Глава 17. Эквилибристка

Невидимо время идёт
и не допускает возврата.
И вроде бы - та же тюрьма,
и заперта также в ней дверь,
но времени быстрый полет
уже перенес нас куда-то,
развеял вчерашний дурман
невосполнимых потерь.

Пустили к девице в тюрьму
отца на свидание, - всем нам
случается, хоть иногда,
но благодушными быть.
И дочь наказала ему
немедленно рыть ход подземный,
желая, пока молода,
царю за позор отомстить.

Поехал в Ниппур маслодел;
там нанял артель землекопов
чужих, дабы не говорил
никто, что задумал старик.
Душой помогая в беде,
все деньги свои он ухлопал;
копал от зари до зари,
но цели заветной достиг.

Гимиль позабыл уж давно
про узницу, – не было дела
ему до опальной жены
среди всевозможных утех.
Она же в любой час дневной
могла уходить за пределы
высокой дворцовой стены
домой без особых помех.

В сраженье с мужчиной за власть,
пока сердце женское бьется,
не спит у нее никогда
изобретательный ум.
Красавица тут же взялась
у лучшего канатаходца
учиться, все силы отдав
осуществлению дум.

В течение трех долгих лет
осваивала это дело,
не зная покоя и сна
в труде – за сеансом сеанс,
и в цирковом ремесле
немыслимо поднаторела!
Никто не умел как она
держать на канате баланс.

Однажды, закончив урок,
сказала она педагогу:
«Пора представление дать
теперь дорогому царю».
И вот как-то под вечерок,
увидев дворец по дороге,
артисты пришли показать
какой-то невиданный трюк.

Наутро в дворцовом саду,
недалеко от темницы,
установили столбы    
и натянули канат.
Затем, у царя на виду,
пошла по канату девица,
и царь сей же час позабыл
и царство свое, и свой сад.

Лишь видел он на высоте
пяти метров по вертикали
податливую, как лоза,
красивую женскую стать
артистки, и, вместе с тем,
за покрывалом сверкали
таинственным блеском глаза,
которых нельзя описать.

Когда же взялась она петь
в своем положении зыбком,
царя обуяла вдруг страсть, -
к любви устремилась душа!
Попавшись в искусную сеть,
в нем сердце запрыгало рыбкой,
и страх за девицу, как снасть,
душил, не давая дышать.

Гимиль повелел прекратить
артистам свое представленье.
Просила душа его снять
с сердца мучительный  стресс.
Затем ожерелия нить,
в знак царского благоволенья,
надел он на девичью стать,
сошедшую будто с небес.

Решив, что красавица – дочь
бродячего канатоходца,
Гимиль обратился к нему
с нехитрою просьбой такой:
«Позволь провести с нею ночь!
Иначе в любовном колодце
сердце не вынесет мук
и потеряет покой».

Но тут заупрямился вдруг
канатоходец бродячий:
«Помилуй! она же одна -
единственная у меня.
Не знала еще она рук
мужских да утех новобрачных.
На это она не годна,
уж ты, господин, не пеняй».

Услышав такое, царь впрямь
от страсти совсем обезумел,
и лже-отцу посулил
три тысячи звонких монет.
«Не смею перечить царям! -
канатоходец о сумме
такой не мечтал николи
и дал позитивный ответ.

«Согласен! но дочь не пойдёт
на эти дела во дворце.
А чтобы худая молва
за ней не тянулась вослед,
ты приходи в домик тот,
который стоит на конце
владений твоих, возле рва. 
Там встретитесь вы тет-а-тет».

Когда на красоты зари
светило растратило силы,
и в доме пустом, у окна,
увидел красавицу царь,
он голос услышал внутри:
«Зачем вы меня пригласили?»…
Всходила над миром луна,
сияя красой без лица.

Да будут и в нашей судьбе
осуществляться надежды!
И радость свершения пусть
не покидает наш дом.
Преодолением бед
идем мы по жизни, как прежде,
и пусть не окажется пуст
в небытие коридор.

Вставала заря над землей…
Искусанный за ночь клопами,
но восхищенный луной,
дарившей любовникам свет,
Гимиль возвращался домой,
оставив девице на память
с руки перстень свой именной
и драгоценный браслет.

Он шел во дворец, и ему,
конечно же, не было дела
до подневольной жены
лишенной любовных утех.
Тем часом она шла в тюрьму,
счастливая до предела.
Нет женскому счастью стены -
ему не бывает помех!

Положенный срок миновал,
и вот в доме у маслодела
родился сынок, - на царя
он был как две капли похож.
В течение дня мальчик спал,
а ночью с ним мама сидела,
сказки ему говоря.
В них вымысел был, а не ложь.

У сказки житейской в конце
на правду бывает намёк,
а грешные наши дела
доступны живому уму.
Пришло время, и об отце
стал спрашивать маму сынок.
Она правду скрыть не смогла
и все рассказала ему.

«Я выполню клятву твою!» -
юноша гневно воскликнул,
теряя душевный покой,
и обнял несчастную мать.
А утром, оставив семью,
ушел он навстречу великим
делам, чтобы твердой рукой
несправедливость сломать.