Наррац. Отец и мать

Мы шли через топи: отец, я, сестра. Что-то переменилось в нашем походе. Мы ехали через границу, но транспорт сломался. Мы отошли от него совсем немного, но он, словно во сне, растворился. Путь был сложным: под холмом, в болоте. Жижа воды обнимала наша ноги, приятно, но неотвратимо.
Я заметил отцу, что лучше выйти на холм: что-то чувствовалось неладное. Ему эта идея не нравилась. Он действительно беспокоился или невольно угадывал мои мысли о себе, а потому не хотел рушить сценарий. Однако, поскольку я играл роль маленького хныкающего мальчика, отец, в конце концов, согласился подняться на холм, тем более что вода прибывала и к тому моменту была нам уже по пояс. По ту сторону холма была иссушь. Но так как вода прибывала везде, то и там постепенно на дне начало жижиться.
Словно бы ожидая этого, внезапно на буреющий песок вышел корабль. Поначалу его тащили бурлаки, по виду монголы: круглолицые, длиннобородые с узенькими глазами. Внешне они мало отличались друг от друга: рубище бурлака разве что было чуть изношенней, чем у капитана.
«Папа, пойдем к ним», - предложила сестра. Она не боялась, а поскольку была ребёнком, страх и любопытство у неё ещё окончательно не сформировались: она, как и я, впрочем, всегда боялась чудовища под кроватью и потому следила за тем, чтобы никогда её рука или нога не раскидывались за пределы чётко очерченного прямоугольника кровати; в то же время забавные узкоглазые мореплаватели казались ей смешными, но никак не опасными.
Отец словно что-то выжидал, ни на секунду не сводя глаз с корабля. Так продолжалось несколько минут. Наконец, он произнес: «Мы не пойдем!».
- Но почему? – возмутилась сестра.
- Потому что нечего нам от них ждать хорошего. Они из тех же, кто нас оставил или из тех же, кто нас здесь с радостью бы прибрал.
Делать было нечего: мы начали спускаться обратно.
Вода в это время сильно прибыла. Если бы мы попытались встать с сестрой на дно, то оказались бы под водой. Даже отец выглядывал только головой, а потому сразу взял нас на руки. Опасности быть затянутым уже не было: приплывшие свежие воды размыли старые. И хотя по-прежнему немного пованивало жижей, мы четко видели дно.
Отец взял нас на руки. Мы шли недолго: вода все прибывала, а это значит, что скоро отцу придется нас отпустить, чтобы мы все плыли. К счастью, нам постоянно попадались на пути деревья, чьи ветви склонялись к воде, и потому мы могли отдохнуть.
Внезапно раздался грохот. Мы повернули шеи: у утеса, который мы давно обогнули, разбилась огромная волна – это нехороший признак. Вдалеке, на горизонте образовывалась новая. Отец крикнул: «Быстрее! Быстрей! Нам надо зацепить за деревья!».
- Отец, но почему нам просто не взобраться на холмы? Почему мы просто не можем пойти к монголам?
- Потому что здесь у нас есть шансы спастись, а там – нет. Да и монголы уже сюда добрались, сами посмотрите.
Действительно. По всей видимости, по ту сторону холма прибытие воды было более быстрым, потому что струйками вода текла уже с вершины. А, значит, там уже море. Испугавшиеся монголы бросили свое хозяйство там и просто переправились на нашу половину. Они всегда боялись и не понимали моря.
- Так что же делать?
- Нам надо плыть к тем сучьям – там, дальше.
- Но ведь они хилые – больше шансов здесь.
- Тебе так только кажется.
И, действительно, отец строго следил за тем, чтобы мы не останавливались. Как только я или сестра хватались за крепкий сук, отец кричал, чтобы мы поторапливались. Волна же в то время приближалась. Мы начали грести быстрее, из последних сил. Наконец, мы добрались до хиленьких сучьев. Неужели это могло нас спасти? Но отец был уверен, что здесь у нас есть хотя бы призрачные шансы.
- Наберите воздуха в легкие и держитесь изо всех сил за ветви, ни в коем случае не отпускайте!
Через несколько секунд на нас обрушилась тяжелейшая волна. Я почти захлебнулся, но в тот момент, когда я уже почти смирился, что пойду ко дну, над собой я увидел солнце. Та волна прошла дальше и разбилась. Появится ли новая – неизвестно. Но ее не было видно.
Рядом со мной сидела сестра.
Перехлеб воды бил в нос, как едкий дым. Картина развеивалась как дымка, и как дымка были воспоминания…

