Чума

Я Черную Смерть хлебал открытым забралом:
Входил в каждый дом: к королю, богачу, бедняку.
Лечил я нарывы свиным чуть растопленным салом, 
Раскалял на костре и прикладывал к ним кочергу.
Кровь пускал я из вен, облегчая немного страданье
И пиявок сажал, чтоб болезнь через них ушла прочь.
Но Господь нам чуму за грехи ниспослал в наказанье.
И телеги скрипели по городу каждую ночь.
А в телегах лежали вповалку и с черною кожей,
Те, кто выжить не смог, кто не выдержал муки чумы.
Эта смерть изнутри равно бедных с богатыми гложет
Так, что наша страна обезлюдит к исходу зимы.

Я в дома заходил, будто был защищен от проклятья
И не думал о том, что когда-нибудь сам упаду:
Как невеста лежит – подвенечное красное платье
Каплей крови застыло в богатом пустынном саду.
И невеста мертва. Трупы всюду по городу. Крысы
Их грызут и разносят все дальше и дальше чуму.
В кафедральном соборе одна за другой идут мессы,
Молят Господа служки, словно есть дело Ему!

Ночь была точно ад, и чернее печного нагара.
Снег блестел под ногами, на небе желтела луна.
Я, закутавшись в плащ, вышел прочь от семьи пивовара.
Умерла его дочь, и больная лежала жена.
За воротами дома, застыв в немом ожиданье,
Чадя факельным дымом и запахом лука дыша,
Горожане зачем-то сошлись на ночное собранье.
И члены Совета бродили меж них не спеша.

Только скрипнула дверь, лица всех на меня обратились.
За спиною щеколда закрыла дорогу назад.
И взревела толпа. Сотни тел на меня навалились,
Стали руки вязать, будто в чем-то я был виноват.
– Ты проклятый колдун, – завывала старуха в экстазе.
– Ты чуму нам наслал, за тобой попятам идет смерть!
Я хотел им сказать, что все дело в удушливом газе,
Он приносит чуму, коль из Ада пройдет через твердь.

Но мне руки связали, и били каленым железом;
Били так, что слова задыхались в скулящей груди.
«Ты безбожник, кричали, безбожник, продавшийся бесам!»
И священник тянул: «Vade retro! Нечистый, уйди!»
Все потом было сном. Притащили и бросили где-то.
Кровь уже не текла, и мороз не кусал сквозь камзол.
Пахло дымом, росой, молоком и, наверное, летом;
И спина упиралась в душистый осиновый ствол.
И я понял, что я наконец-то добрался до дома.
Я шагнул в небеса, как в пушистый туманный рассвет.
И коснулся ушей моих плеск колокольного звона
А рука погрузилась в слепящий, но ласковый свет.
23 июля 2009 г.