Мир полон идиотов 2

О чести, честности и прочей правде жизни

Нас так долго и упорно учили быть честными, порядочными и достойными гражданами своей страны, что, казалось, все было четко разграничено - где правда, а где ложь, где честность, а где обман, где порядочность, а где элементарная пошлость. Наши родители сделали все, или почти все, для того, чтобы их дети выросли порядочными счастливыми людьми.

Мое поколение, будь то махровый отличник или двоечник-разгильдяй, читали замечательные книги о замечательных героях: А.Дюма, Д. Лондона, А.Беляева. Позже многие из нас действительно ценили Пушкина и Лермонтова, проявляли интерес к Толстому и Чехову, пытались понять Бердяева и Флоренского. Мы были уверены, что «слабого нужно защищать, а взрослого уважать». Что красть – нехорошо. Говорить неправду – постыдно. Шкурничать – подло.

И вот мы выросли и повзрослели, одна эпоха сменила эпоху другую и иных уж нет, а те далече», и мы видим, что правда жизни и книжная правда, а заодно и то, чему нас так прилежно учили наши родители и учителя, даже со скидкой на всю правду и грубость жизни, никак не согласуется с выученным и впитанным нами.

И теперь наши замечательные родители, которые так учили нас не лгать и не обманывать, жить по правде и достойно, теперь все делают с точностью до наоборот – говорят «Терпи», «Не высовывайся», «С начальством не спорь, за коллег не заступайся, если кого на улице бьют, лучше обойди стороной», не понимая, что сами лгут, не высовываются, приспосабливаются, и хотят, чтобы и их дети были несчастными приспособленцами, всякий раз мимикрируя в этой жизни, подстраиваясь под ее ветры и течения, предавая и насилуя ту природу, ту культуру, которую они так заботливо создавали и взращивали в своих детях. Выдрессировав скакуна, можно ли заставить его ходить в ослиной упряжке?

Я, в свои 38, при некотором уме и памяти, до сих пор не могу понять этих людей, этой жизни. Меня то берет яростная шиза и я говорю без разбора то, что я вижу, чувствую и понимаю, то мне хочется плакать как разочарованному ребенку, от непонимания и уж тем более «непринимания» всей это нормальности, правды жизни, «умения жить». Я никак не научусь быть «дипломатичнее». Я никогда, на самом деле, не умел лгать, считая ложь трусливым актом либо трусливых людей, либо, что хуже, людей неглупых, но порочных, если ты не лжешь ради чего-то действительно нужного и благородного. Но лгать ради прибавки пятидесяти долларов к своей зарплате? Кредита, путевки, командировки, чтобы начальственный гнев не испепелил тебя, а жена дома не устроила скандал?   
ю
Со временем учишься видеть и понимать дальше и больше, сначала радуясь этой дальнозоркости, но потом впадая от нее в отрезвляющее уныние: ведь далеко видятся не только сказочные замки, но и помет на их стенах. В то время как многие по-прежнему остаются близорукими, или желают таковыми оставаться. Как дождевые черви, они копаются в своих навозных кучах, довольствуясь тем, что находят у себя под носом, заботясь о питании, размножении и своем досуге. Правды их примитивны и ограничены теми же тремя константами. Все помыслы их, облагороженные и воспетые ими же, - о том же. Смысл их жизни – прожить без особых забот и безбольно сдохнуть, превратясь в тот же навозный компост.

Впрочем, даже откинув в сторону сентиментальные эмоции и ограничивая себя исключительно фактами, исходя из заявленного, можно совершенно безошибочно сказать, что чести, честности и любви к правде в нас минимум. Мы предпочитаем солгать, если это нам выгодно, нежели сказать правду, если это будет нам во вред. Мы предпочитаем промолчать, если нам это хоть сколько-нибудь навредит. Мы возьмем или присвоим чужое (а воруют сейчас не только вещи физические, но и воруют идеи или результат трудов, например), и главное для нас подобрать больше веских аргументов в свою защиту, словно ловкость, с которой мы жонглируем словами, выстраивая их в кружевные хитросплетения, нас оправдывает. Для достижения наших, как правило, весьма материальных и приземленных целей, даже если мы их наделяем возвышенной атрибутикой, для нас если не все средства хороши, то средства многие. Нет, на убийство, например, мы еще не пойдем. Но изящно приврать, удобрив свое вранье цветочками из благородных эпитетов «семья», «дети», «мама», «друг» и т.д. нам уже не учиться.

Когда-то давно, в Новом Завете, я вычитал такую мысль, которая получила свое продолжение и в писаниях каких-то других мудрецов старины: нет греха большого и нет малого. Всякий грех есть грех. Даже если просто посмотришь на чужую жену и возжелаешь ее – ты уже грешишь. Смысл сказанного в том, что нет большой и малой лжи. Есть просто ЛОЖЬ. Нет большого и малого обмана. Есть просто ОБМАН. ПОДЛОСТЬ. КЛЕВЕТА. ТРУСОСТЬ. ЖАДНОСТЬ. СТЯЖАТЕЛЬСТВО. И т.д. 

И этот вакуум везде, повсюду. И уже не случаи вранья, обмана и непорядочности становятся событиями, о которых говорят, а редкие случаи честности и порядочности. Но что хуже, это то, что такие случаи чаще предаются дефамации и даже осуждению. Их не понимают и не стараются понять. Над ними смеются. Чаще извращают, стараясь найти в них иные, приземленные первопричины.

Нет, конечно, жизнь не настолько черно-белая – «нет греха большого и малого». Она намного разноцветнее, цветастее, аляповатее, чем я нарисовал. Только, все же, есть ли «цвета» у понятий «честность», «честь», «правда», «порядочность»? Какие они, по-твоему?   



О необходимости говорить правду

Правда – неприглядный товар. Ее обертка, или упаковка, скрывающая ее неприглядность, как правило, во много раз ярче, красивее и привлекательнее для всякого рода дурачья, то есть, почти для всех, нежели то маленькое и сморщенное, что прячется на ее дне. (Кстати, дурака и подлеца довольно просто вычислить по тому, как он относится к правде: дурак и подлец правду ненавидит всеми фибрами и жабрами своего дородного тельца. Она для него – враг номер один. Дурак обожает разного рода сказки, притчи, афоризмы, гороскопы, панегирики, разного рода награды – одним словом все, что как-то обеляет и превозносит его).

Ложь дураками любима и превозносима. Тому свидетельством весь наш художественный кинематограф, художественная и часто квази документальна литература, искусство, многое из того, что всех нас окружает. (Мы считаем искусство – неким кислотным тестом, лакмусовой бумажкой умного и образованного человека, забывая о том, что искусство – часто искусственная, а не живая, естественная и дышащая субстанция. Искусство – это часто искус для образованного дурачья, которое ненавидит и отрицает  свою природу и естество).