* * *
«Всё, что вам нужно знать – это то, что ваш отец был наркоманом и пьяницей. Потому и утонул», - отрезала мать. Мы только кивнули головой. Эта старая истина уже давно запечаталась и скучно было в сотый раз над ней работать, распечатывать. Подсознательно мы были согласны с ней. Кроме одного эпизода. Который я вспоминал.

* * *
Я шёл с моей девушкой гулять. Впрочем, сегодня было не до прогулок. Совсем недавно она лишилась отца, богатого среднеазиатского бизнесмена. Теперь предстояла встреча по юридическим вопросам. Моя девушка не сильно рассказывала, но я так понял, что в ситуации с наследством все было не так просто. Это же выяснилось и на встрече с нотариусом. Оказалось, что отец покончил жизнь самоубийством из-за фактического банкротства. Его дочь ревела.
Нотариус вывел меня из кабинета.
- Молодой человек, на вас лица нет!
- Это всё усталость, - как бы через силу отвечаю.
- Тем не менее, вам придётся ещё немного потерпеть. Сейчас будет самое главное.
- Что?
- Игра.
- Игра?
- Да, игра. Вы видели в кабинете множество людей? Все эти молодые ребята потеряли родителей. Все они – богаты. Все они рассуждают о ценностях. Другое дело, что понятие ценностей у них превратное…
- Я не очень понимаю, о чём вы говорите. Давайте ближе к делу.
Нотариуса, кажется, это обидело.
- Тем не менее… Понимаете, в чём суть: наследство наследством, а о родителях нельзя забывать… Вот, вы, например, как к ним относитесь?
- Люблю, разумеется.
- А к отцу?
Меня передёрнуло.
- Что за бестактный вопрос?
- Заметьте, я не уходил резко в сторону, лишь начал более подробно расспрашивать.
- Да. Извините.
- Что вы, что вы. Я понимаю и понимаю, что вы его любили. Ведь так?
Я кивнул.
- Любили, - в раздумчивости повторил он, - Так вот, а если любили, значит, теперь будете здесь лишь посторонним наблюдателем.
- В чём «здесь»?
- В игре. Там будет чудовище. Может, даже не одно. Остальное объяснять не буду. Могу лишь поручиться, что вашей жизни ничто не угрожает.

* * *
Вхожу в кабинет. Моя девушка бросается ко мне:
- Ты слышал? Слышал? Что это за эксперименты?
О чём она?
- Что за игры? Ты знаешь что-то? Они объявили, что сейчас будет охота.
Какая охота?
- Да что ты молчишь?
Я молчал.

* * *
«Уважаемые молодые наследники!» - раздался голос нотариуса через мегафон. Откуда-то здесь появилась сцена, и юрист вещал оттуда. Всё было словно в цирке: бьющий в глаза ядовитый синий свет софитов, гомерический смех откуда-то из глубин сцены (мы актёры, что ли?), минимальное, но в тоже время чёткое распределение несколько бутафорских предметов в зале. Театр.
«Сейчас будет вестись игра за возможность вступить в права наследства. Победитель получает всё, проигравший ничего!» - с улыбкой в 72 зуба вещал ведущий. Какая банальщина. Как скучно.
«Как я уже сказал: впереди вас ждёт охота. Но как же это так: охота, а мы безоружны?» - гримасничая, провизжал он, видимо, пародируя недавнюю реакции на ранее сказанное. Мне стало омерзительно.
«Не бойтесь, - громко и на первый взгляд ободряюще, но, на самом деле, ещё более иронично, даже саркастично, продолжал ведущий, - На этот случай у вас есть шприцы со снотворным в кармане. Да, конечно, втыкать его чудовищу неудобно, но вы как-нибудь попытайтесь!».
Все судорожно начали лезть в карманы и доставать оттуда шприцы. У меня было пусто… Значит, нотариус действительно меня избрал или… Обман? Чёрт его знает.
Свет гаснет.

