Ворон. Edgar Allan Poe The Raven

Как-то ночью ,злой и дикой, я сидел ,больной безликий,
над учёной нудной книгой из забытого старья.
И пока клевал я носом,разрешая все вопросы,
вдруг нездешний странный шорох озадачил враз меня_
странный визитёр как-будто скрёбся в дверь,судьбу кляня,
думая,что нет меня!


Тут же я и вспомнил сразу про декабрьскую заразу,
мёртвые лежали тени,призрачный свой свет храня.
Дрожь хотел я снять напрасно,понимал,что всё ужасно.
Книги мне сказали ясно _ тътэ;из-за Ленор грусть моя,
редким ангелом небесным ты была,Ленор моя.
И теперь ты без меня!


Никогда ещё доселе так душа не билась в теле
и багряных драпировок стал внезапно цвет линять.
Сердце мчалось,как в погоне и казалось, мир весь стонет.
Успокаивал напрасно я себя,судьбу виня:
"Это визитёр и только,визитёр,порог браня".
Рвётся,будто нет меня!


"Сэр,_сказал я,_или Леди,прекращайте ваши бредни.
Вы зачем ко мне скребётесь так,как будто нет меня?_
Ведь напрасно ,я же слышу и надеюсь _ вас увижу,
распахну вот дверь пошире,на себя прошу пенять."
Дверь рванул я что есть силы_ни единого огня.
Тьма смотрела на меня!


Вглубь смотрел я тьмы извечной, удивляясь бесконечно.
Ни один ещё из смертных так не бредил до меня.
Тьмы ещё такой глубокой смертного не знало око.
Лишь_"Ленор!"_такому слову я и был способен внять.
Тьма шепнула эхом  ночи:"Ленор!"_злом мой дух тесня.
Так,как будто нет меня!


На душе носились тени,мне казалось,что я пленник.
Вновь я слышал странный скрежет, поразивший так меня.
"Ну ,конечно,"_я промолвил,_"это в окна бьются волны!
Если бы только рассмотреть мне,кто это,при свете дня_
если бы сердце успокоить,и узнать при свете дня_
кто же мучает меня?!"


Тут окна открыл я створку _ вдруг,уверенно и юрко,
заскочил косматый Ворон,душу страхом мне проняв.
И хозяйственно и просто,видно,прилетел с погоста,
он как лорд,а может леди,отряхнулся,как в сенях,
и вспорхнул на бюст Паллады,взмахом крыльев осеня.
Сел и глянул на меня!


И бесстрашной чёрной птице мне хотелось  поклониться.
Дел как-будто похоронных мастер посетил меня.
"Крест привычней для обряда,"-я сказал,-"там верность надо.
С берегов какой ты Ночи,Ворон,посетил свет дня?
Как зовут тебя в том мире,где Плутон тебе родня?"
Ворон каркнул:"Нетменя!"


Удивлён был я,признаться,как так можно называться?
И ответ конечно значил,что он знал всё про меня.
Как тут можно согласиться,что какая-то там птица,
точно зверь мне неизвестный, скрёб,хозяина маня,
чтобы вскочить и сесть повыше,моё сердце леденя?
Странной кличкой "Нетменя!"



И сидел он одиноко,Ворон,месте на высоком.
И одним лишь только словом он запасся для меня.
Ничего не знал он больше,стало мне втройне тут горше.
Я тогда шепнул невольно:"Верность прошлому храня,
помню я друзей  ушедших ,утром он уйдёт из дня!"
Ворон каркнул:"Нетменя!"


Был ответ,признаться,точен,хоть безумен среди ночи.
"Без сомнения",-сказал я,-"это хуже, чем петля.
В чьих руках была ты,птица,чтобы так вот усомниться?
У кого ты научилась лгать так,душу мне казня?
Без Надежды и Просвета лгать так,душу мне казня,
зная лишь :что нет меня?!"


Но бесстрашной чёрной птице мне хотелось поклониться.
Взял я стул и сел поближе,душу грея у огня.
Ворон же молчал на бюсте,мне казалось,стал он грустен.
Тень чернела на портьере,птица слушала меня.
Я молчал и думал только,как слова его понять?
Древний клёкот:"Нетменя!"


И терялся я в догадках,был в душе осадок гадкий.
Будто кто-то хитрый очень мою душу разменял.
Разделил меня на части ,чтоб я стал на всё согласен.
Посадил меня под лампой,весь мой образ оттеня.
Так меня подвинул к лампе,весь мой образ оттеня,
будто вправду нет меня!


Воздух стал тяжёл и вязок,я искал в душе подсказок.
Серафим ли вдруг явился,чтобы испытать меня?
"Говори же,вестник  неба,Богом посланный,кто бы ни был,
отвечай,"-тут закричал я,-"от Ленор ли весть твоя?!
От Ленор,бедняжки этой,для меня принёс ответы,остальное утая?!"
Каркнул ворон:"Нетменя!"


