Государыня Елизавета 8

                Е.К.
Сотвори три зимы, на четвёртой спроси:
Все ли живы-здоровы
В той холодной и светлой от снега Руси,
Где и люди, и зимы суровы,
С благодушием чисто славянских кровей
И молчанием их ковылей?

Где берёза не символ, а дерево для
Очага и напитка,
Теплотою и цветом с зимою деля
Приходящие дни и убытки:
А как весело таят в камине дрова,
Матерясь, что твоя татарва!

It so Wonderful Life... Как он, всё-таки, прав —
В чёрно-белых пределах
Эту самую жизнь — наш английский зуав
Исповедал для, в общем-то, целых
Поколений и мы тоже в этом числе
На такой однотонной земле.

Чувства мазаны мелом, а что нам родство
Зимородка с кукушкой?
Над живыми течёт и течёт Рождество
Опоздавшей зимой повитушкой
И стоят у яслей интуристы-волхвы,
Как три глупых незрячих совы.

День почти что погас, на краю декабря
Мало солнечной тени.
И желанье согреть на груди снегиря
Возникает от несовпадений
Двух расставшихся тел у разбитой звезды
В ожиданьи открытой воды

И обычных припёков обычных садов,
А не райских черешен,
Где, при явном избытке мажорных ладов,
Бог, по-прежнему, зол и небрежен
В отношении двух совпадающих душ,
Да ещё искушающий уж.

Нет, пусть будет простой абрикосовый сад
Или лучше вишнёвый
В пору белой надежды, когда цветопад
То ли томный, а то ли соловый,
Обязательно с солнцем, садящимся за
Горизонт и родные глаза

В сантиметре, чтоб чувствовал их глубину
Все грядущие зимы,
Чтобы после всё это вменили в вину:
Мол, любили и были любимы,
И пожизненный срок одиночества за
Невозможные эти глаза.

Вишни так же порочны, как губы вдовы
И по прежнему сладки,
С кислотой возрастных обращений на «Вы»
В неделимом и сущем остатке,
Привнося раскроённую мудрость в строку
Тропаря «Поделом дураку».

И щебечет малиновка вместе с дроздом
На чернеющих вишнях,
Что совсем не слышны там, под Южным Крестом,
Где родился и умер Всевышний,
Завещая, мол, мир этот стоит любви,
Раз стоит на господней крови.

А зима... Что зима... Не уйдёт на пари
К Пасхе и пустоцвету.
А куда улетели твои снегири,
Государыня Елизавета?
Даже здесь они редкость в холодный сезон
Государства дворовых ворон.

Поздно, милая, здравствовать, шейный платок
Для стареющей кожи
Нужен, как улетевший на Ближний Восток
Клин для Родины белой, несхожей
С тоном мягкого белого цвета крыла
От достаточной доли тепла.

Жизнь вчерашнего цвета не даст, как не тщись
Состязаться с трамваем;
Оттого, что мы в этой зиме родились
И умрём, а пока проживаем —
Наши бело-холодные чувства снежат,
А потом аккуратно лежат

Где-то в памяти белой звездой Рождества
Над заснеженной елью,
Чтоб растаяв однажды, вернуться в слова
Сочетанием чувства с метелью,
Лишь коснувшись величия нынешних льдин
Из-за тёплой решётки гардин.

Чёрт ли метит подковой белёсую блажь
Или выгрызли сами
Золотое, забросив на верхний стеллаж
Эту скибку с косыми углами,
Но в которой всегда ощущается блин
Над жаровней остывших долин

То ли в полночь, до явной прохлады ручья,
То ли этой зимою,
Где шагает по белой свободе ничья
Несвобода с подбитой сумою,
Побираясь у каждых снегов и дождей
На богатой планете людей.

Чувства выжжены белым, но всё же, смотри,
В середине сюжета
Есть три красные точки, возможные три
Совпаденья в вопросах-ответах
Об искомых на этой земле небесах,
Шалашах и пустых туесах.

Мы не там существуем, не в тех январях,
Где хотелось, конечно,
Где почти обязателен кум в королях
Без потребности думать о вечном
Неприсутствии в титрах грядущей зимы
И узорах её хохломы.

Повороты излишни хожденьем внутри
Реферального круга,
Где исчезли бессмертники и купыри
Под ножом беспощадного плуга,
А ещё города, изразцы, поезда
И одна роковая звезда.

Скрипка дона Диего рассохлась, а сам
Дон Диего оставил
Этот мир с нелюбовью к цыганским басам
Бездорожья, в отсутствие правил
Общежития веры господ и рабов,
И довольно уютных гробов.

В партитурные щели вползают слова
Из чужих лексиконов,
Но мелодия, как Марианна, жива
И сочится со стен бастионов
Защищает какие  орда сорванцов-
Купидонов, любовных ловцов.

It so Wonderful Life... Завтра снова зима,
Послезавтра и позже,
И ещё пару лет будут мёрзнуть дома
И прохожие лица и рожи,
Лицезрея ту саму жизнь, что течёт
В обязательный переучёт.

Парный выход созвездий скрывают снега,
Потолок и простуда,
Бронебойные шторы в расцветке Дега,
Лень-подружка или лень-иуда,
Но они существуют, вне вашего «но»,
Даже если не смотрят в окно

Золотые созвездья из свиты луны,
Золотые созвездья,
Что из Ваших широт никогда не видны
В чистом небе еврейских предместий,
Ибо, звёзды у Вас совершенно не те,
Как на нашей родной высоте.

Где же кончилось лето в четыре руки,
Обозначив истоки
Расхождения русла огромной реки
На ручьи, рукава и протоки,
Извратив многомерность совместных ночей
До объёмов: ничья и ничей?

Но в хожденьи по мукам есть смысл рыбака:
Ожидай, лицезрея,
Как живёт поплавок и что шепчет река
В предзакатном ознобе пырея,
И как солнце садится в малиновый луг,
Нагоняя на ждущих испуг

Окончания света, сегодня, всегда,
Завтра, может, не будет.
Будут ивы, сазан, золотая вода,
Клевер-кашка в докучливом гуде
Насекомых, варьируя действия дня:
Плюс кого-то и минус меня.

Блажь ночных размышлений из той же среды,
А зимой и поболе,
Из-за длинных ночей, городской лабуды
И отсутствия чистого поля,
Что всегда умножает свободу родством
С богом, чёртом, самим естеством

Преходящего времени вашего до
Окончаний отрезков.
Вас обмоют, оденут, погрузят в ландо
И свезут, нахлобучив железку
Или камень — без разницы — суть-то одна:
Время вышло на все времена.

И обжалуй, поди, безнадёжный исход
У какого владыки,
Оттого я и выл у закрытых ворот
Мастеря из куплетов Кон-Тики,
Чтоб уплыть в наше прошлое, где и живу
Отставным и ненужным Даву...
                2-3.12.2013