Принц на белом коне рассказ

Задушевные подружки, вчерашние студентки исторического факультета, не спеша прогуливались по набережной Енисея, то и дело запуская  в  спокойную водную гладь блинчики. Позади госэкзамены, защита дипломов, нервы, стрессы и бессонные ночи, когда они до чёрных кругов под глазами просиживали над книжками и конспектами. Всё это настолько вымотало девушек, что теперь, когда заветные дипломы уже получены, хотелось просто помолчать, обдумывая свою дальнейшую жизнь.  Обе они прекрасно справились с защитой, но Ирине предложили поступать в аспирантуру, а Лене предстояло вернуться  домой, в районный центр Мотыгино.
- Везёт тебе, Иришка, - прервала затянувшееся молчание Лена. – Ты остаёшься в городе, продолжишь учёбу, у тебя будет интересная работа в нашем университете,  да и жениха себе здесь,  конечно, встретишь, а кого можно найти в нашем Мотыгино?  Хорошие парни меня не дожидались, нашли себе подруг да невест, а кто остался – в мужья не годятся.
- Не переживай, Ленок, всё образуется, - успокаивала Ирина подружку. – Моих кавалеров тоже что-то не видно на горизонте. Разве что в архивах  какой-нибудь вдовый профессор сидит и не только исторические архивы изучает, но и по сторонам оглядывается,  высматривая  молоденьких  аспиранток.
Девчонки представили себе пожилого и седовласого  учёного сластолюбца, в картинках изобразив его украдчивый взгляд по соседним столам читального зала, и расхохотались так, что вспугнули птиц, подбирающих на берегу случайные крошки.

Оттанцевав на выпускном университетском балу, Лена уехала домой, к родителям. Устроилась  в свою родную школу учительницей истории. Но часов ей не хватило даже на ставку: классов-комплектов с каждым годом  становилось всё меньше, учителя, по возрасту вышедшие на пенсию, не собирались сдавать свои позиции и уступать часы молодым специалистам -  жить на  одну пенсию означало нищенствовать.
Через год Лена перешла  работать  в районный краеведческий музей – собирать и хранить историю района. Вечерами ходила по бабушкам, разговаривала с ними по душам, записывала их воспоминания о былых годах, а те, польщённые вниманием славной учительши,  без сожаления передавали  для музея старинную утварь: самовары, утюги, у кого-то на чердаках завалялись даже патефоны и люльки. Обмахнув с них едва ли не вековую пыль, бабульки отдавали ей  дорогие сердцу вещицы, с которыми была связана  самая счастливая пора их жизни – молодость. Вручали торжественно, приговаривая - пусть, мол, и нынешняя молодёжь знает, как мы жили.
Девушка принимала бесценные дары с почтением, всё больше и больше завоёвывая  любовь и уважение  пожилой части мотыгинского населения.
Вот только в местный клуб она не ходила. Кино теперь можно и дома посмотреть на собственный вкус, а на дискотеке любая девушка, которой едва за 20, чувствует себя  древней старушкой: там теперь старшеклассницы  из школы красуются, встречаются и совсем юные особы – это за кем  дома не очень-то следят, позволяя гулять допоздна. Директриса районного музея в такой компании чувствовала бы себя неуютно.
Она частенько засиживалась на работе допоздна. Днём то экскурсии, то районные мероприятия, а вечерами, когда в музей редко кто заглядывал, она систематизировала материалы, составляла каталог собранных предметов.
Незаметно прошло несколько лет,  похожих друг на друга как две капли воды. Лена много читала специальной литературы, навела безупречный порядок в музейном архиве и каталогах, вдохновенно проводила экскурсии – чаще всего со школьниками. Готовилась к  встрече с ними  особенно тщательно, словно искупая свою вину перед профессией педагога.
А вечерами… Вечерами всё  так же задерживалась на работе, как будто стремилась довести своё нехитрое музейное хозяйство до совершенства.  Другой вариант вечернего времяпрепровождения – перед компьютером. Интернет, стремительно ворвавшись в не богатую на события и несуетную сельскую  жизнь, распахнул окно в иной мир – шумный, многообразный, интересный. С его помощью девушка утоляла информационный голод, легко переносилась  из города в город. Из страны в страну. Из континента  в континент. Впитывала в себя новые знания, а иногда помогала своим односельчанам  справляться с учёбой в вузах. Во всемирной паутине  она находила массу  новых материалов  по истории, политологии, социологии, философии, каких не сыщешь в учебниках. А ещё с  помощью «компа» в режиме реального времени она частенько общалась со своей студенческой подружкой.
Ирина сначала работала на кафедре секретарём у своего научного руководителя, одновременно училась в аспирантуре, писала диссертацию по теме «Хлебная торговля в Енисейской губернии в середине 19 – начале 20 веков». Во время каникул  ездила по городам и весям – в архивы Минусинска, Шушенского, Барнаула,  Иркутска, Санкт-Петербурга,  Москвы.  Жила там по три-четыре недели, выискивая по  своей теме крупицы нужных цифр и отчётов. Систематизируя  найденные материалы,  дотошная  аспирантка пыталась как будто  лично для себя ответить на главный вопрос: почему в 19 веке, ещё до реформы Столыпина и массового освоения плодородных земель Енисейской губернии переселенцами с западной части России, сибирский крестьянин не только себя и свою семью сытно кормил:  собранного им зерна  хватало и для продажи, и  для натурального обмена.  Теперь же, в век мощной сельскохозяйственной техники и высоких технологий, Сибирь уже не назовёшь  житницей страны.
Подолгу  разговаривая  с мотыгинской подругой по скайпу, Ирина чаще всего взахлёб делилась  с ней  впечатлениями от найденных редких исторических  материалов.
- Да что ты мне всё про хлеб да про политику, - со смехом прерывала её Лена в таких случаях, - лучше признайся,  никакого аспирантика себе не приглядела? Или, того лучше, профессора? Помнишь, как мечтала?
- Не придумывай, ни о чём таком я и не мечтала. Все аспиранты мужского пола от книжек глаз не отрывают, а на  пожилых профессоров я и сама не заглядываю. А что это тебе мои новости  по научной работе не интересуют? Про хлеб   ей, видите ли, не  интересно. А без хлеба, сдаётся  мне, ты за стол не садишься. С политикой же – хоть при царе, хоть сейчас – это  так связано,  что не разорвать. У вас вот, в Мотыгино, много хлеба выращивают?
