В глубинах Тарханкута

Вода кипит от всплесков рыбы,
косяк извилист, что удав,
и вы не закрывали рты бы,
такое с кручи увидав.
Несутся чайки, вьются, кружат,
галдят, горланят в небесах;
я понимаю жгучий ужас,
неистребимый рыбий страх.
Матёрые дельфины с краю,
как волки рыщут, – пекло! ад! –
я рыбий ужас понимаю,
я сам им чуть ли не объят.
Я сам нырял в сих водах славных
и до сих пор не позабыл,
когда курок, нажатый плавно,
перстом судьбы кефалям был…
Непостижимые дельфины
внезапны, – это видел я! –
мороз обхватывает спину,
когда несутся на тебя
и в метре, отвернув, ложатся
всей тушей на бок, и вокруг
тебя торпедами скользят всё,
сужая и сужая круг –
не в дельфинариуме, – где там! –
в глубинах, что влекут, как стих;
не верьте байкам и газетам
о добродушном нраве их.
Оскал, похожий на улыбку,
у бестий мчащихся, – без врак! –
а над тобой – свод неба зыбкий,
а под тобою – бездны мрак.
Не те они, что зрим в неволе,
а звери – мощны, голодны,
то ль, думаешь, не тронут, то ли…
и холод – к сердцу -  от спины!
И всё!..  Свернёшь к заливу круто,
почти безумен, как кефаль…
А над продутым Тарханкутом
бесстрастно солнце плавит даль…