Оставшаяся на берегу

1)
Можешь считать все стены; сквозь ковыли
биться, ломая сцепления черных слов:
помнишь, мы шли, задыхаясь  - в густой пыли,
помнишь, как билась в висках, пламенея, кровь?

Капли огня упадут в травяной покров,
и отзовётся:
«Страдания – отцвели».

Да, затянулась нить на чужих руках,
губы сомкнулись оловом тишины:
помнишь ли то, как оковами рвался страх
и наливались рога молодой луны?..

Реки стекаются в море; густеет дым:
то, что не стало пеплом, покроет – прах.

Шаг остановится, в бездну сорвется бег -
только позволь мне идти за тобой! -  но всё ж
падают руки, как падает с окон снег:
так в подсердечье вонзается криком нож:

гибелен путь, но страшнее – немой побег.
Ты никогда меня – знаю -
не позовёшь.

2)
Мы встретились,
когда металась вьюга
над палубами –
в ночь, когда корабль
уже летел стрелой – и чьи-то руки
касались стали…
Был предсказан – жар;
она шагала рядом,
так, что ветер
(тот самый, что клонил верхушки мачт)
касался щёк,
и отражался светом,
когда она шептала:

«Не заплачь,
не говори. Осмелься жить в молчанье…»

и я не знал, как сметь – заговорить…

Она ушла.
И ветер прошептал мне:
«Ты знаешь, что сгорели – корабли?»

3)
Дети мои!
Оставлена:

кровь на чужих руках –
как на моих! До папертей
можно идти, но страх
гонит – в решетки, в стены ли? –
в недра души – и вспять!..

Дети мои!
О небыли
плачу:
креста – не снять,
крестную муку матери
дайте принять – одной!

Дети мои!
Отравлена
как кипятком – волной,
слышите ли?

Скажите мне,
долго ещё стоять
памятником –
надрывному,
сладкому слову –
«мать»?..

4)
А ты, ушедший в горечь и огонь,
ты – тот, кого я помню и поныне
сумеешь ли постигнуть,
что с тобой
могла бы жить в зачахнувшей пустыне,
у черных рек, у пустошей – когда б
ты верил мне и не бросался в бойню!

Что говорить?
Мне не составить слов,
тебе – их не услышать…

Всё же – помни.

5)
 - Путник, скажи мне, молю тебя:
(боги,
дайте мне сил
и оставьте – покой!)
ты не встречал их в тяжёлой дороге,
не говорил им, как яростна – боль?
Дети мои!

Расскажи мне – и следом
не утешай меня:
знаю, в огне
кто-то погиб из них…

Нет, я не брежу,
путник, рассказывай!

 - Жил, как во сне:
тьма там оскалилась клочьями страха:
не убежать, не рвануться – назад!
Старший твой сын поделился рубахой…

(Только в душе его – пламень и ад,
скован он клятвой…)

Тебе расскажу я,
как отзывались слезами – леса,
пел твой второй…

(Госпожа, он безумен,
я заглянул ему – помню! – в глаза…)

Третий – силён…
он всё так же свободен,
крепок и горд…

(И всё так же жесток…)

Сын твой четвертый –
отважнейший воин…

(Только в душе его – тьма и песок,
он не способен на чувство и жалость –
помню – прогнал меня с глаз, словно пса!)

Пятый – при нём, госпожа, оставаясь,
долго служил ему…

(Как он устал –
знала бы ты! –
от кровавых раздоров!)

Младшие – братья –
здоровы…

(Прости,
я не смогу рассказать тебе правды:
оба погибли…)

 - Спасибо.
Иди.

Путник, я верю тебе.
На распятье
сложно не верить любому, кто лжёт!

Нет, я не плачу…

Но только – проклятьем
снова на плечи ложится –
Исход…

6)
Песок.
Ковыль.
Расплесканная пыль
ложится мне на плечи:
дай мне камень,
дай мне навек – отчаявшись, застыть,
и осознать, что прежний путь оставлен…

Мне – не ушедшей – мука выше всех;
оставленной – залив, прилив – и небо,
и черный дождь…
и детский тихий смех,
и ты, что был, горел –
и снова предал
не их – меня!

И падает закат
в отчаянно сплетённые ладони…

Пройдут века.
Но всё, что говорят,
она уже –
как статуя –
не вспомнит.