Первое - последнее письмо

        Благодарю за всё, что было,
     благодарю за нелюбовь,
     благодарю за взлёт к вершинам
     и низвержение с них вновь,
     благодарю за все надежды,
     которые ты подарил,
     за то, каким бывал ты прежде,
     за то, каким ты после был.
     Благодарю за все страданья,
     за эту чашу слёз и мук,
     что я  испила в ожиданьи
     всех наших встреч и всех разлук,
     я чашу выпила, но горечь
     её пьянящего вина
     не променяла б я на море
     души безоблачного сна.

        Прости меня, теперь всё в прошлом,
     и ты не тот, и я не та,
     давай лишь помнить о хорошем,
     ведь жизнь так страшно коротка,
     а мир Творцом устроен так,
     что всё уходит без возврата,
     за всё и даже за пустяк,-
     неповторимости расплата.
     Но верю я, что лишь в страданьи
     душа возвысится должна,
     и чаша мук не наказанье,
     а лестница к стопам Творца.

        Пишу тебе, но для чего?
     Никто ответить мне не сможет.
     С тобой дружили мы давно
     и наша дружба так похожа
     казалась многим на любовь,
     но не тебе.
                Теперь, быть может,
     окидывая вновь и вновь
     холодным взглядом те года,
     в которых молодость осталась,
     мы улыбнёмся иногда
     всем детским дням, где зарождалась,
     и наша дружба, и мечты,
     и души наши расцветали,
     как на заре весной цветы,
     где мы любовь и боль познали
     и где впервые открывали
     в самих себе и мрак и свет
     тому назад уж много лет.

        Уже ты понял, дело в том,
     что я, мой друг, тебя любила.
     Теперь мне кажется всё сном,
     но этот сон я не забыла,
     бумаге и перу вручила
     переживанья многих лет,
     прими их, как судьбы привет.
     И может быть, когда нибудь,
     свершая жизненный свой путь,
     ты мимо не пройдёшь любви
     не разглядев её вблизи...

     С чего начать не знаю даже,
     всё главное и всё не то,
     не скажешь, мол весной однажды,
     нет, не весной, а так давно,
     что память мне не сохранила
     порыва первого любви
     мне кажется, что чувство жило
     с рожденья у меня в груди,
     ведь сколько я себя не помню,
     всегда с тобою рядом мы.
     Ты мне любил дарить цветы
     и непослушные ладонью
     мне волосы ты поправлял;
     и с детства, помню, мы любили,
     когда закат уж догорал,
     картошку печь. Мы разводили
     большой костёр и он пылал
     вздымая к небу снопы искр...
     Для нас в том был огромный риск,
     домой нас тут же уводили,
     хоть мы и хныкали и ныли...

        В ночи пылающий огонь,
     и диво в нём, и колдовство:
     он, то лизнёт слегка ладонь;
     то, дрогнув, обожжёт её;
     то ярким пламенем кругом
     разделит ночь на тень и свет;
     то вдруг замрёт, пахнёт дымком
     и подмигнёт, как друг, - привет!
     В нём чистота и теплота,
     на миг в нём жизнь и смерть  слились,
     так лишь любовь входя в сердца,
     сжигая их нам дарит жизнь.
     Быть может, от того огня
     зажглась в душе любовь моя ?

        Бежало время, годы шли,
     с тобой дружили мы как прежде,
     и поверяли все надежды,
     и мысли тайные свои,
     ну а когда пора настала
     мне полюбить, уже я знала,
     что сердце выбрало тебя,
     срослась с тобой душа моя.

        Но ты, ты полюбил другую,
     со мною дружбы не терял
     и беззаботно поверял
     свои мечты, из них любую
     хоть кровью я б хотела смыть,
     что бы с тобою рядом быть,
     что б о другой ты смог забыть.
     Все муки ревности познала
     я до конца в семнадцать лет,
     но гордость девичья мешала
     тебе открыться, ты ж был слеп
     и думал только о другой,
     встречаясь вечером со мной.

