Карфаген
Esse delendam. Срывается золото дней,
чернь позолоты не примет – но связаны жилы:
падай, вставай, отзывайся -
железо бессильно
пасть на колени и руки отнять от цепей.
Помни меня, даже если ветра отгремят,
волки сорвутся в бега, и обрушатся в земли
льды, что, растаяв, уже не позволят поверить
в то, что мы можем ещё обернуться назад.
Солнце уйдет в холодеющий сном кипяток,
нити на пальцах сплетутся в отчаянный отблеск…
Esse delendam! Забыться в лавине и шторме
легче всего,
разбиваясь о выступы строк.
О, говори мне, как будет отчаянна – ночь,
как нараспев по гитарам забьются – аккорды!
Я - ухожу,
оставляя сухое:
«Запомни,
этого пепла
не в силах
никто
превозмочь».
2)
…и рушить, и, взвиваясь, падать в снег:
до дрожи – до пылающего: «Слышишь?»
Оставлен дом,
тропа ведёт в разбег,
тропа летит по улицам и крышам;
болотами – слезами на щеках,
провалами подъездов и проулков
шагает – шторм…
Всего страшней – в ветрах
услышать зов – холодный, властный, гулкий,
и ждать его,
где сигаретный дым
мешается с отравленными снами…
Наш город обречён.
Но мы – стоим
и держим окровавленное знамя.
3)
Карфаген!
Это слово впиталось в ладони,
пробивая сетчатку расплавленных жил,
бесконечное пламя уходит к прибою,
у дорог догорает оставленный мир;
замирающей песней – у черного дула,
что, как прежде, стрелой обжигает висок –
говорить о любви, о горячем июле:
«Остаёшься – так падай на лёд и в песок,
и молчи, разрывая лавины объятий,
мы – у знамени!
Ветер уходит в гортань…»
Карфаген!
О тебе говорить – до распятья,
разрываясь меж болью и криком:
«Стреляй!».
4)
Я говорил – разрушить.
Морок залов
сплетался надо лбом моим, и жар
гремел от криков…
Где-то на вокзалах
я помню, говорили мне:
«Прощай,
я знаю, мы увидимся…»
Но ныне
как смею оборачиваться вспять?!
Он должен быть разрушен.
До пустыни,
до основанья,
до креста – «распять»,
распни его,
распни – и, одичалый,
смотри на руки – сможешь их умыть?
Он должен быть разрушен.
Шум вокзала.
И крик толпы,
и тихий голос:
«Плыть».
5)
Зарево шло со стен,
жглись в лихорадке лбы:
смертное: пламеней,
смертное: жги мосты;
в горле – не стон, но хрип:
«Дай мне упасть, мой друг!
Помнишь ли – билась жизнь
пеплом сгоревших вьюг,
брат мой! Сойди со стен,
в узких бойницах – тьма!"
Рушится – Карфаген,
тянет ладонь – зима,
и – от мерцанья глаз
тех, кто стоял вдали:
«Сможешь ли сжечь сейчас
пленных – и корабли?!»
6)
Мы хоронили падших. Пахло пеплом,
кедровый лес гремел и стыл от плача:
скажи мне, друг: оставит ли удачу
нам этот день и это злое лето?..
Вот – ночь, и раскаленными щеками
уже нельзя прижаться к вашим лицам,
и в уши бьётся: нет, мне это снится,
всё это сон – но плачут даже камни,
но жжётся боль,
и провода, и руки –
всего лишь то, что слишком в мире бренно…
Скажи, Катон, ты смел кричать: delendam,
но знал ли ты, что значит эта мука?!
…да, холодно.
Над черным Карфагеном
встаёт заря -
но не услышать звуков.
Свидетельство о публикации №113031809019