Не бойся, этот остров полон звуков...

...



            
  Я уже говорил, что о поэтах можно судить по тому, насколько точно они изображают Белую Богиню. Шекспир знал о Ней и побаивался Ее. Никого не должна ввести в заблуждение глуповатая фривольность тех эпизодов в его раннем произведении "Венера и Адонис", где говорится о любви, или невероятная мифологическая путаница в "Сне в летнюю ночь", где Тезей оказывается остроумным щеголем елизаветинских времен, три Парки (Fates) (от Них происходит слово Fay - "Фея") - эксцентричными эльфами Душистый Горошек, Паутинка и Горчичное Зерно; Геракл - озорным Робином Весельчаком; Лев Твердая Рука - столяром Милягой; и (что самое ужасное!) Дикий Осел Сет-Дионис и Небесная Царица в диадеме из звезд - ослоухим Основой и Титанией в блестящей мишуре. Намного достовернее Белая Богиня изображена в "Макбете", где Она - Тройственная Геката, верховодящая у котла Ведьм, ибо именно дух Гекаты вселился в Леди Макбет и подвиг Ее на убийство короля Дункана; или в образе величественной и распутной Клеопатры, от любви Которой погибает Антоний. Последний раз Белая Богиня появляется у Шекспира как "проклятая Колдунья Сикоракса" в "Буре".  Устами Просперо Шекспир уверяет, что с помощью волшебных книг обрел над Ней власть, развеял чары и сделал своим рабом Ее чудовищного сына Калибана, предварительно прикинувшись добреньким и выведав у него все Ее секреты. И все же поэту не удается скрыть ни право Калибана на наследственное владение островом, ни изначальную глубину глаз Сикораксы (хотя на жаргоне елизаветинских времен "голубоглазый" означало также "с синевой под глазами от разгула"). Сикоракса приплывает на остров в лодке вместе с Калибаном, подобно тому как Даная попала на Сериф с Аргоса с младенцем Персеем, а Латона - на Делос с еще не родившимся Аполлоном. Сикоракса могла повелевать Луной, когда та видна: "...приливы и отливы Ей подвластны". Шекспир сообщает, что за колдовство Ее изгнали из Аргира (Аргоса?). В поэтическом смысле он воздает должное Калибану, вкладывая в его уста самые поэтичные во всей красе строки:

"Не бойся, этот остров полон звуков
И голосов отрадных и безвредных.
Порой как будто сотни инструментов
Звенят в моих ушах, порой, проснусь я,
А пенье вновь баюкает меня,
И в сладком сне, раскрывшись, облака
Меня осыпать золотом готовы.
Так это радостно, что, пробудившись,
Я снова сон зову".