- Да какой тут хлеб –  мы же в сторону северо-востока живём,  в  пятистах километрах от Красноярска.  В добрые-то времена негусто было с урожаем, а теперь и подавно. Мои родители, оставшись после развала колхоза без работы, вынуждены много свиней держать, так комбикорм только привозной. Наших фермеров соседние районы задавили, оттого и работники поразъехались, и  женихов не осталось, - Лена снова перевела разговор на  обычную девчоночью тему. - А ты там в городе всё по библиотекам  чахнешь или выбираешься на вечеринки?
- И хотелось бы отвлечься, да  не получается.
- Смотри, время уходит. Это в нашу  тмутаракань  никакой принц не забредёт, а ты, считай, полстраны уже объездила и до сих пор не нашла себе половинку.
- Наверное, моя половинка ещё в школе учится, - привычно отшутилась Ирина.
Так и текла  жизнь наших героинь – у каждой по своему руслу.
 За несколько лет работы  Лена собрала столько очерков по истории родного района, что задумала издать  документальную книгу. Привлекла сотрудников районной газеты, с которыми она сотрудничала уже давно. Вокруг неё стала складываться будущая авторская группа.  Как истинный фанат своего дела, ещё с большим старанием она взялась за сбор краеведческих материалов, отсеивала сомнительные, сличала детали, шлифовала стиль, подбирала иллюстрации.
Однажды августовским вечером  она, по обыкновению, находилась в музее, давно ставшем ей вторым родным домом. Дверь была открытой: после череды  проливных дождей, совсем уж никчемных в это время года (зреющий лук  подпортил и хлеба нескольких отчаянных фермеров-смельчаков повалил), природа будто оправдывалась перед людьми и в последние летние недели одаривала их  мягким обволакивающим теплом. Хотелось впустить в отсыревшие здания ласковые лучи солнца, подышать полной грудью: густой аромат, исходящий от земли, перенасыщенной влагой, проникал в самые глубины  лёгких. Казалось, его можно резать ножом и намазывать на хлеб.
 Пятничный вечер Лена любила особенно. Часам к шести-семи на сельских улицах почти никого не оставалось. Те, кому посчастливилось иметь работу в бюджетной сфере, уже разошлись по домам, по пути  заглянув за продуктами в магазины (вот им-то хоть бы хны – растут себе как грибы после вчерашнего дождя). Местный базарчик, расположенный неподалёку, давно опустел. Прохожих мало. В преддверии выходного дня некому было нарушить вечернюю тишину.
Лена сидела за тихо жужжащим компьютером.  Работалось как никогда легко. Мысли, давно сформированные в её умной головке, без особого напряжения складывались в стройные словесные конструкции.
Из-за перестука клавиатуры она не сразу услышала, что в здание кто-то вошёл, лишь несколько мгновений спустя боковым зрением  увидела в дверном проёме  человека, явно не местного.  Но – странное дело! -  Лене вдруг почудилось, что  давным-давно, скорее всего,  в детстве, она уже встречала  такого же  высокого плечистого парня. Ей показались  знакомыми его длинные каштановые волосы, лёгкими волнами ниспадающие до плеч; открытый взгляд карих глаз, в уголках которых притаилась едва обозначенная  доброжелательная  улыбка. Но где и когда она могла видеть его?!  И тут внутри неё,  где-то очень глубоко, щёлкнуло: сказка! Да-да,  этот парень так похож на принца из чешской сказки «Три орешка для золушки».
Смахнув  как наваждение возникшую на миг  сказочную  картинку,  Лена вышла из-за своего рабочего стола и шагнула навстречу гостю:
- Добрый вечер.
- Здравствуйте. Меня зовут Мартин, я из Чехии,- ответил он с лёгким акцентом на приветствие хозяйки. 
-Из Чехии?! – Девушка слегка  вздрогнула от такого известия. И впрямь как будто пришелец из её любимого  чешского фильма. -  Чем  я могу быть вам полезной?
- Я заблудился. Мне  очень  нужна  ваша помощь, товарищ.
Девушка уже справилась с лёгким волнением, а подзабытое в новой России обращение «товарищ»  рассмешило её. Выросшая в постсоветское время,  она лишь из учебников своей любимой  истории  знала, что так  пафосно обращались  друг к другу в первый  послереволюционный десяток лет, а потом – на торжественных  мероприятиях да партийных собраниях. Теперь это обращение забыто, правда, и замены ему пока не нашлось – «госпожа» да «сударыня»  тоже резали слух. Лена никак не поправила неожиданного гостя, лишь протянула ему руку для приветствия  и  попросила рассказать, что случилось. История, услышанная ею, оказалась почти невероятной.
Мартин Новак – чех по национальности. Живёт с родителями в Праге. Профессиональный фотограф. Со своим фотоаппаратом  к тому времени  объездил 27 стран, не раз бывал в России. Снимки, сделанные здесь, кажутся ему  самыми удачными. Трудно даже объяснить -  почему. То ли русская природа настолько живописна, то ли лица наших соотечественников  особенно открыты и выразительны.
Но, пожалуй, есть и ещё одно объяснение: Мартин прекрасно знает русский язык. Его уроки  были обязательны  для всех школьников их страны  до 1989 года – года бархатной  революции, когда произошла череда ноябрьских студенческих  волнений, положивших начало бескровному свержению в Чехословакии коммунистического режима. Начиная с первого класса, русский язык там   изучался так же глубоко,  как и родной. Поэтому теперь все взрослое население Чехии и Словакии свободно говорит по-русски. Мартину это здорово помогает  устанавливать контакт с россиянами, а значит, и понимать глубину русской души, особенности характера нашего человека.
Впервые в Россию он приехал в 1997 году ещё совсем юным  свободным  художником. Уже тогда его интересовала жизнь простых людей в самых дальних уголках России: шахтёров, вулканологов, рыбаков, охотников, китоловов.  Во всём мире  охота на китов запрещена,  а в российской  Чукотке  это не только официальный, но и единственный  способ заработать на жизнь хоть какие-то деньги. Здесь Мартин сделал целую серию эксклюзивных снимков.