        Я помню многие свиданья,
     когда вдвоем с тобою мы
     бродили вечером и тайна
     недвижной, сладкой тишины
     нас уводила, завлекала
     прочь от шумящей суеты.
     Я о пустом, смеясь, болтала
     и, мне казалось, видишь ты
     мои и чувства и мечты,
     казалось, что ещё немного
     и ненавистная стена,
     что разделила нас надолго,
     всё ж рухнет, но, увы, она
     была по прежнему крепка.
     Тогда письмо я написала
     тебе, но всё ж не отослала.
     Теперь конечно всё прошло,
     но почитай его, оно,
     на память, мной сохранено,
     почти дословно, вот оно:

             ПИСЬМО
        "Во имя вечного спасенья,
     во имя жизни и любви,
     во имя радости творенья,
     во имя утренней зари,
     во имя высшего начала,
     во имя солнца и небес,
     молю, пойми, как я устала
     с любовью спорить наконец.
     Ужель не видишь, я сгораю,
     ты вырвал сердце у меня,
     я буд-то снова оживаю
     как ты войдёшь, но без тебя,
     закрыв глаза, опять я вижу
     глаза и волосы твои,
     и голос твой я снова слышу,
     и чудятся твои шаги...
     Открыв глаза, ищу повсюду
     тебя, тебя, но я одна
     и за минутою минута
     текут, как слёзы без тебя.
     Читать? Глаза не различают
     отдельных слов и даже букв,
     сквозь танец их меня встречают
     твои глаза, они зовут...
     И где бы ни была я, вижу
     всё губы нежные твои
     и, словно издали, я слышу
     в твоих устах слова любви...
     Гулять иду, а ноги сами
     меня приводят к твоему
     в ночи зовущему окну,
     и я под ним стою часами,
     и жду, а вдруг мне повезёт,
     и профиль твой в окне мелькнёт,
     и сердце сладостно замрёт...
     Но гаснут окна...
     Звёзды светят,
     бумажки гонит мокрый ветер,
     и лишь бесстрастная луна
     одна мне в спутники дана..."

        Прости, я увлеклась невольно,
     теперь всё это не к чему,
     но ты пойми, как было больно
     мне слушать исповедь твою.
     Я помню каждый миг в тот вечер:
     тогда дул тёплый мягкий ветер
     и он к нам звуки доносил:
     то где-то пьяный голосил;
     то встретившись друзья болтали
     о том, где отпуск проведут;
     то голоса детей звучали;
     то раздавались там и тут
     обрывки телепередачи,
     приёмников усталый хрип
     и слышалось, как где-то плачет
     ребёнок маленький навзрыд...
     Опять о ней ты говорил,
     иль, может, ты уже забыл ? 
     Рассказывал ты о любви
     и слёзы горькие твои
     мне на ладонь тогда упали,
     горячим пламенем они
     мне руку словно обожгли
     огнём отверженной печали...
     Ты увлечён был, но она
     другому сердце отдала.
     Я ж утешала как могла
     и уверяла,- время лечит,
     проходит всё, всему свой срок,
     не тяжкий груз ты взял на плечи,
     а получил любви урок.
     Теперь ты знаешь цену слова
     через страдания пройдя,
     ты изучил любви основы
     и понял лучше сам себя.
     Забудь её, она не стоит,
     ни слёз твоих и ни любви,
     ведь где нет сердца, нет и боли,
     за всё судьбу благодари,
     а боль пройдёт, ты потерпи.

        Но сердце в тайне ликовало,
     казалось мне пора настала
     открыть тебе любовь мою,
     но я решила, (в том виню
     себя до этих самых пор),
     всё ж отложить наш разговор
     и подождать до лучших дней,
     что б стихла боль в душе твоей.

       В ту ночь я до утра не спала,
     всё подходящих слов искала,
     как душу всю тебе излить,
     как деликатней объяснить,
     что я давно о ней узнала,
     (подруга как-то рассказала)
     но я, в молчании, страдала
     боясь дотронуться рукой
     твоей святыни дорогой,
     что б боль тебе не причинить
     и нашу дружбу не убить.

        Несчастье бродит чёрной тенью
     то здесь, то там стучиться к нам
     и неподвластное везенью
     всё ходит тенью по домам.
     но до него, уже тревожит
     предчувствие, томя сердца,
     оно нещадно сердце гложет
     и в грудь вливает гнёт свинца.
     В ту ночь душа моя томилась
     предчувствием большой беды,
     из рук дрожащих всё валилось,
     и даже фото со стены
     твоё слетело,
     я поймать
     его хотала,
     но упала
     его пытаясь не помять,
     и разорвала...
     Сидела долго я потом
     без слёз, без мыслей за столом,
     казалось мне моя душа
     в груди моей погребена,
     в ней неземная тишина
     была мрачна,
     была  темна...

       Когда мы встретились потом,
     всё было точно страшный сон.
     Не помню что я говорила,
     но, как помои, сплетни лила
     о ней тебе,
     и как во сне
     всё было безразлично мне.
     Но боль в глазах твоих прочла
     и онемела.
     Мой язык
     весь пересох.
     Я не могла
     им шевельнуть.
     Не стон, не крик -
     нечеловечее рыданье
     и боли дикой клокотанье
     из груди вырвалось твоей,
     как буд-то тысячи зверей
     там от удушья погибали
     и перед смертью проклинали
     убийцу все.
     Я онемела
     и даже двинуться не смела...
     Ты уходил и бросил взгляд
     последний свой мне приговором...
     Перед моим потухшим взором
     он много-много лет подрят
     проклятьем праведным пылал,
     судил всечасно и карал.

