Конец Светлой памяти Василия Фёдоровича Геращенко

 Конец
 
Светлой памяти Василия  Фёдоровича  Геращенко
 

Всё кончено.

Всему  конец.

Вот главные слова,

И сердцу бы пора угомониться,

Остановиться…

Не нужно лишних слов,

Которые нигде  не  смогут проясниться,

Ни здесь,  ни «там»,

Где нет  ни горечи, ни счастья,

А лишь покой, шалаш, шатёр, вигвам…

Когда мы выпьем на двоих по двести грамм

Нам нужно  больше не общаться…

 

Не нужно лишних слов,

От них не станет лучше,

Покоя ищет старец и юнец.

Давай в тиши  смотреть на жизнь животных:

Учась у них не думать о грядущем,

Забыв  о том, что есть  всему конец.

Задумались озёра, отражая

Глубины чувств в наивной тишине –

Бездумие любви в начале мая

И зрелость плода в стылом сентябре,

Страстей излишних душное томленье,

Немой укор и затаённый вздох

И резкий спад  капризных настроений

Прекрасных роз запыленных эпох.

 

В туманах млеют мрачные  трясины,

Под слоем торфа прошлое храня, –

Подбитый танк, армейские машины,

Нетленный труп  Хранителя Огня,

Наследного жреца из неолита,

Из пластика  помойное ведро,

Священное кольцо из хризолита

И пушечное чёрное ядро…

 

Архив  Небес хранит людские чувства.

Земной запасник – вещи  и тела,

Изящные безделицы искусства

И тирании  грубой  удила.

Но кто поймёт язык вещей и страсти,

Культурный код народов и племён?

Пожалуй, только кошка рыжей масти

Да  у ворот  в наряде  жёлтом   клён…

 

 
 
 
 
 
 
 
 
 

 
Истории конвейерная  лента

На выходе даёт досадный сбой,

Меняя суть и цель эксперимента,

Где здравый ум проигрывает бой

С безумием  похаба-декадента…

Но кто просчёт  Алхимика  исправит

На фабрике  фантазии  больной,

Которая чудовищ   выпускает

Нелепых  и бессмысленных порой,

Таких,  как  плод соития вампиров,

Как труп сакральный вечный и живой,

Как херувим,  похожий на сатира,

Как плоский болт с обратною резьбой?

 

Мы были рождены для совершенства

Материи,  рождающей Кристалл,

Где принцип  абсолютного главенства

В бионике главенствующим стал.

Но на пути  тернистом  к Идеалу,

В притонах  содомитов   Азраил

Использовал  гермесовы   лекала

И Голема из ангела скроил…

 

Сто тысяч лет для  разума немало,

Но кто  пустил безумца на постой

В эпоху Смуты,  Мокоши и Нави,

Где нищий духом бодро правит нами,

Где скоро зомби…  станет мудрецом,

Гермафродит заботливым отцом, – 

И   оба будут  диктовать  свои уставы…

 

Не подсчитать величину  урона

Эпохи  криминальной и пустой,

Где в  беспредельных  сумерках закона

Мыслители с античною тоской

Дописывают скорбные романы

И  радостно  уходят на покой…

Где жизнь клянут  угрюмые Иваны,

Где  девы приглашают на постой

Развратников… к себе под одеяло,

Где   хлещут водку юноши устало,

Где навсегда отвергнут Домострой…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Взвесь моё сердце, угрюмый Анубис,

Усталое сердце, вместилище страстного чувства,

Сердце, творившее мыслью и Словом.

Мучилось долго оно, всходило, росло, созревало,

Как дозревает зерно в дни  виноградной лозы,

В дни наполнения Нила, в час  просветления  духа…

Взвесь моё сердце больное, Анубис,

И пусть чаровница Исида излечит от скорби его.

Я ей назову своё  тайное имя, когда после жатвы

Осирис на  барке плывёт по звёздному Нилу

К вратам преисподней со свитой своей

В час закатный…

 

Взвесь моё сердце,  колдунья Геката,

Иду я  на пиршество мёртвых,

Где стол изобильный – алтарь, а занавес – скатерть,

Где повар искусный – кудесник и жрец,

А тризна – мистерия жизни на  перекрёстках дорог…

 

Взвесь моё сердце, святой Инквизитор!

Знаю, найдёшь его слабым и грешным.

Но я не в костёле и не в коморке менялы –

Давай без торговли,  без индульгенций,

Без раскалённых щипцов и без дыбы –

Будь человечным как подобает святому.

Не рая прошу я, а света,  свободы полёта и воли.

Хочу быть стабильной частицей,  мюонной нейтрино,

Летящей  беспечно  в  Мгновенную Вечность.

Пусть будет, как было, святой Инквизитор.

Пусть древнее  будет вино на ужине тайном  твоём,

А жертвою станет ранимое сердце моё…