 Затем его фотоаппарат запечатлел тысячи великолепных видов и характерных лиц Заполярья, черноморского побережья Кавказа, Мурманска, Байкала, Владивостока, Анадыря,  и с тех пор наша страна  словно магнитом притягивает его к себе прежде всего своей необъятной ширью, а ещё загадочной русской душой, о которой он много слышал с детства и тогда же  поставил себе цель – разгадать. И помощником ему стал именно фотоаппарат, причём не новомодный цветной: только чёрно-белые снимки, считает фотохудожник, способны наиболее точно  отразить внутреннее состояние человека, его душу. А цвет  часто мешает.
Результатом практически каждой поездки  Мартина Новака становились фотоальбомы и персональные выставки, которые в Чехии неизменно пользуются успехом.  Частый гость он и в странах бывшего СССР. В 1995 году несколько дней работал в Чернобыле. Оттуда он привёз такие пронзительные снимки, что они никого не оставили равнодушными, именно тогда Мартин  впервые стал лауреатом Международного конкурса фоторабот.
Обо всём этом Лена Иванова, директор мотыгинского районного краеведческого музея,  узнавала  постепенно, по мере того, как их случайная встреча  положила начало  союзу двух неординарных творческих личностей: одного – из  центра Европы, другого – из маленького села, затерявшегося в просторах Сибири.
 В то лето в планах у Мартина  значились Ергаки. Он много слышал и читал об этих замечательных  первозданных  местах, мечтал сделать  отсюда серию снимков,  которые могли бы стать украшением  любой выставки.  Добрался до Красноярска, но судьба распорядилась  по-своему: на автовокзале ему неправильно указали маршрут,   вместо Абакана он уехал в Мотыгино, и лишь выйдя на конечной остановке,  догадался, что попал не туда, куда хотел. Пока он, раздосадованный, думал, что теперь предпринять, приехавшие вместе с ним пассажиры разошлись, автобус отбыл в гараж на стоянку, привокзальная площадь опустела, а сам вокзал оказался на замке.
Быстро вечерело. После восьмичасовой утомительной дороги  голод и усталость брали своё. Мартин пошёл  вдоль улицы, намереваясь узнать у кого-нибудь, где ему можно остановиться на ночлег и как утром  продолжить путь  в  вожделенные  Ергаки.
Однако улица оказалась  пустынной. Впрочем,  Мартин не  удивился этому обстоятельству: у них в Праге  все учреждения и магазины   и вовсе  закрывались   к пяти часам. В Чехии строго соблюдается  правило: нельзя заставлять людей работать в вечерние  и  тем более ночные  часы – это время для отдыха. Отработав положенное, жители города  расходились по своим домам и  квартирам, а  если и встретишь на вечерних  улицах города редких прохожих, то это, как правило,  иностранные туристы, использующие каждый час своего путешествия для знакомства с многочисленными достопримечательностями  чешской столицы.
Так что, не увидев на  сельской улице за 10-15 минут ходьбы   ни одного человека,  Мартин принял это как должное.
Незадачливый путешественник  шёл  по широкой улице, с профессиональным интересом  вглядываясь в старинные дома с полукруглыми  рамами, машинально отмечая  про себя многочисленные лужи с плавающими в них обёртками от мороженого и  разнокалиберными пустыми  пластиковыми бутылками, с почерневшими  шкурками от крупных кормовых бананов. В 90-е годы, когда он только начинал  путешествия по России, сельские улицы, как ему помнилось, выглядели намного чище. Или тогда в России просто не было ни мороженого, ни разнообразных напитков, а об экзотических  фруктах  россияне вообще имели представление только  из книг  про Африку?
Размышляя так на голодный желудок,  Мартин дошёл до старинного купеческого здания с вывеской «Районный краеведческий музей». Раньше он уже бывал в маленьких российских музеях,  они нравились ему  своим особым патриархальным колоритом – крепким, основательным, неспешным. Старинная русская культура уже была  широко  представлена  в фотоработах художника, упустить ещё одну возможность он не мог. Да и надо же было, в конце концов, определиться, что ему делать дальше в той западне, куда он попал по воле его величества Случай.
Лена не долго думала, как ему помочь. Перво-наперво позвонила домой и попросила маму приготовить ужин – она придёт с гостем. Предлагать иностранцу мотыгинский общепит девушка не хотела: единственная  действующая точка с затёртыми столами не могла похвастаться ни  ассортиментом, ни качеством, ни уровнем сервиса. Да и сама точка, вполне вероятно, может оказаться  закрытой. Просто так. Без объяснения причин.
У них дома, конечно, тоже не ресторанный уровень, зато мама сумеет приготовить по-домашнему вкусно, а главное,  от души.  Да и есть что на стол поставить.  Слава богу,  зелени полон огород,   огурцы-помидоры в теплицах наспели, а  мясо от доморощенных свиней  в морозилке у трудолюбивой семьи Ивановых  не выводится круглый год. На удачу, первые грибы Лена с отцом  насобирала ещё  в прошлые выходные, а солить-мариновать   мама с дочкой мастерицы.
Пока Светлана Фёдоровна, получив  от дочери задание,  хлопотала дома на кухне, девушка познакомила   гостя с музейными экспонатами, а потом  повела его на соседнюю улицу, где находилась их родовая усадьба: с большим крепким домом, сплошь застеклённой верандой, летней кухней, большим плодовым садом. Август – благодатное время: начинают поспевать сливы,  первые ранетки и полуяблочки, вызревающие даже в их довольно суровом  климате. На клумбах вовсю  цветут цветы, с февраля-марта  взлелеянные и выхоленные неутомимыми  женскими руками.
Когда Мартин зашёл в ограду  и увидел  всё это великолепие, ему показалось, что он попал в рай.  Ленины родители пригласили гостя к столу, накрытому в саду в деревянной  ажурной беседке, благо, вечер обещал быть тёплым, а старинный фонарь, подвешенный над островерхой алюминиевой крышей, в быстро надвигающихся фиолетовых сумерках ярко освещал  щедро накрытый стол.