То, как мы одеваемся – та же неправда. Мы пускаем пыль в глаза друг другу и часто и встречаем, и провожаем по одежке – нам этого достаточно. То, как мы ведем себя и разговариваем – неправда. Чтобы скрыть наши мнения и посадить на привязь свои правдивые языки, мы придумали этикет. Что есть comme il faut для нас важнее того, что может быть на самом деле и что о нас думает наш лучший друг.

Правда опасна. Обычная, неказистая правда может наделать больше вреда, чем любая изощренная пропаганда. В народе когда-то говорили «Слово правды весь мир перевесит». Бывает и такое. Но и в этой прекраснодушной поговорке неправда. Скорее навредит, и в первую голову тому, кто взялся резать эту правду.

Правду нужно выставлять напоказ очень осторожно, когда на улице темно и все забрались под одеяло, и показывать людям с задатками, или остатками, ума и совести. Но очень осторожно. Недурак, как правило, в начале возмутиться, возможно, даже плюнет в тебя, накричит, но потом, возможно,  задумается. А ежели и совсем недурак, то и прислушается, и сделает выводы. Хотя тоже не факт.

Правду особенно не любят женщины. Ну, да, так и есть. Разве я говорю неправду? Любая женщина с готовность примет самую неприкрытую, но льстящую ее женскому самолюбию ложь, и даже будет вам за это благодарна, нежели самую осторожную, но не выставляющую ее в красивом свете, правду.

Поскольку в своем большинстве, женщины это дуры от природы (а на природу может обижаться только дурак), то и любят они дураков, которых называют «умные мужчины». «Умный мужчина» у дуры-женщины это мужчина, который достаточно умен, чтобы понимать, что, она женщина, от природы дурочка, и посему ему с ней нужно вести себя соответственно. То есть, для женщины - по-умному, для всех остальных - по-дурацки.

Правду не любят начальники и руководители все мастей, окрасов и расцветок. Начальниками вообще становятся, как правило, люди амбициозные и самолюбивые. А самолюбие и правда - вещи суть не совместимые.

Правду не любят врачи и их больные. Первые врут вторым, вторые благодарны за это первым. Для многих действительно лучше умереть раньше срока, не зная всей уродливой правды, в счастливом неведении, попыхивая сигареткой, объедаясь и напиваясь, теша свою какую-нибудь профессиональную, половую или еще какую гордость, чем прожить дольше, узнав неприглядную правду. У дураков вообще модно «гореть и быстро сгорать, чем тлеть всю жизнь», ради чего-то дурацкого, а не жить сообразно со своей природой.

Правду не любят политики. Ну, это вообще отдельный бесконечный разговор, так как политики вообще профессиональные суавные лгуны и врали. Умение облекать ложь и вранье в красивые одежды из слов, подпоясывая ее широким пафосом и напялив по самые брови яркие эмоции, это наука. Одни дураки, поглупее и понаивнее, слушают разинув рты. Другие, понаглее и пообразованнее, в эти уши вливают свою «правду».

Правда часто имеет эффект разорвавшейся бомбы и никогда эффект ежеминутного ее осознания. Она – товар скоропортящийся и одновременно становится лучше только со временем. Правда имеет особенность медленного, постепенного оседания в умы тех, на кого она направлена. При своем оседании, у одних, она в самом начале цепляется за далеко выпяченное эго и так и остается там висеть, лишь изредка покачиваясь на ветрах амбиций и самолюбия. У других оседает ниже и останавливается где-нибудь в области совести, часто царапая ее своими колючками. У третьих проникает в самую душу и поселяется там, распускаясь маковым цветом. Правду окончательно понимают и признают много времени спустя. Часто когда уже поздно.

Голую правду не любят все. В том числе и я. Но тот, кто однажды в своей серой и беспросветной жизни, поймет, насколько на самом деле, неприглядна и ненавистна правда для дураков, и, тем не менее, однажды, научившись отличать ложное от истинного, рискнет сказать «А король-то голый» и поначалу пожалеет, и потом тоже, пожалеет еще тысячу раз, и потом еще, все-таки имеет шанс понять, насколько сильным оружием он обладает.

   
Не делай добра, не получишь зла

На самом деле, поистине оценить сотворенное добро и быть за это благодарным, на этом свете способны немногие. Платить добром на добро не модно и часто просто вредно.

Представьте себе только то, что всем, кто чего либо достиг «благодаря своим усилиям, уму, умению и трудолюбию», политикам, актерам, ученым, просто хорошим людям, придется разделить их самодовольство, а также деньги и славу, с теми, кто к этому отношения, вроде и не имел, а также и с теми, кто им препятствовал, с ними конкурировал, «гнал и преследовал» - как в Библии.

Как часто мы говорим «я сам всего добился», «сам всего достиг», «мне никто не помогал», словно мы боролись в одиночку с ветром, и мы были не среди людей, который нам помогали и способствовали тысячью разных способом, да и ветер в конце сам по себе не утих.

Если мы на работе стяжаем успех, мы не торопимся признавать прямую и косвенную помощь своих коллег, напротив, всячески выпячивая свою грудь под очередную медальку и начальственное поглаживание по загривку.

Если у нас есть родители, как часто, под их старость, мы вспоминаем все плохое и несправедливое, содеянное ими, и закрываем глаза на все то доброе и полезное, которое таилось в каждом их слове, каждом жесте?

Да и в самой жизни мы скорее испытываем неприязнь к тем людям, которые нам чем-либо помогли, даже если и произносим слова благодарности. А если помогли существенно, то можем и невзлюбить.

Я долгое время внутренне весьма громко гордился своими лингвистическими и прочими умениями, начитанностью и эрудированностью, которые приобрел, как я был убежден не только самостоятельно, без учителей и наставников, как мне казалось, made myself, но и вопреки. Корпел над книгами по восемнадцать часов в сутки, тратил все свои деньги на учебники и пособия, шел на определенные жертвы. И лишь недавно понял, какой вклад в эти МОИ знания и умения внесла моя скромная мама, которая вроде бы ничем и не помогала. Но ведь она, именно она, дала мне возможность спокойно заниматься по восемнадцать часов в сутки, а не зарабатывать себе на кусок хлеба. Именно она обстирывала и готовила мне, давая возможность быть занятым своим любимым делом. Именно она откуда-то находила, приносила и привозила литературу, которую я впитывал, как губка, чтобы потом ощутить это пьянящее ощущения до кончиков пальцев - гордость за свои знания, за себя.

