Сковорода и месяц. Сказка

I
Я забыл о рифме нежно-кроткой,
О туманной лунной синеве,
Темнота горячей сковородкой
Вдарила меня по голове.

Больно? Нет, скорее непонятно,
Не скажу словами, не проси…
Выступают розовые пятна
На руках обветренных осин.

Лист упал, как откололся ноготь,
Палец ветки тянется к воде,
Будто бы обжегся он немного
Маслом звезд на той сковороде.

Помешал осеннему покою
Черный свод, свернувшийся в дугу.
Так и я ошпарился строкою
Об ночной обжаренный чугун.

Больно обгоревшей желтой иве
Полыхнуть мерцающим огнем
Все мы ждем теперь прохладный ливень,
Чтобы капли нот плескались в нем.

Ах ты, ночь, зачем же ты такая?
Разве для того я был рожден?
Моросью словесной промокая,
Я стою под песенным дождем.

Синим звоном капли провожаю,
Оплывает сумрак сентября,
Сам себя лечу и остужаю,
Сковородку ночи не коря.

Песню желтым кленом закачало,
Мотыльки шевелятся в груди.
Подождите… это лишь начало,
Продолженье будет впереди.

II
Что же стала тьма такой безлунной?
Лишь ветров печальный, слезный вой,
Сковородка ноченьки чугунной
Жарит месяц белою плотвой.

Губы сосен шепчутся игольно,
Звук плывет в озерные круги –
Лишь сгоревшим прогорать не больно,
Тем, что сами жгли сердца других.

Вот таких вы жарьте и варите,
Ну а месяц… хоть душой кричи,
Он живой… вы только посмотрите!
Желтой грустью светятся лучи.

Маслом звезд покров хрустящий смочен,
С ночью больно свет в глазах нести…
Но ее он любит… любит очень,
И молчит… лишь плачет и блестит.

Оттого теперь мелеют глуби
Лунных речек, крынок молока,
И она его, наверно, любит,
Только странно… огненно слегка.

Долго ли тянуться этой каре?
Сковородка, словно от тоски,
И не хочет будто бы, а жарит
Лунные дороги и пески.

“Что же делать? Кто ее остудит?” –
Спрашивает листьями ветла.
Я отвечу… сказка дальше будет,
Это только присказка была.

III
Листья мотыльковою оравой
Облетают быль о тихом сне,
Где с девчонкой стройной и кудрявой
Парень жил в сиреневой стране.

Речка проплывала по низовью,
Зацветали синие они.
Жили долго… с радостью, с любовью,
Только часто ссорились они,

Словно подсыпали в будни перца,
Обжигая милые черты,
Острый ум был и большое сердце,
Но характер был не из простых

У красивой солнечной девчонки.
Брани все, конечно,  - шелуха,
Но огнем словесным сине-звонким
Опаляло душу жениха.

Звезды чувств от этого не гасли,
Лишь потом болела голова,
Сковородкой в серебристом масле
Били в сердце гулкие слова,

Стукали чугунной черной глыбой,
Ну а парень… парень всё прощал,
Лишь молчал в ответ печальной рыбой
И глазами землю освещал,

Ласковою чувственною нотой
Грусть лилась на жизненном пути.
А потом узнал об этом кто-то
И над ними злобно пошутил.

Вырвал звуки песни тихой, кроткой,
Девушку укутал синевой,
Сделал черной ночью-сковородкой,
Ну а парня – месяцем-плотвой.

Дым садов печально-розоватый
Милый дом… всё нынче позади.
Но они ни в чем не виноваты!
Месяц, ты не блекни, подожди!

Ты свою девчонку молодую
Снова будешь в губы целовать,
Скоро вас обоих расколдую,
Ведь себя я смог расколдовать.

IV
Старец-ветер кашляет уныло,
Вьется голубая борода,
А на небе – то же, что и было:
Рыба-месяц, ночь-сковорода.

А под ней – лиловые пожары,
Скоро утро… выцвел желтый дрем,
Тишины неискренние чары
Охладятся песенным дождем.

Стукнут капли нот по серой бездне,
Уголь зашипит и задымит,
Боль уйдет и колдовство исчезнет,
Вы обратно станете людьми.

Встретит он тебя в косоворотке
И засветит ласковым теплом,
Выкинет из дома сковородки,
Чтоб забыть скорее о былом,

Как вас ветры синие корили,
Было ведь, порой, за что корить.
Будете вы жарить лишь на гриле
Пищу… а еще в котлах варить,

Может, запекать ее в духовке
И смотреть на красные огни,
Но характер твой звеняще-ковкий
Тихий слог не в силах изменить.

Я словами в лиственной одежде
Чувственное сердце не схвачу,
Будешь ты его корить, как прежде,
Может, реже… может, лишь чуть-чуть.

Что ж, ругай, коль это неизбежно,
Он тебя не спросит ни о чём,
Лишь посмотрит ласково и нежно
Лунным переливчатым лучом.