За ужином Мартин ещё раз рассказал  историю, в которую неожиданно попал, и хозяин дома  предложил ему остаться переночевать у них. Чего, мол, так поздно идти в гостиницу, да и  каково там – в той гостинице? Поди, не пятизвёздочный отель, как у них в Европе.
Мартину было неловко стеснять незнакомых  людей, но, поразмыслив, согласился. Эти простые люди излучали неподдельное гостеприимство. Часто путешествуя по России, парень давно уже понял разницу между людьми Запада, которые при встрече, как правило, вежливо улыбнутся и, соблюдая ритуал, непременно спросят: «Как дела?» Но мало кого это  в самом деле интересует, просто так принято.  А в России, узнав о беде, примут  участие,   помогут, если  понадобится, откроют дверь и незнакомцу.
После ужина дочь быстренько помогла матери перемыть посуду, и они с гостем отправились немного погулять, накинув лёгкие куртки: к ночи комары  стали вести себя очень уж  воинственно. За время  застольного разговора  с простыми и сердечными людьми Мартин почувствовал к ним полное расположение. Давно прошли остатки досады на невольное приключение. Более того, ему стало казаться, что он не случайно попал в это село. Что на самом деле он давно стремился сюда, но всё время что-то мешало, а сегодня его планам суждено сбыться.  Ему захотелось  побольше  узнать об этой девушке.
- Расскажи о себе, пожалуйста, - попросил он её во время прогулки.
- О себе?  Да  особо нечего рассказывать. Работаю.
- А о чём мечтала в детстве?
-  Смеяться не будешь? Научиться  скакать на белой лошади.
- Почему именно  белой?
- На такой скачет героиня в  моей любимой сказке « Три орешка для Золушки».
- Так это же наш чешский фильм! – воскликнул Мартин. – Я в детстве тоже его любил.
- У нас в стране раньше  его показывали  по телевизору каждый Новый год.  Родители всю ночь «Голубой  огонёк» смотрели, но утром, почему-то всегда это было в восемь часов,  папа обязательно будил нас с сестрой смотреть любимую сказку, а сам  дальше ложился спать.
- Будил обязательно папа?
- У мамы 1 января день рождения, и никто не тревожил её в это  утро.  Такой подарок. А мы  с сестрой из новогодних подарков, которые родители приносили с работы, набирали шоколадных конфет и  мандаринов, устраивались на диване рядом  с ёлкой, зажигали  гирлянды,  укутывались одеялом, и каждый раз  как будто впервые с замиранием сердца следили за тем, как бедная Золушка  влюбляется в красавца-принца и  в конце концов  тоже превращается в принцессу. Мы были влюблены почти во всех героев сразу, даже в сову Розарку и коня Юрашека.  А музыка… Какая в этом фильме музыка!  Слушая её,  нам всегда  хотелось плакать. До сих пор от этой удивительно красивой истории у меня остаётся  ощущение детства, счастья и надежды. Вот отсюда и мечта про белую лошадь. Увы, пока не осуществилась. Коней в нашем селе почти не осталось.
Когда ещё учились в школе,   мы пытались хоть что-нибудь узнать о том, как создавался этот фильм, про актёров, сыгравших главные роли, у нас тогда все девчонки в школе грезили артистами кино,  но так ничего и не нашли.
- А хочешь, я сейчас для тебя найду? Или уже неинтересно?
- Что ты,  конечно,  интересно.
- Недавно по нашему чешскому телевидению  к 35-летию создания этого фильма на пражской киностудии показывали сюжет  про  режиссёра  «Трёх орешек» Вацлава Ворличка и о том, как сложились судьбы  актёров,  сыгравших главные роли. Их зовут Либуша Шафранкова и Павел Травничек. Могу найти для тебя  дискету с этой передачей.
-  Здорово! Буду тебе очень признательна, это же  как встреча с детством.
Наутро, ещё раз поблагодарив за гостеприимство, Мартин уехал. Лена проводила его к утреннему автобусу  на Красноярск. На прощание они обменялись телефонами.
Ни в какие Ергаки чешский фотограф  решил сейчас  не ехать, почему-то ему казалось, что он непременно ещё побывает в этих местах, и тогда  осуществит  задуманную поездку в заповедные горы.
Встреча с Леной  взволновала его,  он давно уже не испытывал ничего подобного: за всё время общения  не заметил в русской девушке ни тени  фальши или кокетства, всё в ней было естественно и органично.
Он стал звонить ей, едва  вернувшись  домой, и почти сразу же предложил приехать к нему в Прагу. Так сказать, с ответным визитом.
Поначалу для девушки это показалось неприемлемым, но чем дальше шло время с той случайной августовской встречи и чем  более длительными становились их телефонные переговоры, тем  чаще она думала о летнем госте. Смешно, наверное,  но её воображение рисовало  сказочные картины: вот Мартин возвращается  за  ней на белой лошади, вот они вместе скачут  далеко-далеко, за снежный горизонт.
Тем временем приглашения приехать  в Прагу становились всё настойчивее, и к ноябрю Лена сдалась. Оформила заграничный паспорт,  шенгенскую визу, и на Рождество отправилась  в Чехию.
 Мартин жил в центре Праги вместе с родителями. Его никогда не смущало  обстоятельство, что взрослый мужчина не имеет отдельной квартиры: он так много путешествовал по свету, а находясь в Праге, большую часть времени проводил в своей фотомастерской на тихой улочке на окраине столицы, что  сын и родители практически не мешали друг другу. Напротив, им довольно редко удавалось вместе проводить семейные вечера, как правило,  это случалось, когда  по какому-нибудь важному поводу приходила старшая дочь Новаков  – Дана.
 Приехав в Прагу, Лена Иванова, деревенская, в сущности, девчонка,    очень робела в гостях у  Мартина. Его тактичные и воспитанные  родители  отнеслись к новой подруге  сына  со всем  радушием  хозяев, но  некоторая напряжённость всё-таки чувствовалась. Именно старшая сестра Мартина помогла Лене понять, в чём дело.