А что вышло бы из меня, если бы по возвращению из армии мне по-родительски любяще дали пенделя и сказали: «Иди-ка ты, сына, работай, и строй свою жизнь, как умеешь, ты уже большой»?  А кого благодарить за снизошедшую на меня невесть откуда благодать, непреодолимое желание, эту сумасшедшую страсть, заниматься по восемнадцать часов тем, чем я занимался, жить и дышать этим, если до двадцати годов я был маменькиным балбесом, уютно сидящим в своей тепло отапливаемой башне из слоновой кости, не имея четкого представления о том, чем и кем я хочу быть в этой жизни? Разве не свою маму, привившую мне любовь к книгам, а не, например, к сигаретам и выпивке? И разве не Всевышнего, того, который целует нас в неомраченное заботой чело, благословляя на тот или иной жизненный путь?

Я иногда задумываюсь, и меня продирает холодный пот, что всего, что случилось, произошло в моей жизни, всей этой творческой и профессиональной самореализации могло и не быть. (Не было бы того, что тривиально зовется сбывшейся мечтой, и чего у многих из нас, на самом деле, не было).

Умствующий недоучка, взрослый мужчина, который к двадцати годам ничего не умел для того, чтобы обеспечить себя, не говоря уже о других, с претензией на некоторую свою уникальность. Возможно, в масле и нетрезвый, я бы разнорабочим крутил сейчас где-нибудь гайки на заводе, ненавидя эту свою ипостась и саму жизнь. А возможно, меня уже не было бы на этом свете, так как шансов для этого у меня было предостаточно.

Я прозреваю и признаю тот огромный вклад в мое нелегкое становление, как человека, гражданина и профессионала в своем деле, своей скромной матери. Всевышнего, десятков и сотен людей, которые, так или иначе, способствовали моему интеллектуальному, духовному и профессиональному росту.          
   
Особенно нежелание признавать добро заметно в рабочем коллективе. Рабочая среда чаще да, чем нет, место, где homo homeni lupus est. Даже если способы пожирания своих конкурентов самые что ни на есть гуманные.

Делать добро своим коллегам чревато, прежде всего, тем, что тебе сядут на шею и будут использовать своих целях. И здесь часто приходится выбирать: либо ты остаешься человеком и творишь добро, либо становишься хорошим работником, специалистом и профессионалом. Ну, а быть хорошим начальником и хорошим человеком одновременно и вовсе почти невозможно. Усидеть на обоих стульях удается немногим. 

Добро, как и правда, товар весьма сомнительного качества, редко приносящий очевидную прибыль, но часто вполне ощутимый убыток.



О любви

Тема любви – возможно самая популярная тема из всех, и уже поэтому, благодаря этой своей популярности, она не может быть не окутана, укутана как в плотный саван, в бесчисленное число легенд, мифов и романтической шелухи, под которой скрывается, весьма вероятно, давно высохший труп мумии. (Любовь – как приведение: все о ней говорят, но никто не видел?)

Большинство женщин в любовь верят и считают своей святой обязанностью защищать ее, этот грандиозный миф всех времен  народов, от любых посягательств, конечно же, циников и уродов, вроде автора. Но разговор о женщинах и их восприятии вещей – это отдельная книга, даже не отдельный разговор. Многие мужчины, особенно молодые, с не меньшим жаром верят в любовь, ну или не торопятся разубеждать своих женщин, понимая некоторые свои выгоды.
      
Любви посвящены тонны так называемой литературы, написано множество музыкальных произведений, сняты тысячи кинофильмов. И это понятно: больше всего на свете человек хочет прекрасной сказки, а тема любви, чистой и незамаранной нашим миром – это самая благодарная и благодатная тема, тем более что она покоится на нашем основном инстинкте.

Когда-то и я был влюблен и даже любил. Любил сильно. Любил целомудренно и любил чувственно. И в любовь верил. Но по мере того как я становился взрослее, а с возрастом попытка самоанализа и анализа всего, что меня окружало не только не ослабевала, а укреплялась, я стал обнаруживать, что в мире гораздо большее число мифов, чем мне представлялось, и любовь, с большим скрипом и неохотой, изо всех сил цепляясь своими когтистыми лапками за свое самое комфортное и уютное место в моей голове и где-то в области сердца и даже души, стала сползать куда-то в область гениталий. И сначала мне не было утешения (истина, в отличие от лжи, редко бывает утешительна). 

На чем основывается воспетая в веках любовь мужчины к женщине? Где ее исток? Откуда она вдруг и внезапно, берет свое спринтерское начало? Откуда вся эта наша размытость, непонятость любви, как явления, невозможности дать ему какое-то более-менее внятное объяснение, эти «Любят не за что-то», «Любят вопреки» и т.п.? Может, любовь базируется на желании продолжить свой род, оставить после себя след, с самой лучшей из женщин? Может, на каких-то благородных и возвышенных порывах и мотивах, рождающихся за высокой стеной покатого мужского чела (или все же члена)? Может в его благородном и бесстрашном сердце? В его душе?

Или может все-таки на том огромном и всепобеждающем животном начале, которое тестостероном на бешеной скорости несется в его плохо соображающую, но полную всяческой социально-романтической дребедени, голову?

Отнимите у мужчины его мужское начало, его либидо, стремление к физическому удовлетворению своего основного инстинкта, и что от любви у мужчины к женщине останется? Чувство долга? Чувство чести? Обязательства перед социумом?

Надо быть голубоглазым юнцом, или женщиной, чтобы до конца отрицать один непреложный факт: изначально в любви женщина движима материнским инстинктом – стремлением родить и воспитать свое дите, мужчина – своим либидо. А поскольку инстинкт материнства – это вторая (или первая) натура женщины, и женщина изначально сама по себе это Стихия, Природа, Эмоцио, а мужское либидо имеет тенденцию то и дело ослабевать, а Рацио включаться, на помощь приходят всевозможные социумные установки, вроде «мужского и отцовского долга», «мужских обязательств», «отцовства» и т.д.

Лет до тринадцати-пятнадцати так называемое чувство любви нам неизвестно. Мальчикам не интересны девочки, и даже в чем-то непонятны и противны. Но далее, лет в тринадцать-пятнадцать, с каждым из нас происходит естественный гормональный взрыв. Наши тестикулы в огромных количествах начинают вырабатывать и посылать в наш недоразвитый мозг сигналы, будоражащие наше пробуждающееся мужское начало. Возникает животное физическое влечение к лицам противоположного пола. И это природа – в ней изначально нет чего-то плохого или постыдного, ничего из того, чем мы, люди верящие и субъективные, следующие моде и своим часто меняющимся настроениям, ее наделяем.      

