23

Один, как перст, вокруг перста,
меж прыгающих с мокрого перрона,
считаю про себя до ста,
Кручу колечко Соломона.

Вот. Как-то так.

Из двери в дверь,
из сердца в душу
они снуют, не вытирая ног.
Уж верь-не-верь,
здесь их покой нарушен.
Им помешал бы, если только мог.
Из коридора в коридор,
из окон настежь в окна
снуют они с тех самых пор,
как память их промокла.
Они, которые забот
не нюхали ни грамма.
Кто день за днем,
из года в год
шептали тихо мамам
о том, что мир открыт для них,
и если быть, то первым.
Нет, милая, нет, я не псих.
Всё это нервы–стервы.
И стервы–стрелки циферблатов глаз,
в которые созвездия смотрели,
за кругом чертят круг. И жарит джаз,
чтоб черти в круг войти не смели.
По циферблатам время не узнать.
Меня оно тоже не узнает:
- Который час? – кричу ему.
- Да скоро уже пять.
- Как пять? Не может быть!
Ты слышишь?! Вот даёт!
А дел еще по горло до отбоя.
Эх плюнуть на всё в пять,
чтоб в шесть тебя обнять,
а дальше хоть бы хны!
Хоть кровь роняй на лёд,
хоть спи на крыше стоя.
Уж и не знаю, чем могу
помочь тебе, родная?
Ты самого меня в дугу
согнуть способна, зная
всё наперёд. Ты всё простишь,
всё позабудешь может,
лишь к небу чистому взлетишь.
И я с тобою тоже.
Где место женской красоте,
там память от мужчин уходит.
Живи вот так, как будто налегке.
Ступает всё.
       Пройдёт и это.
              Да уже проходит.