 Дана закончила среднюю школу в последний год  власти чехословацких  коммунистов. Она решила поступать  на филологический факультет  университета, и выбрала языки – испанский и  русский. Вот против  последнего-то и взбунтовался отец,  прежде никак не проявлявший неприязни к русским, но в душе его, оказывается, давно зрел клубок ненависти.
- Как! Ты хочешь посвятить свою жизнь изучению языка, на котором разговаривали русские  танкисты, в 1968 году гусеницами раздавившие в нашей стране ростки свободы?  Не бывать этому! Ты  забыла, что их  танкисты только в первый день вторжения  убили 58 наших граждан,  они не пощадили  семерых женщин и  даже одного ребёнка. А сколько всего погибло  людей, ты помнишь?  За месяц проведения варварской операции «Дунай»  было убито 107 чехов и словаков, ещё 500 -  ранены.
Но Дана стояла на своём. В их  спор вмешалась мама. Обычно более мягкая и покладистая, чем отец,  тут она  попросила мужа не перечить дочери:
- Ну,  ты сам подумай, Ян,  причём тут язык?  К тому же не забывай,  как  много советских  людей  вступились тогда  за нас. Вступились,  несмотря на то, что сами могли жестоко поплатиться.
 Отец ещё долго скрежетал зубами, но в  конце концов  сдался. В самом деле, в Чехословакии знали, что  172 советских гражданина, из них 38 женщин, тогда, в 68-м,  не побоялись выступить в защиту Пражской весны  и публично выразили  несогласие с  вводом  на улицы Праги советских   танков.
Одни присоединились к манифесту Пражской весны, получившему название «2000 слов». Его автор - писатель  Людвик  Вацулик.  Манифест со стороны интеллигенции Чехословакии  стал  поддержкой   реформ Александра Дубчека - с января 1968 года  лидера  ЦК КП ЧССР.  Другие советские граждане  устраивали пусть немногочисленные, но всё же открытые демонстрации, протестуя   против ввода войск стран Варшавского договора (прежде всего СССР)  для пресечения  в Чехословакии курса демократических реформ.  Третьи  подписывали письмо «В защиту семерых» - это когда семерых самых отчаянных, протестовавших прямо на Красной площади - у стен Кремля, бросили в тюрьмы и жестоко допрашивали, пытаясь выяснить,  существует ли в СССР разветвлённая  оппозиционная сеть. Четвёртые  писали мелом на асфальте или вывешивали из окон своих квартир плакаты: «Брежнев, вон из Праги!», «Руки прочь от  Чехословакии!»,  «Свободу Дубчеку!» (его сразу после советского вторжения привезли в Москву, и Москва об этом узнала).  Пятые  в связи с насилием над Чехословакией отказывались служить в советской армии или порывали с  КПСС. Шестые в августовские дни 68-го года  выходили на улицы советских городов в траурных повязках на голове. Седьмые  подписывали протестные письма  в первую годовщину  вторжения. Восьмые  – аналогичные  заявления «Десять лет спустя».
Два журналиста «Известий» и один радиожурналист, аккредитованные в ЧССР, отказались писать статьи и проводить радиопередачи  в «нужном духе» - в поддержку ввода войск, более того, открыто высказывали осуждение  подавления Пражской весны.
Писатели  Леонид Леонов, Константин Симонов, Александр  Твардовский  тоже отказались подписывать открытое письмо  чехословацким  писателям  со словами поддержки  внешней политики СССР и стран Варшавского договора.
 Популярный поэт  Евгений Евтушенко через два дня после вторжения  написал пронзительные строки:
Танки идут по Праге
В закатной крови  рассвета,
Танки идут по правде,
Которая не газета.
Страх – это хамства основа.
Охотнорядские хари,
Вы – это помесь Ноздрёва
 И человека в футляре.
Совесть и честь вы попрали,
Чудищем едет брюхатым
Втанках-футлярахпоПраге
Страх,  бронированный хамством.
 
Танки идут по склепам,
По тем, что ещё не родились,
Чётки чиновничьих скрепок
 В гусеницы превратились.
Разве я враг России?
Разве я не счастливым
В танки другие, родные,
Тыкался носом сопливым?
Чем же мне жить, как прежде,
Если, как будто рубанком,
Танки идут по надежде,
Что это родные танки?
Прежде, чем я подохну,
Как – мне неважно,  прозван,
Я обращаюсь к потомку
Только с единственной просьбой.
Пусть надо мной – без рыданий,
Просто напишут,  по правде:
«Русский писатель. Раздавлен
Русскими танками в Праге».
             23 августа 1968 года.
 Каждый  протестовавший так или иначе пострадал. Всех уволили с работы, кандидаты и доктора наук  лишились учёных званий и степеней, писателей и журналистов исключили из профессиональных союзов, членов КПСС – из партии.  Самый юный протестант – 1957 года рождения (одиннадцатилетний ребёнок!) – был исключён из школы, возможно, за то, что всего лишь  повторил вслух слова своих родителей.
Образованные люди,   вложившие  значительную лепту  в науку или искусство, вынуждены были становиться  кочегарами, грузчиками, шофёрами. Женщины – санитарками или посудомойками.  Все были подвержены обыскам на квартирах и  унизительным допросам. Их садили в тюрьмы, принудительно «лечили» в психушках. Самых активных и «социально опасных»  вынудили к эмиграции.
   
Словом, расправились со всеми, кто в связи с чехословацкими событиями   публично высказал своё несогласие  с внешней политикой СССР, а сколько было тех,  кто осуждал, но боялся говорить об этом  вслух, помня  недавние годы сталинского террора?
Лена Иванова, находясь в гостях в Чехии и   проводя вечера в семье  Новаков, почти физически ощутила  ответственность своей страны за то, что произошло здесь задолго до её рождения. Она, историк по образованию, явственно поняла, как  можно одним махом, за считанные дни,  перечеркнуть любовь к  русским людям и благодарность им за освобождение от фашизма.
Рождественские каникулы подходили  к  концу. Эта неделя сблизила молодых людей. В последний вечер  перед отъездом девушки  они гуляли по городу. Лена  наслаждалась красотой  европейской столицы.  Зимой Прага куда красивее  не днём, а именно поздним вечером, когда город расцвечивается  неоновыми огнями  и до утра становится незаметным  бесснежный серый  пейзаж, унылый, даже несмотря на великолепие  готической архитектуры.