К природе тут же присоединяется социум с его непреложными заповедями: настоящий мужчина должен жениться, родить сына, быть хорошим семьянином и отцом. С экранов ТВ, отовсюду, с грандиозной настойчивостью и интенсивностью, в недоразвитый мальчишеский мозг внедряются аксиомы-народные поговорки-прибаутки о «второй половинке, где-то ищущей тебя», «настоящих мужчинах, у которых всегда есть женщина», «верных подругах», «спутницах жизни» и т.д.

(Анализирую себя: девственником я оставался до двадцати годов. При этом, замечательно себя ощущая – и физически, и ментально, несмотря на то, что большая часть моих знакомых мужского пола символически уже превратилась в «мужчин», с горем пополам познав, как это смешно называлось, женщину, и перейдя какой-то, почти священный, Рубикон, за которым притягательно маячила Мужественность (тогда я еще не был рабом женского влагалища, как теперь я это осознаю). До того момента, пока я явно не ощутил, как  Старший брат, социум, с дьявольской силой принялся внушать мне, что со мной явно что-то не в порядке. И если со своим животным влечением я справлялся, в том числе, вполне понятным и естественным для всего живого мужского рода образом,  не испытывая при этом какого-либо дискомфорта, и не наделяя эту сторону жизни той грандиозной символичностью и значимостью, то с давлением социума я справляться был больше не в силах.          

«Как, тебе уже двадцать, а ты все еще девственник?!», «Все нормальные парни уже давно переспали, а где был ты?!», «Мужчина твоего возраста без женщины не может!» И дальше - хуже – «С тобой что-то не так!», «Ты лузер!», «Ты не полноценный!». 

Взрослый здравомыслящий человек осознает, как много в нашей жизни завязано на нашем сексуальном животном начале. Секс, не обязательно открытый и явный, а тонко завуалированный, подразумеваемый, ежедневно, ежечасно, ежеминутно внедряется в наш мозг, подчиняя нас себе. Мы живем в гипер сексуализированном мире, где, как у примитивных народов по-прежнему поклоняются Фаллосу и Влагалищу. С экранов ТВ, журналов, газет, дома и на работе, надо нам или нет, хотим мы того или нет, нас повсюду атакуют, в том или ином виде, аллюзии на наш основной инстинкт. И в зависимости от того, интеллигенты мы или, например, из неполной рабочей семьи, мы начинаем искать выход своему животному началу, окружая его флером блоковской романтики или практикую, особо не задумываясь, one night stands без обязательств – каждому свое.   

Именно под давлением социума, сообразно своему книжно-интеллигентскому воспитанию, весь в романтических стихах и полный самых нежных намерений, я кинулся искать себе «ту единственную и неповторимую, без которой я, мужчина, никак не мог быть цельным». Социум знал лучше, как мне лучше и как должно быть.

Вся последующая моя жизнь, в той или иной степени, и была суть подчинение двум константам: Либидо и Социуму. Либидо гнало меня по привычке удовлетворять свою похоть, облекая ее в нужные прекрасные и не очень одежды, Социум придавал этому смысл и значимость.

Хотел бы еще раз, после этого хаоса небрежно изложенных мыслей, вернуться к простому кислотному тесту: заберите у мужчины его либидо и вы заберете у мужчины само великое, прекрасное, грандиозное чувство любовь. Нет, вы, конечно, оставите ему чувство долга, обязательства перед своей женщиной и детьми, снисходительность и жалость. Но главного не будет. И на это не стоит обижаться. Это Природа. А Природа не бывает плохой или хорошей, красивой или нет – это понятие человеческие и весьма релятивные.

И многие женщины, сознательно или бессознательно, прекрасно понимают, на чем зыбко зиждется мужская любовь. Осознанно или нет, просто по опыту предыдущих поколений своих матерей и бабушек, они, в своих отношениях с мужчинами по-прежнему апеллируют к их животному началу, основному инстинкту, Либидо. Начиная с первой встречи, когда женщина всячески прихорашивается и украшает себя, взывая не к мужскому разуму, а к его чувственности, гениталиям, или продолжая уже сложившимися отношениями, когда любая женщина прекрасно знает, как ублажить и удержать рядом с собой мужчину, и заканчивая Смертью так называемой Любви, женщина всегда неизменна, даже если она сама об этом не подозревает.   

Вопрос: а есть ли любовь? Наверное, есть. Но каждый в это понятие вкладывает свой смысл. И дело каждого – смотреть на вещи широко открытыми или широко закрытыми глазами.



О культе молодости и ненависти к старости

“Forever young, forever young, I want to be forever young” – рефреном желаний большинства звучит в ушах незамысловатая песенка из молодых лет. Молодость – это все. Это молодое здоровое сексуальное (последнее очень важно) тело. Это желания и еще не растоптанные грязными сапогами жизни иллюзии. Это прекрасное будущее, которое только впереди. Все хотят оставаться молодыми. Все боятся, что молодость проходит. Все тоскуют по ушедшей юности.

А я нет. Вот по не омраченному сознанием себя и мира детству я тоскую. Когда все было просто, все были братьями, а твоя деревня на тридцать дворов представлялась огромной и удивительной вселенной. А вот по прыщавому нескладному отрочеству, с его неопределенностью, тысячами «глобальных» бед, как «меня терроризируют придурки из соседнего двора» или «меня девушки не любят», по юности, когда нужно было завоевывать свое место под солнцем, доказывая каждый день, что ты не верблюд, а ты так и не понимал, почему я должен больше работать локтями и кулаками, а не умом и совестью, и чуть далее, я тоскую вряд ли.

Я искренне думаю (и тем безмерно счастлив), какое счастье, что эта такая замечательная суета с ее тысячью глупостей, с ее миллионом мнимых бед и катастроф, с ее столь остро воспринимаемой несправедливостью и не всегда забавной глупостью, большей частью, уже позади.

Не нужно ходить в старшие классы, где тебя оценивают по тому, кто твои родители и «как ты разговариваешь с учителем», потому, насколько ты вписываешься в узкие рамки перцепций твоей классной учительницы, у которой снова проблемы с сыном, и поэтому она вымещает свое злость на тебе, и тебе ставят оценки за то, насколько ты выучил урок, а не за знания, твою индивидуальность и способность мыслить и развивать мысль (о, как я любил we don’t need no education, we don’t need no thought control, teacher, leave them kids alone!), чтобы никогда не захотеть вернуться туда снова.

