Из письма

Меня, вообще-то, досада берёт! Ты говоришь, что разбираешься
в тонкостях поэзии, а тут взял себе в голову, что, изображённый
мною студент и я – одно и то же лицо, т. е. мысли его и мои – полностью
совпадают. Я не свожу в одно целое церковь и христианство! Христианство
для меня – это высокое духовное явление, а сам Христос – олицетворение
всего самого высокого, благородного, справедливого, человечного и даже
простого и непритязательного в своём  (да! так можно сказать) нищенском
существовании.  Первые христиане готовы были на смертные муки идти за
веру, ютились в катакомбах, их распинали на кресте, они освещали Рим
вместо факелов при таких императорах, как Тиберий, Калигула и Нерон. Но
уже Марк Аврелий относился к ним вполне лояльно, только сетовал на их
фанатизм. И почему ты говоришь о критическом реализме?.. Это штамп
какой-то. Нет здесь никакого критического реализма, а есть мысли комсомольца,
оболваненного советской пропагандой, можно смело сказать, чуть ли не с пелёнок!
И я, хотя я  не был комсомольцем, но  в юношеские годы верил всему, чему нас
учили в школе, верил в светлое будущее, а  христианство и церковь для меня
как бы сливались в одно. Я не видел разницы. Они – сливались. Естественно, я
не верил в Бога, и отношение моё было к верующим ироническое и даже
насмешливое, мысли были относительно церкви-христианству (для меня же,
как я сказал, они были едины) негативное, но не столь брутальное, как у студента,
которого я вывел в этом стишке. Помню случай: это было ещё до армии, я работал
на рембазе, где производился ремонт реактивных самолётов. Мне было лет 18.
На общем собрании разбирали (а в сущности, позорили) одного рабочего за то,
что он сказал, что верит в Бога. Я его хорошо знал, Ему было лет 30. А поводом
послужило то, что он (ему не то транспарант назначили нести к октябрьским
праздникам, не то – флаг) отказался участвовать в демонстрации, сославшись
на то, что верит в Бога. И когда собрание закончилось (там его пилили за
несознательность) и мы вышли на улицу, то я очень пристально на него глядел,
мне было очень удивительно, что человек – сам! – признался, что верит в Бога.
Я, наверно, на динозавра, если бы встретил его, с таким удивлением не смотрел бы!
И отец говорил (и он повторял то, что ему говорили в свою очередь учителя: он тоже
ведь родился уже при советской власти), что Бог – нужен был лишь для воспитания
людей, что Бога нет. Короче, мол, религия – опиум для народа. Десятилетия оболванивания
не прошли даром ни для кого! Для меня Бог всюду (есть и стих, где я прямо говорю об этом):
Он и в капле росы, и блике на зелёном листе папоротника, и в звезде на ночном небе, и в овраге,
заросшем крапивою и чертополохом и так далее. Да, Бог всюду и везде… и в моей душе – тоже.
Частица Бога – совесть! Таких людей называют пантеистами. Стало быть, я пантеист, я пантеист
и христианин, пусть это несколько напыщенно звучит, но это – так!.. А церковь с её какими-то
непонятными для меня обрядами, одеяниями и тугощёкими попами – чужда! Когда я вижу какую-то церковную церемонию, где всё сверкает: от щёк попа до всей окружающей позолоты
и пышных нарядов, то всегда приходит на ум бедный, простой, человечный и печалящийся обо
всех людях на земле, и, в том числе, о заблудших, об униженных и оскорблённых. Вряд ли такую церковь одобрил бы Он. Он бы изгнал, скорее всего, этих торгующих из храма, как
это изгнание изобразил великий Рембрандт!.. Меня поразило в Риме то, что картина Караваджо
(не помню, в какой церкви это было; не в соборе ли Петра?) то появлялась из мрака, то снова
уходила во мрак; а чтобы она вновь появилась, нужно было опустить монетку в специально
сделанную щель. Я подумал: «И это – богатейшее в мире государство Ватикан! И такая мелочность! Можно сказать: экономят на спичках!»  Я бы ещё о многом мог бы сказать, но
довольно и этого, чтобы понять то, что я хотел сказать.

Будь здоров.