Они остановились на Карловом мосту, под которым несла свои чёрные зимние воды  река  Влтава. От речной  сырости  слегка пощипывал нос, хотя  для  сибирячки после 40-градусных морозов, от которых она уехала  несколько дней назад,  шесть-восемь  европейских градусов ниже нуля – что южный берег Крыма.
- Замёрзла? -  Мартин бережно взял узкие Ленины ладошки в свои  широкие горячие ладони.
- Нет, что ты. Здесь так хорошо.
- Тогда пойдём. Я ведь обещал показать тебе Пражский град – резиденцию чешских королей. Сейчас там работает наш Президент.
Спустившись с моста, они  совсем близко  подошли  к величественному  архитектурному ансамблю. Никакой охраны.  Несколько припозднившихся прохожих, как и они,  спокойно подошли  сюда же, фотографировались, снимали друг друга на видеокамеру на фоне  правительственного здания. 
Одна из главных достопримечательностей  Пражского града (по- чешски  град – крепость) – собор  Святого Вита.  Его строили  целых 600 лет. Сколько архитекторов передавали своё любимое детище  из рук в руки, но все они сохраняли  изначальный стиль, задуманный    самым  первым  зодчим – французом  Матье,  внося лишь незначительные  коррективы. Высоко взметнувшиеся шпили  как будто подтверждают, что этот собор – духовная, художественно-архитектурная и национально-историческая святыня Чехии. К счастью,  фашистские бомбы миновали  его.
Молодые люди вошли  внутрь. За последние дни Лена успела познакомиться  со многими  архитектурными шедеврами  родного города своего   друга, но величественная органная музыка, льющаяся,  казалось, откуда-то  из поднебесья, мгновенно  заворожила её, горло перехватил восторженный  спазм. Только через минуту  она вновь обрела  способность любоваться красотой внутреннего  убранства:  цветными стёклами витражей,  мозаикой из полудрагоценных камней, сетчатыми сводами и чёткими геометрическими  пропорциями собора, сплошным кружевом  изящных оконных переплётов. Мартин обратил внимание своей  спутницы на то, что  ни одно окно не повторяет орнамент, каждое – оригинально и восхитительно по красоте.
Впечатление от посещения собора оказалось столь сильным, что  у девушки слегка заболела голова,  и они вышли  на свежий воздух.   На улице её ждала приятная неожиданность – только-только начал идти  невесомый пушистый снег. На разгорячённых  Лениных щеках  такие родные  ледяные  кристаллики тут же таяли, приятно холодя лицо.
- А мне уж подумалось, что у вас  снега никогда не бывает. Это он меня домой зовёт, загостилась я у вас.
 На следующий день Мартин проводил  её на  поезд Прага – Варшава – Москва,  и  они расстались, пообещав друг другу звонить.
- Летом я обязательно приеду, всё-таки очень хочется поснимать   ваши   Ергаки.
- Надеюсь, больше  не заблудишься? Хоть это  и немудрено: теперь-то я воочию убедилась, что вся ваша Европа -  во много раз меньше нашего Красноярского края. Так уж и быть, помогу тебе добраться до Ергаков, сама давно мечтаю там побывать.
За месяцы, прошедшие после отъезда Лены, Мартин всё больше и больше  чувствовал, как  стала дорога ему эта девушка из Сибири, как ему хочется, чтобы она  всегда была  рядом  с ним, и  он решился на предложение руки и сердца. Об этом он написал ей в письме. Написал так горячо и нежно, как только может  большой  художник с душой романтика.
На этот раз он приехал в Мотыгино ранним утром, но решил в такой час  не  беспокоить. На скамейке около автовокзала дождался открытия цветочного магазина и уже знакомой дорогой пошёл к своей  любимой с двумя огромными букетами: нежно-кремовых роз для невесты и розовых -  для будущей тёщи.
В то утро  ничего не подозревающая Лена, как обычно, ушла на работу. Она, конечно, поджидала друга, но, откровенно говоря, сомневалась, что Мартин  действительно   приедет  за ней. Где – он и где – она? 
Когда же  он вновь, как и год назад,  неожиданно появился на пороге районного музея,  у неё гулко ухнуло сердце: и от того, что он всё-таки приехал, и от шикарных цветов – предвестника счастливой развязки медленно, исподволь развивающихся отношений, и даже от того,  что он  вновь  напомнил ей красавца-принца из любимой  детской сказки.
Попросив свою помощницу поработать за неё, девушка позвонила родителям и предупредила о Мартине. По дороге домой они заходили в магазины и выбирали к столу самые лучшие продукты.
 А стол к их приходу уже был накрыт, но, странное дело,  мама Лены,  не в пример предыдущему разу,  как-то не очень приветливо встретила  гостя. Зная от дочери о серьёзных намерениях Мартина, в глубине души она надеялась, что тот  передумает, найдёт себе   невесту у себя на Родине   и не станет  мать лишать любимой  дочери – слишком дорого она досталась родителям, слишком много сил приложили они с отцом, чтобы  вылечить, выхолить и вырастить их младшую девочку,  тяжело и часто  болевшую в детстве.
Но  её  тайные надежды не оправдались. Мартин всё-таки приехал.
 Зайдя в дом, парень учтиво поздоровался с родителями, преподнёс Светлане Фёдоровне цветы и, не откладывая в долгий ящик,  несколько старомодно сообщил о цели  своего визита:
- Я люблю вашу дочь, обещаю  быть ей опорой и защитой, надёжным и верным мужем. А вас мы всегда будем уважать и обязательно навещать каждое лето.
- Нет, – не раздумывая,  сообщила мать   давно принятое  ею решение.
- Почему? – растерялся молодой человек.
-  Наша дочь  должна жить дома, в России.
- Но в моём доме Лене будет хорошо, я вам обещаю.
- Я не даю своё согласие! -  Положив букет на край стола, она  вышла из комнаты.  Повисла неловкая  пауза. Лена стояла, потупив голову.
- Значит, так, - взял слово отец. - Пока мать переубеждать бесполезно, надо дать ей время остыть. Три дня у тебя, Мартин,  есть? Сейчас мы позавтракаем и отправимся  на реку – поплывём по Ангаре. А там видно будет.