Не надо завоевывать свое место под тусклым солнцем, или, скорее, в этом густом тумане из людской углекислоты под громким названием жизнь, не имея ни малейшего представления о том, «а кем ты хочешь быть в этой жизни», конечно, имея ввиду «чем» - инструментом для зарабатывания денег на жизнь и членом общества -  столяром, доктором, бизнесменом (а можно я останусь самим собой, Социум? Нет, нельзя!).

Не надо снова и снова, на новом и даже старом месте, убеждать каждого, кто старше или выше тебя по положению, что ты «не тварь дрожащая», что ты что-то понимаешь, знаешь и умеешь, а также чувствуешь и переживаешь.

Молодость – пора несчастий, глупостей, разочарований, при плохом понимании себя и происходящих вокруг тебя вполне закономерных и далеко не столь идиллических процессов. И ее значимость в стократ преувеличена, идеализирована на потр*** наивному молодняку, расписана масляными красками иллюзий и суавного обмана поверх реального грубого поцарапанного холста реальной жизни. Единственное ее неоспоримое преимущество в ее простительном неведении, которое дарует надежду на то, что впереди все обязательно будет хорошо.

Я люблю свой зрелый возраст. В этом смешном мире, где часто больше оценивают и ценят человека не за то, что он есть на самом деле, а за его седины, хриплый голос и выпирающий живот, словно они, как паспорт, свидетельствуют о его истинной сути, его жизненном и профессиональном опыте, умении и знаниях, удобнее быть глупцом в возрасте, нежели умником в молодости.

Мне нравится знать и понимать немного больше молодых, уже умея направлять и контролировать ход своих мыслей, свои желания и свои поступки, и делать правильные, не с точки зрения общепринятого комильфо и так быстро меняющихся общественных перцепций, а с других, философских и более глубоких и выверенных позиций, выводы.

Мне нравится не быть заложником своей юношеской сексуальности, совершая тысячу идиотских поступков, на которые меня толкали она и он – мой социум.

Мне нравится видеть и понимать женщин, не такими, какими они желают казаться и стараются для нас быть, под толстым слоем из краски и одежд, как актрисы японского театра Кабуки, а такими, какие они есть на самом деле. Также как мне нравится понимать и видеть всех остальных, избегая горьких разочарований из-за того, что они хорошо сыграли свою роль, а я зритель им поверил.

Одним словом, я нахожу удовольствие в том, что я больше не зеленый глупец.

Мне уже не страшно получить двойку и от этого ужаса слоняться весь вечер вокруг дома, не смея зайти внутрь, где меня ждут высокий эшафот и беспощадный палач. Мне даже не страшно потерять свою работу, потому что это пройденные этапы и выкристаллизовавшийся из них опыт, который мне шепчет с легкой усмешкой: «Не бойся, это такие пустяки». Мне не страшно услышать от понравившейся мне женщины «Нет». Мне не страшно разводов, переездов, пожаров, даже болезни. Ну, в какой-то, значительной степени, потому как ничего человеческого (читайте страхов, комплексов, переживаний я не лишен). Потому что даже в болезни я нахожу пользу и вижу грандиозный жизненный опыт, а не только страдание и упущенные возможности.            

Честно, мне забавно внушать уважение и создавать у смешного большинства иллюзию своей значимости одним своим видом: седыми висками, степенными манерами, своей вальяжной зрелостью. Мне не нужно прилагать тех значительных усилий для того, чтобы произвести нужное впечатление, которое прилагают молодые люди. Я даже уже не спорю, когда меня настойчиво выдвигают в начальники (ну, если народу в начальники выдвигают по степенному виду, а не по иным качествам, то выдвигайте, вы же лучше знаете), а потом недоумевают, что я не оправдываю возложенного на меня доверия (его вы возложили на меня, не я).

Мне нравится действительно знать, а не делать вид, играя в старающегося произвести впечатление умника, что не надо никуда торопиться. Что наши цели большей частью суть напрасны.Что деньги – это не главное. Что мир часто смешной и иногда страшный. Что нужно ценить то малое, что у тебя есть, так оно и есть самое огромное и важное.

Я знаю, что человек одинок изначально и бесповоротно. Одиноким приходит в этот мир и одиноким уходит. И не надо тяготиться одиночеством, как у нас принято, а принимать его за науку и благо.

Иногда, правда, я тягощусь своим зрелым знанием, сетую и в сердцах посылаю этот мир к черту, но и это уже не надолго.

Я знаю, что я уже вряд ли совершу тысячу идиотизмов. Например, сяду в тюрьму, потому что поддадусь чьему-нибудь дурному влиянию и, например, угоню машину или нападу на прохожего. Я знаю, что я не покончу с собой из-за несчастной любви. Не напьюсь до смерти и не замерзну в сугробе. Хотя, кто знает (я ведь тоже человек-)…

Меня не так уже интересует моя внешняя оболочка, и это счастье, когда можно просто надеть немодное пальто и радоваться тому, что тебе в нем тепло и удобно, а не тому, что ты в нем заправский денди.

Есть тысяча повод порадоваться своей зрелости и не тосковать по своей глупой молодости. И нужно это учиться понимать.

(Честно признаться, мне до смерти надоел этот дурацкий мир. Надоел так, что все чаще и чаще возникает мысль, что когда придет Она, не сморщенная злобная Старуха с косой, а моя прекрасная, в белых одеждах Мортия, и тихо улыбнувшись, позовет меня с собой, я с радостью оставлю весь этот тлен, весь этот театр абсурда, где люди играют комедийные и трагичные роли, и редко роли свои, настоящие. Кто нам сказал, что смерть уродлива, страшна, болезненна? Я знаю людей, которые умирают с улыбкой на уставших устах-)

Как я счастлив, что я больше не молод!
 

Об идиотии общения и тотального непонимания

Одно из самых больших желаний каждого из нас – быть понятым другими. Мы, люди схожей культуры и одного языка, разделяющие одно прошлое и живущие в очень похожем настоящем, упорно не понимаем друг друга. Разве это не странно?

Большинство из нас не приучено и не умеет слышать смыслы слов и понимать их значения, которые произносит их брат по крови. Колоссальное число людей словно ведут свой собственный внутренний монолог и, услышав что-то из уст другого, вырванные из своих мыслей, встрепенувшись, начинают как будто отвечает не на услышанные, а свои собственные вопросы, сомнения, дилеммы, произвольно проецируя их и на тебя.

Вся моя жизнь, в той или иной степени, убеждение и переубеждение окружающих меня людей в том, что «я не такой», «я хотел сказать вот это», «сделать вот то». И чем больше попытка и старание донести до них, что я имел ввиду, тем сильнее их сопротивление и желание оставаться на своих позициях.

