Кольцо Нибелунга

      Время было трудное. Страна ещё не оправилась от дефолта. Стоимость барреля нефти пока не поднялась до заоблачных высот. Город был не парадным, московское начальство посещало его нечасто, спальные районы утопали в грязи, но город ещё не был разрушен нуворишами, не было Монблана, гигантских застеклённых пылесборников на Выборгской стороне и прочих «шедевров». Он был красив удивительной, подлинной красотой и, казалось, совсем не нуждался в косметике. У меня тогда было много свободного времени. Именно эта свобода позволила мне в полной мере ощутить красоту города и пробудила жажду прекрасного. Красота требовала музыки. Мы с мужем ходили в Мариинский и Михайловский театры, в Большой и Малый залы филармонии. Поиск новых, сильных и прекрасных ощущений был тогда смыслом моей жизни. Опера забирала в плен мою душу. Музыка сжимала время как в тисках, многочасовое действо пролетало, как одна минута. Мне хотелось слушать музыку бесконечно, и я завидовала итальянцам, их старым операм, которые шли по двенадцать часов без перерыва. Тогда богачи снимали театральные ложи на год. В партере не было стульев, простой народ туда пускали послушать оперу даром. В ложах люди жили. В них назначали свидания. Чтобы скрыться от чужих глаз, они были снабжены занавесками, там заключали сделки, там пировали, пили вино. Лучшие в мире голоса заполняли театр, роскошный спектакль длился бесконечно. Великолепные арии певцов-кастратов, в то время они были миллионерами, заставляли замирать от восторга сердца слушателей. Да, умели люди жить, умели наслаждаться.
     В России театры в самом начале двадцать первого века были пусты. Мы потихоньку спускались с галёрки в партер, который, в лучшем случае, был заполнен на одну треть. Иногда галёрку закрывали, и театральные работники вежливо приглашали обладателей дешёвых билетов спуститься в партер. Даже балеты мало интересовали зрителей. Иногда я сидела в ложе совсем одна. И это было так необыкновенно, казалось, что артисты выступали только для меня.
      Билеты в театры ничего не стоили. В Мариинском билет на галёрку можно было купить за двадцать пять рублей. Это было настоящее счастье, я наслаждалась доступностью изысканных наслаждений.
      Как-то раз муж не смог пойти со мной на «Парсифаль» и мне пришлось идти одной. Я знала, что с таким дешёвым билетом у меня проблем  не будет, я его продам сразу, хотя музыка Вагнера нравится далеко не всем, поэтому пришла к самому началу спектакля. Но я ошиблась, билетом никто не заинтересовался. Я постояла минуты три и уже решила идти в театр, всё-таки не та сумма, чтобы опаздывать. Но меня остановил парень, который уловил моё движение в сторону двери.
      Он прохаживался около театра так, как будто не знал, что ему делать дальше. Это был восточный человек, стройный, смуглый, с тонкими чертами лица, очень похожий на араба. Он спросил меня:
    — Сколько стоит.
 Акцента у него не было, но, тем не менее, было очевидно, что в нём русской крови не было ни капли.
    — Двадцать пять рублей, — сказала я.
    — А можно будет сразу уйти, минут через пятнадцать.
    — Можно конечно, — я не могла понять, что ему надо, на театр посмотреть что ли? Не похож он был на любителя красивых интерьеров.
       Он купил билет, и мы стали подниматься на третий ярус. Третий звонок прозвенел, и в партер закрыли двери, оставив только одну для опоздавших, которую ревниво охраняла бабушка, идти туда было уже поздно. 
       Я потихоньку наблюдала за своим соседом. Парень, не интересовался интерьерами, музыка Вагнера вызывала у него если не отвращение, то глубокое неприятие, художественное оформление спектакля не радовало. Он смотрел на часы и явно пытался поскорее отсюда убраться. Пятнадцать минут он не выдержал. Встал и, стараясь не шуметь, с облегчением выскочил за дверь. Что же он делал в театре? Зачем купил этот явно ненужный ему билет?
       После антракта я перебралась в партер, выбрала себе место в пятом ряду, и… забыла обо всём на свете. Собирались рыцари в старинном замке вокруг Грааля, свершали великие таинства, исполнялись пророчества. Пять с половиной часов пролетели мгновенно. Удовольствий должно быть много. Верди и Вагнер не скупились на них. Была только одна проблема — попасть в метро до закрытия.
       Примерно через месяц мы с мужем опять пошли в Маринку на «Зигфрида». В дверях я столкнулась с молодым «арабом», купившим у меня билет. Он был с девушкой. Какой же прелестной и умненькой была эта девушка, сразу было видно, что она из хорошей, интеллигентной семьи. Девушки с такими чистыми, тонкими лицами попадаются нечасто. Заметно было, что она пришла сюда не случайно, и очень хотела послушать Вагнера. Как вежлив и предупредителен был с ней её кавалер, какими глазами он смотрел на неё, как тщательно и аккуратно был одет, как уверенно он держался и как был счастлив!
       Ах, вот что делал в театре мой сосед! Он приходил на «разведку». Прежде чем пойти в театр с любимой девушкой он решил сходить туда сам. Парень повёл её в партер, на билеты не поскупился. Ну не нужен ему Вагнер, зато нужна девушка, которой он необходим, а значит не всё потеряно. Если он понял, какое сокровище попалось ему на пути, то, в конце концов, придёт и к музыке, потому что нельзя не полюбить то, что любит любимая. Я посмотрела в программку: «Продолжительность спектакля пять часов пятнадцать минут»! Я хотела понаблюдать за ним. Мне было интересно, как он выдержит такое испытание? Но в огромном театре я быстро потеряла их из виду.
       И опять была музыка. Были боги, был прекрасный юноша, не знающий страха и власти богов, избавляющий мир от проклятия золота. Окружённая пламенем спала заколдованная, прекрасная Брунгильда, а потом пробуждалась для жизни и любви. Торжествовала справедливость. Мир был прекрасен: трагический и чистый, далёкий от обычной жизни, он звучал в музыке, звал к себе, и не было у него ни конца, ни начала. 
       Опера кончилась. Мы шли вдоль канала Грибоедова, и музыка ещё жила, не хотела отпускать. Весна. Это был наверно первый по-настоящему тёплый апрельский вечер. Сухой асфальт, фонари, блеск воды, какое-то удивительное чувство пробуждения, предчувствия чего-то бесконечного прекрасного, что обязательно должно случиться. Великолепный город, погружённый в сон, был продолжением роскошного действа, казалось, сказка не кончится никогда.
      Не так уж много времени прошло с тех пор, но город успел сильно измениться, пугает он своими новыми личинами, теряет свою подлинность. Изысканные наслаждения становятся недоступными, театры модными. Жмутся у окошек кассы настоящие любители музыки, пытаясь выпросить билетик подешевле. Но по-прежнему ходят в театр молодые люди, приводят туда девушек. Звучат оперы Вагнера,  — любимого композитора Адольфа Гитлера и близкого друга Фридриха Ницше. Опять исполняют в Мариинке «Кольцо нибелунга». Четыре великолепные оперы прославляют красоту и смелость человека, близится неизбежная гибель богов, и всё опять начинается сначала. И опять хочется мне, как тогда, окунуться в музыку, в её трагическую, возвышенную стихию, и жить в ней, и забыть все слова человеческие, забыть обо всём кроме неё.   
      
                02.12.09