В подъезде

...
Ветер свистит, будто забытый на плите чайник,
разогретый добела. Или как ребенок в истерике отчаянной,
которого отняли от матери. С чайником создают они
многоголосье, сливаясь в гармоничный вой в тени
над этой луной, словно тюлем прикрытой метелью. Снег.
Снег весной. Мы привыкли, но каждый раз начинаем бег
будто заново, будто из Африки на плантации счастья прибыли.
Март кляня, набиваем маршрутки. Замёрзшими пальцами прибыль мы
считаем на билет, так и желая оттолкнуть от себя бытие. Сидячее
место атаковано с трёх сторон кучей задниц, которые выпирают не иначе,
будто вся человеческая гордость и мощь сконцентрированы там.

Дальше: ночь. Дом один. Как пустырь и святейший храм.
Вой и скрежет. И вой. Будто джинн из бутылки вылез, не тот,
что по детству знаком, но другой, обозлённый на весь человека род.
Одинокий. Покинутый той, что любить обещала, но слов не сдержала и заковала
ради бога ста солнц. И джинн рыщет, свистит, пронзённый любви жалом,
рвёт и мечет, заглядывая в окна, ожидая найти её где-то с чьим-то сердцем в руках
и ножом. Не находит. И плачет навзрыд, и швыряет снега, как былого прах,
как иголки обиды и боли любви, в лица всех, кто имел несчастье
оказаться на улице в столь поздний час и вообще: погода - ненастье...

А, быть может, то жалобный плач зима испускает? Полюбив март, она знает,
что вместе им быть не суждено. Её поезд уходит в десять, аккурат со стаей
птиц, прилетевших в весну. Ей не ехать никак нельзя, вот и проводит дни,
днём не сводя глаз с марта, словно бы в мире они одни,
а по ночам завывая от грусти и боли грядущего разрыва, и чем ближе миг,
та минута прощанья, тем сильнее плач, переходящий в крик.

Сигарета дотлела. Мотор в пути. Выходим. Ночь, жги огни, распаляя закаты
в восходах. И пусть каждый ищущий в мирах находит и обретает агаты,
сапфиры, изумруды, алмазы полноценности и гармонии, презрев морозы, зной и ветра,
идя по запаху, как за матерью зверя идёт слепое дитя.
В подъезде холодно, сыро и пусто. Такси ждёт.

24.03.2013