Конечно, в значительной степени это от того, что люди проецируют себя, свои сомнения, страхи и желания на окружающих, словно ставят себя на твое место. Материально заинтересованные видят в твоем стремлении, например, к общей справедливости материальную заинтересованность. Умники – желание интеллектуально превзойти и самоутвердиться. Те, кто выслуживается перед начальством, считает, что и твоя цель выслужиться. И переубедить кого-либо весьма непросто. Да и, наверное, не нужно. Такие будут тебя либо уважать, либо бояться, либо внутренне презирать – а это много лучше, нежели быть любимым дураками.

Хотя бывает и наоборот: борцы за справедливость и прочие высокие идеалы не желают признавать в других столь же высоких устремлений, как у себя, и ментально низводят последних до материальных уровней.

В том или ином случае, попытка диалога между людьми то и дело терпит неудачу, и у большинства остается ощущение перманентной фрустрации по причине своей непонятности и недопонятости. Отсюда - «Счастье – это когда тебя понимают», и такой полет души и сердца, когда ты, на самом деле, так редко, встречаешь настоящее понимание твои слов и поступков.   

Многим из нас и не нужны слова и те смыслы, которые за ними стоят. Человек все-таки животное эмоциональное в большей степени, нежели рациональное, разумное. (Эмоции, как и секс, в жизни человека занимают колоссальное место, хотя многие из нас об этом и не подозревают, считая себя людьми именно разумными). Оно слышит не ЧТО, а КАК. Как произносится слово, с какой интонацией, с каким выражением лица и жестикуляцией. Во что одет говорящий, сколько ему лет, какое социальное положение он занимает и т.д. Из чего делает поспешный вывод относительно того, что ты имел в виду, что хотел сказать донести и стоит ли этому доверять. Отсюда в наши дни такое число всевозможных советов, тренингов и даже целых наук: «Как правильно составить резюме», «Как пройти собеседование», «Как поступить в вуз», «Как в себя влюбить», «Как получить голоса избирателей» и т.п. Именно КАК, а не ЧТО часто определяет успешность, качество и ход нашей жизни. (И разве, для более-менее мыслящего человека это не печально, по меньшей мере?)

На КАК базируются следственные и судебные процессы (умение убеждать, вызывать сострадание, говорить горячо и словно искренне, важнее тихо произнесенных слов правды. А УК, чувство такое, словно играют: признайте это – и вам скостят, убедите суд в том – и вам дадут меньший штраф и т.д.). На КАК стоит вся политика (когда можно разбомбить целую страну, а потом рассказывать миру, в газетных статьях и учебниках истории, КАК это было). На КАК строится семейная жизнь человека (КАК будет соврано, почему ты пришел в пять утра или почему тебя уволили, гораздо важнее того, ПОЧЕМУ на самом деле это произошло). КАК человек работает важнее того, ЧТО он делает (умение создать иллюзию бурной деятельности с приложением некоторых усилий принесет больше пользы и будет скорее всего оценено руководством, чем тихое и не бросающееся в глаза корпение над своими обязанностями – важно не только сделать свое дело, важно его защитить, доказать его нужность – потому как дураки сами редко видят значительность дел, если они не облечены в определенные атрибуты, понятные дуракам).   

Большинство мыслит (если это можно так назвать) уже готовыми категориями и оценками относительно того, что до них пытаются донести. На самом деле, мыслительного процесса здесь нет и в помине, хотя бы потому, что он, мыслительный процесс все-таки занимает какое-то время и представляет собой процесс независимый, более-менее самостоятельный.

У человечества целый арсенал готовых, всегда под рукой, атрибутов для быстрой и несложной интерпретации друг друга. КАК, например, собака ориентируется по регистру запахов, так и человек ориентируется по ряду общепринятых прибамбасов, символов, откровенных модных глупостей. Быстро обнюхать друг дружку чаще важнее, чем постараться составить какое-то мнение посредством мыслительного процесса на основе закономерных выводов.

Букет алых роз – КАК явная симпатия и интерес к женщине, завуалированное «Я тебя хочу», КАК сейчас говорят. Крепкое рукопожатие и открытый прямой взгляд – КАК свидетельство уверенности, открытости и дружелюбии в отношении твоего vis-a-vis. Напротив, неулыбчивое сосредоточенное лицо, конечно, КАК бы говорит о недружелюбии, неоткрытости и всяческих проблемах, например, со здоровьем. У политиков и дипломатов целый ритуал, КАК стать, КАК сесть. И эти «КАК стать, КАК сесть», в нашем мире дураков, часто важнее самих дел. У мужчин атрибуты свои, КАК свои и у женщин и т.д.

Сколько раз за твою жизнь тебе давали оценку не потому, что ты есть, на самом деле, чем можешь быть, а лишь потому, какой посыл ты направлял в окружающий мир и как его принимали? Сколько раз слова правды оставались не услышанными и непонятыми, только лишь потому, что твоим интерпретаторам была не совсем понятна, или приятна, атрибутика, внешняя оболочка этих слов? И, напротив, сколько раз ложь принималась за правду только лишь потому, что она имела вид легкий, приятный для уха и красивый для глаза?

Такой была политика Адольфа Гитлера, в том числе, посредством внешней уверенности, зычной риторики и апеллировавшей к миллионам тщеславной атрибутики титульной расы ввергшего миллионы дураков в грандиозный и трагический обман. Перефразируя вольнодумца и правдоруба Вольтера, я бы сказал: «Лгать нужно нагло, яростно, глядя в глаза. Тогда и сама правда усомнится в себе».

Человеку свойственно домысливать и вкладывать свои собственные смыслы в услышанное и увиденное. Отвечать на какие-то свои вопросы. И здесь, возможно, человека и можно понять. Все-таки homo erratum est. Но какой горький, или смешной – в зависимости об обстоятельств и твоего настроения, вид принимают такие «интерпретации». И какое счастье иметь в своем окружении тех, кто способен не только домысливать сказанное и увиденное, но и его осмысливать. Тот будет понят, а следовательно счастлив.    

 
   
Так есть ли надежда?

«Нет, надежды нет. Все рано или поздно постареют, заболеют раком или у них случится кишечная непроходимость, и они умрут. Ведь умирают все…» - можно сказать правдиво, хотя и не очень оптимистично.

А если сказать так: «Да, надежда есть у всякого! Каждый может спастись! Нас ждут райские кущи с резвящимися там обнаженными гуриями и никаких забот, нужно только верить…» и что-то там еще. Интересно, была бы у церкви такая многочисленная паства из простого дурачья, если бы она не внушала людям эту идиотскую надежду с загробной жизнью?

А серьезно, да постареем, да заболеем, да умрем. Разве не правда?   



