Небо

Иероглиф "Небо" (Ame)

1. Впечатление (от рисунка):

Этот символ «устаревшее понятие»,
Есть другие – многочисленней и шире.
Но чем дальше в небо, тем невероятнее
Возвышение души!.. Штрихов – четыре.

2. Чтение (с кантонским акцентом):

Средний возраст коварен: неслышно, украдкой
Он флиртует с особою Смерть.
Вдруг свалилась с усталого глаза сетчатка,
Точно с кольев рыбацкая сеть.
Эскулап, помолившись на гипокараты,
Согласился принять золотой.
Снова вижу. Помягче сказать – плоховато,
А верней, как под мутной водой.

Да и правый зрачок здоровей не намного,
«Минус девять» (не лучше и плюс).
Кто поможет? Не верю в единого Бога,
Добрым Ками давно не молюсь.
Не включаю компьютер, почти не читаю,
Лишь гулять выхожу под навес
И кружащих ворон над собою считаю,
Словно чаек над морем небес.

И зачем я гляжу? Там на редкость уныло,
Как немытое сроду стекло.
Познакомились как-то Самсон и Далила –
Вот и сила, и зренье ушло.
Жизни почти такова – тоже слабого пола
И в доверие входит легко.
А потом за макушку хватаешься – голо,
За желудок… Кефир, не «Клико».

Небо осени саваном движется книзу,
Незаметен губительный ход.
«Инь» в тоске намекает на Бедную Лизу,
Ну а «Ян» – на Эрнеста уход.
В буржуазное время никто не осудит,
Если сердце заполнит туман.
А складная винтовка надежнее будет.
Плюс двадцатый калибр под жакан.

Кандзи, рифмы да небо – немного осталось.
Что же, хватит – богатства к чему?
Уж полвека душою вбираю усталость
Все в Отечества сладком дыму.
Но почти одинаковы символы-звуки!
Под Калугой и Осакой ночь
И прекрасные hoshi, и нежная tsuki
И осеннее ame – точь-в-точь.

3. Взгляд (с кансайским прищуром):

Распогодилось утро неспешно,
Лишь к восьми прозевавшись от сна.
Мимолетная солнца усмешка
Отразилась от стекол окна.
Ветер сбросил упругие путы,
Расступилась воздушная сталь,
И открылась весеннею смутой
Голубая в потеках эмаль.

И тотчас же вверху засвистали
И защелкали в лад и не в лад.
Заметались неровные стаи,
Словно сбились с пути в райский сад.
Ненадолго, с чутьем не поспоришь!
Черный демон заходит на круг,
Резкий окрик – и старый мой кореш
Устремляется мерно на юг.

Вообще-то, он грач по науке,
Но из врановых тоже семей.
Жил со мною в дни пасмурной скуки
И смурного веселья («Налей!»)
Неподвижно сидел на ограде
И смотрел на шатанье мое
И как щелкает клювами сзади
Из двуногих пород воронье.

Я любил наблюдать за полетом
Темных птиц на большой высоте.
Мой приятель был главным пилотом
И актером в шальном варьете.
Он взмывал выше всех, к самым тучам,
Но не выдал примера друзьям.
Оставаться народом летучим
Им хотелось меж мусорных ям.

Вам пшеничный иль свежие розы?
Вечный спор у людей, не у птиц.
Хлеб насущный в сиянии «пользы»
Победит: насыщение-блиц!
Но цветок продается вне моды,
И от голода с ним не умрешь.
Ну, а с неба какие доходы?
Но глядишь и тоскуешь, и ждешь…

Вдруг и он – с белым клювом, с глазами
Из смородинок спелых – не мог
Без парения в бездне? О, Ками
Понимают такое! А Бог
Из религий с приставкою «моно»
Только нимбом поводит чуть-чуть.
Но земные ревнители тона
Так поправят – потом не вздохнуть…

Крик ушедших все дальше и тише.
Я смотрю, прикрываясь рукой.
Сколько солнц в металлических крышах
И в канавах с водою гнилой!
Ослепят в ноябре до испуга,
Если ждешь лишь туман и дожди.
Нет ни демона рядом, ни друга,
Только память. Да боли в груди.