"Что же здесь,ответ ли горький или же безумие только?
Ты пророк ,а может ,демон ,послан,чтоб мой дух отнять?
Так-то вот, по свету бродишь,жертву новую находишь,
в этот дом ты только Ужас за собой привёл,гневя.
Что хотел сказать ты,Бездна,эту тайну так храня?"
Ворон каркнул:"Нетменя!"


"Что же здесь,ответ ли горький или же безумие только?
Ворон,дьявола посланник,_с Богом мы при свете дня_
ты с  душой той,грустной очень,что проплакала все очи,
что зовут Ленор все духи,вновь соединишь меня?
Что зовут Ленор бедняжкой,вновь соединишь меня?"
Каркнул Ворон:"Нетменя!"


"Будь ты проклят словом этим,так ты мне и не ответил!
Прочь иди в свою темницу,где Плутон держал тебя.
Хватит каркать ложь напрасно,если ничего не ясно.
Хватит!Прочь лети отсюда,больше не тревожь меня.
Клюв мне вытащи из сердца,перья тут не смей ронять."
Каркнул Ворон:"Нетменя!"


Ворон прочь не улетает,будто про меня всё знает.
Так на бюсте он Паллады ,всё над дверью ,у огня.
Взгляд его чернее ночи,словно демон он летучий.
Тень его ложится на пол,не боится света дня,
и душе моей из тени,заточившей тут  меня,
не подняться никогда!

18.03.2013 г.
 


Edgar Allan Poe

The Raven
Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore--
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door--
"'Tis some visitor," I muttered, "tapping at my chamber door--
               Only this and nothing more."

Ah, distinctly I remember it was in the bleak December;
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow;--vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow--sorrow for the lost Lenore--
For the rare and radiant maiden whom the angels name Lenore--
               Nameless here for evermore.

And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me--filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
"'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door--
Some late visitor entreating entrance at my chamber door;--
               This it is and nothing more."

Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
"Sir," said I, "or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you"--here I opened wide the door;--
               Darkness there and nothing more.

Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the stillness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, "Lenore?"
This I whispered, and an echo murmured back the word, "Lenore!"--
               Merely this and nothing more.

Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
"Surely," said I, "surely that is something at my window lattice;
Let me see, then, what thereat is, and this mystery explore--
Let my heart be still a moment and this mystery explore;--
               'Tis the wind and nothing morе!



Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately Raven of the saintly days of yore;
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door--
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door--

                Perched, and sat, and nothing more.




Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
"Though thy crest be shorn and shaven, thou," I said, "art sure no craven,
Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore--
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
               Quoth the Raven "Nevermore."


Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning--little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blest with seeing bird above his chamber door--
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
               With such name as "Nevermore."



But the Raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered--not a feather then he fluttered--
Till I scarcely more than muttered "Other friends have flown before--
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before."
               Then the bird said "Nevermore."



Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
"Doubtless," said I, "what it utters is its only stock and store
Caught from some unhappy master whom unmerciful Disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore--
Till the dirges of his Hope that melancholy burden bore
               Of 'Never--nevermore.'"


But the Raven still beguiling my sad fancy into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird, and bust and door;
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore--
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt and ominous bird of yore
               Meant in croaking "Nevermore."


This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamp-light gloated o'er,
But whose velvet violet lining with the lamp-light gloating o'er,
               She shall press, ah, nevermore!




Then, methought, the air grew denser, perfumed from an unseen censer
Swung by Seraphim whose foot-falls tinkled on the tufted floor.
"Wretch," I cried, "thy God hath lent thee--by these angels he hath sent thee
Respite--respite and nepenthe, from thy memories of Lenore;
Quaff, oh quaff this kind nepenthe and forget this lost Lenore!"
               Quoth the Raven "Nevermore."



 
"Prophet!" said I, "thing of evil!--prophet still, if bird or devil!--
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted--
On this home by Horror haunted--tell me truly, I implore--
Is there--is there balm in Gilead?--tell me--tell me, I implore!"
               Quoth the Raven "Nevermore."




"Prophet!" said I, "thing of evil--prophet still, if bird or devil!
By that Heaven that bends above us--by that God we both adore--
Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore--
Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore."
                Quoth the Raven "Nevermore."



"Be that word our sign in parting, bird or fiend!" I shrieked, upstarting--
"Get thee back into the tempest and the Night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken!--quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!"
               Quoth the Raven "Nevermore."



And the Raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon's that is dreaming,
And the lamp-light o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
               Shall be lifted--nevermore!