Иметь смелость оставаться самим собой

Быть и оставаться самим собой - непозволительная роскошь. Еще труднее оставаться самим собой, когда ты что-то в этой жизни понимаешь, имеешь собственное мнение и осмеливаешься о нем заявлять. Современный человек, несмотря на завоеванные свободы – демократию, права человека, право на труд и самовыражение, по-прежнему несвободен. Несвободен быть таким, какой он есть на самом деле, быть самим собой.

Нам запрещено быть такими, как мы есть, в социуме, так как социум ждет от нас, что мы будем такими, как он нам диктует. От всех нас ожидают определенного, как правило, одинакового поведения и отношения. Нам дают определенные готовые мнения и ждут, что мы выберем одно из них. Мы не должны быть самими собой на работе, так как уже работодатель тр***ет, чтобы мы были такими, как хочет он, а не как того хотим мы. Мы также не всегда имеем право быть собой настоящими даже дома, в кругу своей семьи, так как и семья с ее нормами и правилами, диктует нам, какими мы должны быть. При всей кажущейся видимости свободы современного человека, он по-прежнему не свободен. И порой цена, которую платит человек за роскошь иметь собственное мнение и оставаться самим собой значительная.

При всей свободе слова, свобода эта также имеет свои довольно нечеткие границы и рамки. В современном мире они носят названия «политкорректность» и «толерантность». Человек не имеет права сказать истинно то, что он думает о другом человеке, если это хоть как-то не льстит самолюбию и самомнению последнего.

Сказать негру «негр» уже не comme il faut, даже если кожа негра чернее смоли. Назвать глупца глупцом - также оскорбить чувства последнего. Даже если он говорит или делает откровеннейшую глупость, слово «глупец» будет оскорбительным и непозволительным. И даже назвать вора и подлеца вором и подлецом, у окружающих скорее вызовет негодование в отношении того, кто эти слова произносит, но не в отношении вора и подлеца.

Может показаться, что толерантность – это прекрасное завоевание современного мира, однако под его эгидой чаще скрываются разного рода непотребности и глупость рода человеческого. Гомосексуалисты, разного рода извращенцы, трусы, глупцы, те же воры и подлецы тр***ют к себе толерантного, то есть, терпимого отношения. И уже нормальный человек, хорошо воспитанный своими родителями, с правильными жизненными принципами и установками, становится уравненным в правах с гомосексуалистом или трусом.

Почти также как и раньше, по-прежнему нельзя говорить вслух, если твои мнения расходятся с общепринятыми, как-то выбиваются из данных готовых. Нет, в лагеря тебя уже не сошлют, но к ответственности за т.н. дефамацию и ложь привлечь могут. А также предадут остракизму, объявят бойкот, уволят с работы или изгонят из семьи.

У меня неоднократно были проблемы из-за того, что я говорил и писал то, что думал и чувствовал. В такие моменты мне ясно давали понять, что если еще думать так я могу, то говорить и писать так я не должен. Были они в семье, так как мои родные такие же нормальные (значит, похожие на всех остальных) люди, готовые с удовольствием слышать приукрашенные комплименты и здравицы в свою честь, но далеко не готовые услышать о себе критику, нелестную правду. Были они на работе, когда руководители обнаруживали изложенные на бумаге мои мысли, например, вскрыв мои личные документы, и жутко оскорблялись, или когда я им в лицо заявлял о  своем отличном видении проблем и ситуаций, а также видении и понимании их самих. Были они и в обычной повседневной жизни.

Например, директору завода можно было вывозить машиной с работы доски или использовать труд рабочих для своих личных целей у себя дома, даже особо не прикрываясь, но стоило действиям дать свои истинные имена, или даже просто обратить на них внимание, как поднимался неимоверный гвалт: руководитель оскорблялся до глубины души. Чем? Смелостью, наглостью или правдивостью обидчика?

Или, например, начальнику можно было обманывать своих подчиненных с зарплатой и условиями труда, манипулируя ими, но намекнуть ему его нечестность, призвав к его совести, получалось крамолой. И тогда уже обидчик вываливался в дегте и перьях, на него быстро собирался компромат и широким жестом попранной невинности указывалось на дверь. А подруге узнать о том, что наши отношения начали меня тяготить и я на них начал смотреть как на кабалу, несвободу, что-либо объяснить было уже невозможно. И тогда сбирались вещи, бросались горьки слова и оскорбленная в своих лучших чувствах женщина поспешно удалялась куда-нибудь к маме, или тому, кто в следующий раз поостережется говорить что-нибудь эдакое правдивое. Быть самим собой, со своей совестью и зрением, порой обходилось дорого. 

Общепринятая глупость, невыразительность и заурядность мыслей и слов приветствуется толпой гораздо больше, нежели одно слово правды и ума. Люди будут совершать непристойности и гнусности, участвовать в войнах и сживать со свету один другого, до тех пор, пока этим их поступкам будут даваться лживые льстящие их тщеславию имена. На свете действительно огромное число людей, которые боятся и ненавидят правду. Они не стыдятся совершать что-нибудь нехорошее и постыдное, раз за разом, но не терпят, когда им на это указывают. Но на свете еще и огромное число людей, которые не умеют отличать правду от неправды. Ими манипулируют, дают готовые мнения и предлагают из них выбрать.

Помню забавный случай, как искренно оскорбился мой тесть, когда его ночной храп две ночи мне не давал уснуть, и я, наутро, на его вопрос «Как спалось?», в присутствии прочих родственников жены, честно ответил «Мешал ваш храп». Или не такой забавный, когда до конца дней своих на меня разобиделся мой шеф, у которого я поинтересовался, почему мы, его подчиненные, выходим на работу в положенное время, а он приезжает к обеду или не приезжает вовсе, заставляя нас лгать уже своему начальству о том, что он где-нибудь на совещании. Помню всеобщую неловкость, густо повисшую в воздухе. О чем думал каждый из присутствующих? Вряд ли о том, какой я смелый и правдивый. Скорее, какой я сумасшедший, раз покусился на священную корову - нашего дорогого шефа. А шеф-то думал, что он шеф самый лучший.

Иметь свое мнение и иметь смелость его высказывать, когда ты видишь то, как кто-то делает что-то не сообразное с общепринятой и понятной совестью, христианскими принципами или просто  твоими принципами. Зло – злом. Трусость – трусостью. Ложь – ложью. Назвать короля голым, если он голый, несмотря на то, что это король, а не свинопас. Иметь ум, смелость и совесть. Уметь не предавать себя, малодушничая. Осмелиться быть самим собой, даже если это не льстит окружающим. Ради них же самих. Чтобы кое кто задумался и, может, изменил свою жизнь к лучшему.