Ели молча, без аппетита глотая пищу. Отец первым вышел из-за стола. Заядлый рыбак и охотник, отработанными действиями  он начал быстро собирать необходимые для такого путешествия вещи. Сгодились и продукты, купленные молодыми для праздничного стола. Чего ж пропадать добру!
Он повёл  парня окольными путями – подальше от любопытных  глаз мотыгинцев, которые уж наверняка  прознали, что директора их музея приехал сватать  жених аж из самой заграницы.
Спустившись  к Ангаре, они установили мотор, хранившийся  на высоком берегу в маленькой сторожке, уложили рюкзаки и коробки  в лодку  и оттолкнули её. Быстрые воды тут же подхватили  судёнышко, но Геннадий Петрович  ловко завёл послушную технику и развернул её против течения.  Часа два плыли без перерыва. Мартин с удовольствием подставлял свежему речному ветру разгорячённое лицо, остужая неожиданную обиду. Наконец, пристали к берегу.  Старший  ловко развёл костёр, установил котелок с чистейшей ангарской водой, проворно принёс  из прибрежного леса кипрей и смородиновый лист.
- Жаль, душницы не нашёл, за ней дальше надо было идти, а я не хотел тебя надолго оставлять одного. Ты не сердись на мою жену, - стал он успокаивать Мартина. – Её можно понять, сама  она дальше Красноярска сроду не была, боится за дочь, а ну как не увидит больше?  Мы вот тебя второй раз в жизни видим, хороший парень, ничего не скажу, а всё же страшно дочку в такую даль отпускать. Да и насмотрелась она  по телевизору  передач, как  заграничные женихи, такие сначала  ласковые да щедрые, потом наших преданных русских девчонок  под домашний арест сажают, заставляют прислуживать,  а если девушка одумается и захочет домой вернуться, даже детей не отдают.  Лена нам ведь давно всё  сказала. Ожидая тебя, мы  обо всём передумали и  переговорили. Я перечить дочке  не  могу, поэтому поддерживал её, а не мать. А она ни в какую. «Он вот запрёт тебя в комнате, - говорит, - и заставит детей рожать, будешь у него как рабыня».
Несмотря на пережитое нервное напряжение, Мартин при этих словах расхохотался. Его  сильный голос широко  раскатился вдоль    реки, отдаваясь звучным эхом. Парень смеялся так долго, что и отец  Лены  в конце концов  присоединился к нему. Нахохотавшись вдоволь и сняв таким образом напряжение,  они принялись пить чай, давно булькавший в котелке и разносивший  по всей округе дразнящий  аромат лесных трав.
 – Никогда в жизни не пил такого вкусного чая, - признался гость,  - и без сахара сладкий.
Хозяин впопыхах  забыл его, торопясь скорее увезти гостя на природу.
Три дня провели они на берегу красивой сибирской реки. Всё выше и выше переплывая с места на место, одно другого краше, они собирали на берегу пряные травы для чая и  хворост для костра, удили рыбу, запекали её до черноты прямо на угольках, варили уху, купались в студёной ангарской воде. Наудачу стояла жара, и, выбравшись на берег, они до истомы прогревались на раскалённых крупных  камнях. Мартин и тут  не терял  времени  даром – нащёлкал  огромное количество снимков, оригинальные сюжеты которых не надо было долго  искать. Вот они,  хоть всё подряд снимай, не прогадаешь.
- А хочешь, я познакомлю тебя со староверами? – предложил  Геннадий Петрович на утро четвёртого дня.
- Это кто такие?
- Сами себя они величают старообрядцами.  Живут  тут неподалёку, в глухой тайге. Их предки сбежали сюда  ещё  в 17 веке, когда Патриарх Никон начал проводить   церковные  реформы. Многие тогда  на Руси не согласились  с никонианскими нововведениями, но Патриарха поддержал царь, и несогласных стали называть раскольниками. Гнобили их, предавали анафеме, ссылали в Сибирь,  а  особо упорных казнили. Чтобы остаться в живых, а главное, продолжать  исповедовать родную веру, старообрядцы   семьями и целыми сёлами  потянулись в  эти места, захватив только самое необходимое, в основном старые иконы, они, как рассказывают их потомки,  скорее  утварь какую на прежних местах бросали. Всем можно снова обзавестись, а старой вере своей оставались верны. Селились подальше от людских глаз, жили в своих скитах и тайных сектах  отрешенно, там им никто не мешал  по-прежнему креститься двумя, а не тремя перстами,  во время богослужений  дважды, а не трижды произносить «Аллилуя» и на привычный лад  называть Бога  Иисусом, а не Исусом.
- А примут ли они нас?
- Примут. Обряды свои они и сейчас соблюдают строго, а вот с иноверцами  мало-помалу  начали общаться. Да и как в современном  мире без людей обойтись. Вон, Агафья Лыкова уж на что  соблюдает  отцовскую твёрдость веры,  а  людей перестала избегать, принимает от них дары  и даже сама теперь нередко просит  подсобить, чтобы выжить в тайге, не умереть с голоду, холоду или  от болезней.
Молодой  чех с интересом выслушал удивительную историю,  которую в России,  пожалуй, знает каждый, а не только читатели «Комсомольской правды», где в 80-е годы  прошлого века  журналист Василий Песков в серии документальных очерков «Таёжный  тупик»    впервые  рассказал  о  тогда ещё большой семье Лыковых. И о том, как после встречи с  мирскими  один за другим стали умирать  члены этой семьи. Иммунитета у них не было, а «мир» принёс им не только  блага в виде каких-то необходимых в быту вещей, но прежде всего  болезни, от которых мы не умираем, а вот они, незащищённые, погибли. Устояла одна лишь Агафья.
Побывав в нынешнем староверческом скиту,  скрывавшемся за одним из многочисленных  ангарских излучин, Мартин до отказа наполнил  свой  фотоаппарат эксклюзивными снимками, благо, поселенцы скита, что называется, осовременились и вполне  благодушно относятся к  тем чужакам,   которые не принесут им вреда, а таких они чуяли сразу.
