто в грязь!
А обморочные сновиденья нахлынули крутой волной.
Ведь, дура, верила виденью, смирившись с призрачной судьбой!»
И долго гости хохотали, куда девался хмель и срам,
А подзатыльники вещали, что все прощается бойцам.
Давили стрелочные цифры, чтоб дружною большой семьей
Интригу праздника продлили, встречая Новый Год с страной!

VIII
Есть послесловие историй, тех четырех семейных пар.
Ранят события до боли, эмоций возгорая в жар.
Жестокой внутренней истомой напомнит освещенный лед
Былых имен, как швов покроя, встречая время в тернях свод.
Всех разбросал бродяга ветер. Пять лет – такой короткий путь.
Кто был у смерти на прицеле, иной влачил забвенья грусть,
Тешась кордонным забугорьем, служа лукавым господам,
Но сердце обливалось горем – на родине бардак и срам.
Слезит весенний теплый ветер, уставший от бездушных сил.
Растаял лживый темный север, цвет обреченья забелил.
И души чистые ложатся в объятие сырой земли.
Ломпадками их возгорятся последние слова мольбы.
О скорбный дух! Давишь слезницу, расставив точки на судьбе,
Дабы начать с заглавной буквы свою историю душе.
Мир забирает цвет мгновенья, прошлое серит только миг,
А выбор, делит отношенье, характера меняя смысл.

IX
Из четырех друзей осталось два мира разных баррикад,
Но на могилах стынет слава, а вечное молчит в устах.
Пред памятью своей святыни лишь дружба упростила смысл,
И дух прощенья укрепили хмельною гранью многих числ.
Майский прибудет теплый вечер, запахнет разнотравьем луг.
Мы все надеемся на встречу друзей, знакомых и подруг.
Плюнем в призывы олигархов, и политических паскуд,
Нам надо жить, как можно ярко, любви рождая новый круг!