Конечно, ситуации могут быть разными, и не всегда нужно и можно соваться со своей правдой, своим я. Не все и всегда этого хотят. Не быть унтером Пришибеевым, этакой высшей инстанцией совестливости и правдивости, если это тебе не касается, и ты можешь чего-то не понимать. Но еще хуже молчать, соблюдая свой шкурный интерес, когда ты видишь, как обманывают твоего коллегу по работе. Не промолчать, когда сталкиваешься с воровством и подлостью, беспокоясь о своей шкуре. Уметь встать и сделать из длинного ряда молчунов шаг вперед, отдавая себе отчет в том, что за правду чаще бьют, чем гладят по головке.

У меня в юности был случай. Из нашей студенческой группы меня и еще двоих выбрали для проведения следственного эксперимента. Вернее, выбрали как подсадных уток, чтобы поймать нечистого на руку продавца в магазине продтоваров. Мы купили у него полтора килограмма мяса, полкило сливочного масла и грамм триста шоколадных конфет. Потом там же, уже в присутствии представителя ОБХС, перевесили все купленное, чтобы обнаружить, что все – и мясо, и масло, и конфеты было недовешено. Мы помогли выявить нечестного продавца, проявили свою неравнодушную гражданскую позицию. Нас поблагодарили и мы ушли уверенные в том, что «вор должен сидеть в тюрьме». Однако за магазином нас окружила группа местного хулиганья и в недвусмысленных выражениях дала понять, что мы подставили их подельника, кума, брата и свата, и что нас сейчас будут бить. Чувство гордости и уверенности в том, что мы поступили правильно, быстро улетучилось, и каждый из нас уже было пожалел, что пошел на столь рискованный шаг. Нас отпустили живыми и невредимыми, хорошо попугав. Двое моих товарищей там же поклялись больше никогда не участвовать в подобного рода авантюрах, и не только из страха за свое здоровье. Была в этом еще какая-то неловкость, чуть ли не позор: вор (каждый из нас) не сдает вора. Но у меня в голове роились другие вопросы: почему у нас выявить продавца-ворюгу, который обвешивает тебя, твоих родных и знакомых, как говорилось, «западло», некрасиво и постыдно, а вот, например, самому стырить у себя на заводе или еще где что-нибудь – своего рода геройство? Почему молчать в тряпочку, видя, что твой работодатель нечестен с твоими же коллегами, выносит доски с завода или тратит деньги на личные поездки в Европу, нормально и понятно, а заявить об этом во всеуслышанье – вызвать всеобщую неловкость?      

Прошло всего двадцать с небольшим лет спустя после распада СССР, когда мы все жили, или старались жить по более-менее общим «понятиям» а ля «младших не нужно обижать, старших нужно уважать», а в головах людей произошел колоссальный сдвиг, деформация всего, что носило название морали и нравственности. Базовые константы, взятые из Библии «не укради», «не лги», «не прелюбодействуй» и т.д., рухнули, разбившись на тысячи острых осколков, быстрехонько образовав у людей тысячу разных новых перцепций. И оказалось, что можно и даже круто и воровать, и лгать, и прелюбодействовать. Воровать, потому что воруют все и потому что тебе-де не додали. И тот, кто был вчера «вором, который должен сидеть в тюрьме», сегодня становился образцом для подражания. Лгать, потому что лгут все, и честный – хуже врага. Ну, если принять за аксиому, что не врать невозможно, то тот, кто не врет – действительно подлец. Прелюбодействовать и вовсе преогромное удовольствие и забава – живем-то один раз. И т.д.

Ясное дело, и при СССР и воровали, и лгали, и прелюбодействовали, но этому не было общественного, столь широкого одобрения. Воровать было плохо. Лгать нехорошо. Изменять своей жене постыдно. А сейчас, более опытная, чем я, подруга моей жены меня наставляет: «Изменять можно. Но только чтобы жена не узнала». Коллега по работе рассуждает: «А кто не ворует? И тебе можно. Но только чтобы не поймали». Близкий друг делится: «Без лжи не проживешь. Лги, но так, чтобы не догадались». И тормозами у всех этих людей служат не законы морали и нравственности, христианские заповеди или свои принципы, а страх быть пойманным и наказанным. Ну, и «так делают все» - тоже существенный фактор в выборе тех или иных морально или аморально-нравственных приоритетов.

И уже с огромным числом людей, своих одногодков, которые давно перестроились и «модернизировались», я говорю словно на иностранном языке. Говорю вроде бы понятными и простыми словами, но вижу, что не понимают меня. Я их вроде как понимаю. А они меня нет.

Который мой знакомый жалуется на свою работу или увольняется с работы и переходит на новую, а я только и слышу про маленькую зарплату, плохие условия и злого начальника. Маленькая зарплата, плохие условия и злой начальник – понятно всем. И ни один из них не заикается о том, что его совесть, или воспитание, или понятия о морали и нравственности не позволяют ему, например, торговать гнилыми помидорами. Гнилыми помидорами, например, торговать как раз можно – такого вопроса у них не стоит. Тем более, если за это хорошо платят и условия хорошие и начальник не злой. А вот работать за маленькую зарплату или под злым начальником никак нельзя.

В своей молодости, в свое время, я уволился с одного доходного места. В то время как большинство перебивалось с воды на квас, на зарплату в эквиваленте 50-60 долларов, мне платили раз в шесть-семь больше. И какое-то время это было здорово. Но работа с иностранцами, немаленькая зарплата, соблюдение профессиональных интересов – все было оставлено, когда закончился кислород. Когда из уст начальства и его холуев я не мог больше слушать грязь про своих коллег, когда большие деньги, как это часто бывает, начали развращать тех, кто был у кормила. Скандал, заявление и увольнение по собственному желанию. И потом я целый год, от своих родных и знакомых, слышал один и тот же вопрос: «Как ты мог уволиться с такого доходного места?» Я и себе задавал этот же вопрос. И задаю и сейчас: как можно уволиться, когда тебе платят больше чем остальным и условия позволяют работать и дальше, только по своим принципам, из-за того, что люди, с которыми ты работаешь, как нормальное большинство, морально-нравственным грузом не отягощено? И нужно ли?   

Человеку совестливому, ищущему в этом мире справедливости, а не только хорошей зарплаты и удобных условий, быть и оставаться самим собой невероятно сложно. Против него все. Так повелось: мы готовы понять и простить и труса, и вора, и даже убийцу. Но простить того, кто выше нас в вопросах совести, того, кого мы крестим «морализатором», «Иисусиком», «чистоплюем», невероятно трудно. Поскольку именно такие люди являются для нас живым укором нашего несовершенства.