Съестные припасы, наспех взятые из дома, подходили к концу,  и хоть рыбой Ангара всё ещё богата, да  без хлеба сыт не будешь. Пора было возвращаться.  Обратный ход – вниз по течению – показался  Мартину стремительным. Чем ближе к селу,  тем больше у парня щемила душа. Как-то встретят его на этот раз? Удалось ли Лене уговорить маму не вставать у них на пути? Девушка успела шепнуть ему перед их отъездом, что она всё уладит.
Причалив к берегу и замкнув в сторожке мотор, мужчины с обветренными  загорелыми лицами  направились к дому. Во дворе их встретила тишина. Мать и дочь находились в доме.
- Заждались мы вас, - как ни в чём не бывало, произнесла  Светлана Фёдоровна. – Ладно, догадались, что у вас хлеб кончается,  и вы сегодня непременно приплывёте, вот и поставили томиться  в русскую печку  щи.
У мужчин отлегло от сердца. У младшего - от того, что не придётся увозить любимую  убёгом, без родительского благословения. Ну, а у старшего -  потому что ход его оказался  как всегда  точным.  За  30 лет совместной жизни он научился  безошибочно управлять женой, не ущемляя её излишнего самолюбия, – надо лишь вовремя  как будто бы отступить. Или сделать вид, что отступаешь, и тогда мир и согласие снова воцарятся в их семье.       
Кроме щей, на столе вскоре оказались  глиняный горшочек со сметаной, блины с творогом,  пироги утренней выпечки со свежей  капустой и грибами.
Нельзя сказать, что на этот раз хозяйка оказалась более ласковой к будущему зятю, но лёд тронулся. Уж какие слова убеждения нашла её любимая доченька, осталось в секрете  даже от Мартина. Только за время их речного путешествия  Лена  уволилась с работы,  собрала документы и необходимые на первое время  вещи,  заказала авиабилеты на Москву.
Они выехали на следующий же день.  Отец попрощался с детьми тепло, пожелал счастья,  лишь попросил Мартина беречь их дочку. Мама, обнимая Лену,  не сдержалась, заплакала. Её душа так и не приняла дочкиного решения, но  ничего не  поделаешь, ей не 15 лет, поздно держать у своей юбки.  Да и годы, что там говорить, брали своё, пора ей  обзаводиться своей семьёй, не век же с родителями жить.
Приехав в Прагу в первых числах августа,  Лена записалась на полугодовые курсы чешского языка, а потом  пошла   устраиваться  на работу в русскую школу по своей специальности – учителем отечественной истории. Таких школ, на её удивление, оказалось несколько, здесь  обширная русская диаспора – около 20 тысяч человек.
Получив любимую работу с русскими детьми, Лена довольно быстро адаптировалась в новой  обстановке. Покладистая и доброжелательная, она нашла общий язык и  с родителями Мартина, а с его старшей сестрой  Даной и вовсе крепко  подружилась. 
Прожив год вместе с родителями, молодые взяли  приемлемый кредит и купили однокомнатную, но все же отдельную квартиру, главное достоинство которой в том, что она расположена не в  шумной столице,  а в её пригороде  – Кралупах. Там    они появляются  только  к вечеру: и Ленина школа, и мастерская Мартина находились в самой Праге. Добираться до  квартиры не представляло никакого труда –  регулярно ходят электрички.
Выходные  дни они часто  проводят в  заповедном  лесу.  Лена особенно полюбила прибрежную дорогу: всё вверх и вверх, километра три, мимо ухоженного лесного массива, где то и дело встречаются таблички  с указателями, какие здесь растут деревья, водятся птицы и животные. Финишем таких путешествий   становится  величественный замок, находящийся на вершине горы. Когда-то он принадлежал знатному чешскому роду, но после свержения королевской власти его национализировали. Бывшие хозяева, не смирившись с новыми порядками в их стране, эмигрировали в Америку. Бархатная революция  всё расставила по своим местам. Замок  был возвращён наследникам  прежних хозяев.  За несколько месяцев они  оформили  на своё родовое поместье документы, отремонтировали замок,   превратив его в музей, и сдали новым  властям  в аренду. Изумительной древней архитектурой теперь любуются многочисленные чешские и зарубежные туристы.
Молодые супруги Новаки  живут дружно, вопреки опасениям матери Лены. Мартин дорожит  своим счастьем,  доставшимся ему нелегко.  И только во время редких  и  не очень-то серьёзных  размолвок  он  шутя грозит своей молодой жене:
-  Вот запру тебя в  комнату   и будешь мне детей рожать.
 На этом скоротечный конфликт  обычно и заканчивается: рассмеявшись и прильнув друг к другу, они представляют, как в их  комнате  начнёт бегать  долгожданный малыш, пытаются угадать, на кого он будет похож и какое будущее ждёт его.
Словно  в первую минуту  встречи на пороге  мотыгинского музея,  для Лены её муж всё такой же    чудесный принц   из детской сказки «Три орешка для золушки». А  их совместные прогулки по городу  непременно заканчиваются в   маленьком,  но уютном пражском  кафе  «Долче Вита» - сладкая жизнь, где  Мартин обязательно угощает свою жену её любимым лакомством – мороженым с  орешками.
Время от времени, примерно раз в неделю, Лена выходит на компьютерную  связь со своей задушевной подругой Ириной, по-прежнему работающей преподавателем в красноярском  педуниверситете.  С тех пор,  как молодые Новаки купили отдельную  квартиру,  Лена настойчиво приглашает  её в гости:
- Ты уж всю Россию объездила, пора тебе  за границей побывать. Знаешь, приезжай   на Рождество. То  зимнее  путешествие оказалось для меня  счастливым,  а вдруг да тебе повезёт. Мартин  обещает познакомить тебя со своим другом, тоже фотографом. Славный парень.  Он,  кстати, не женат.
- Да ну тебя,  Ленка, у тебя   одно на уме – выдать меня замуж.  Я уж как-нибудь сама. А за приглашение спасибо. Правда, на  ваше католическое Рождество не получится – зачётная неделя будет в разгаре, а вот на наше православное – пожалуй. Жди меня с русскими подарками. Всё равно, поди, душа скучает по России.
- Привези мне, пожалуйста,  игрушечного  Деда Мороза. Хоть самого маленького.