        О, Господи, как я корила
     себя потом за этот миг,
     но видно дьявольская сила
     была сильней меня.
                Остыв,
     я с ужасом всё вспоминала
     и от отчаянья рыдала,
     но слёзы только глубже боль
     вонзали в сердце.
                Словно соль
     они мне рану разъедали,
     воспоминанья проплывали
     как кадры фильма чередой,
     но ты был в них уже чужой,
     твой взгляд стоял передо мной...
     Не знаю гордость или стыд,
     а может вместе то и это,
     не позволяли мне просить
     меня простить.
     Всё тлела где-то
     надежда, что ты сам поймёшь,
     когда увидишь, что не ложь,
     а правду я лишь говорила.
     Но я напрасно слёзы лила,
     летели дни, потом года,
     любовь тихонько умерла,
     все слёзы выплаканы были
     и сердце шрамами покрыли.

        Пусть опоздала я давно,
     а ложка дорога к обеду,
     но я прошу, прости мне то,
     что я как яркая комета
     твой прчертила небосклон
     огнём горящим бесполезно.
     Ты был любим и был влюблён,
     ты оценить всё можешь трезво,
     я виновата, но в груди
     моей горел пожар любви.
     Один он может оправданьем
     всему служить, а наказанье
     я получила уж сполна:
     пожар мой выгорел до тла.

     Вот, всё ты знаешь,
     нет не всё,
     есть послесловие ещё:

P.S.    Ты верно помнишь, может быть,
     Хотя зачем? Ты мог забыть
     всё, что касается меня,
     напомню ж я.
     Когда дитя
     ещё была я, то врачи
     шумы какие-то нашли
     в моей груди.
     Больное сердце
     отцом и матерью в наследство
     дано мне было от рожденья.
     Не придавала я значенья
     сначала этому, но вот,
     врачи определили год
     моей последней в жизни даты
     и срок пошёл - мой срок расплаты...

        Нет, я не плакала, не злилась,
     весть приняла, как рок судьбы
     и долго Господу молилась
     от повседневной суеты
     укрывшись в комнате своей,
     и от родных, и от друзей.
     Я заново переживала
     свой каждый миг и каждый час,
     признаться, многое б желала
     я изменить.
                Во мне не раз
     рождалось чувство сожаленья
     за все обиды, униженья
     какие близким причиняла,
     за то, что редко я прощала,
     не уступала даже в малом,
     искала все причины бед
     вокруг себя я, но ответ
     был прост и близок, как всегда,
     он был во мне.
                Моя беда
     была лишь в том, что никогда
     в себе самой я не искала
     причины всех своих проблем,
     стремясь понять не понимала,-
     себе обязана я всем,
     что, даже, нелюбовь твоя
     моей гордыней рождена.
     Так часто мы в мечтах бесплодных
     у жизни лёжа на печи
     считаем, что слились с природой
     вздыхая томно у свечи,
     и размышляя наблюдаем,
     как мотыльки над ней кружась
     стремяться к свету обжигаясь
     и падая в земную грязь.
     Огонь мы видим, видим тщетность
     усилий этих и горды,
     что мы из всех созданий смертных
     одни Всевышнему равны.
     И вот, мы судим, поучаем
     своей гордынею кичась,
     как мотыльки в грехе сгораем
     и падаем в земную грязь.
     Огонь свечи и танец мошек
     нам застят свет зовущих звёзд,
     и мы бредём по жизни с ношей
     пустых и бесполезных грёз.

        Но вот, в молитве мне открылись,
     и зов судьбы, и свет небес,
     мольбой мои глаза омылись,
     с них  буд-то спало сто завес.
     Теперь живу без раздраженья,
     не обвиняя никого,
     нет ни обид, ни сожаленья,
     в душе как на небе светло;
     приемлю каждую минуту,
     как самый светлый Божий дар,
     несу любовь Творца, как чудо,
     как грех
              сжигающий
                пожар.

       Вот всё.
                Последняя причина
     тебе известна, почему
     я всё доверила письму.
     Пусть с ним умрёт твоя кручина,
     Меня пойми и не суди
     и, если сможешь, всё прости,
     и добрым словом помяни...
     Письмо ж, подруга принесёт,
     и передаст, когда пройдёт
     с моей кончины ровно год.

                Ноябрь 1995 года