* * *
Свет гаснет. Свет зажигается снова. Я стою у края сцены, а на сцене будущие отцы и матери занимаются любовью на белоснежных кроватях, слегка прикрытых гардинами. Пир во время чумы. Вальсингамы.
Но это красиво всё же.
Свет гаснет.

* * *
Свет гаснет, свет зажигается. Темнота. Пустота.
Я вспоминаю историю Авраама и Исаака. Где же здесь хотя бы один агнец божий, чтобы принести его в жертву вместо нас? Я погружаюсь в транс.

* * *
Я слышу краем уха: «Эли, Эли, лама азавтани».
Это не я.
И в ту же секунду боль пронзает моё тело. Я очнулся.
Но это лишь капля крови на руке. Я поднимаю глаза.
Передо мною моя азиатская девушка. Со шприцем.
- Ты что?
- Нет, прости.
- Что прости?
- Прости меня.
- За что?
- За то что… Да, я не могла иначе!
- Разве я был чудовищем?
- ??? Нет, что ты?
- Тогда что?
- Здесь невозможно иначе. Ты не слышал главное. Убить чудовище невозможно. Можно лишь отвлечь его внимание. Мы усыпляем друг друга и оставляем ему.

Как это мерзко. Я ничего не отвечаю. Только смотрю ей в лицо. Она смотрит в ответ сначала зло, затем резко меняется, снова говорит "прости" и протягивает ко мне руку, словно хочет проститься. Но пространство начинает кадрироваться, разбивается на тёмные кусочки, которые как секундная стрелка каждый раз резко уходят. Так и она: минус метр, минус, два, три… десять… двадцать… теряется в пустоте. Свет гаснет.

* * *
Я сижу долго.
Светает – ведь черное пространство сцены превращается в мою комнату, где я знаю каждый квадратик.
За стеной тихо. Последние разговоры и крики смолкли полчаса назад. Тогда было не по себе.
Я все это время сидел здесь, никуда не сдвигаясь. Теперь я решился выйти.
Я захожу в комнату. Тела разбросаны повсюду. Никто не растерзан, все словно спят. Но их много, они навалены друг на друга и от того возникает ощущение, будто ты стоишь рядом с курганом, на который вот-вот слетится вороньё.
Я говорил, что было по-настоящему тихо, умиротворяюще спокойно. Сейчас – крик!
Я вижу, за комнатой, на балконе, свою девушку. Её хватает чудовище. Она визжит как свинья. Чудовище рвёт ей грудь рукою. Крик всё ещё идёт. А фигура чудовища кажется знакомой.
Я побежал.

* * *
Да, я слаб духом, я побежал. Оказавшись снова на кухне, я метался: куда спрятаться? Под кровать? Ну уж нет! В шкаф – глупо.
За стеной была тишина. Как только я свернул в коридор, всякий звук исчез. Может, это был лишь обман моего зрения? А, может, нет? Может, это всё – галлюцинации, сон? Может, я чудовище? Вот почему меня пытаются усыпить! Вот почему у меня нет снотворного с собой? Ах, а я-то боялся! И смех, и грех!
Но здесь я начинаю слышать грохот. Как тогда волна, так же неминуемо раздаются громовые шаги. Я прислоняюсь спиной к холодильнику в изнеможении: что же делать? Затем поднимаюсь, начинаю заново судорожно искать варианты: кровать, шкаф, что?
Шаги приближаются.
Я вскакиваю. Сейчас мозг работает гораздо быстрее, чем раньше. Будь у меня хоть какой-то простор для манёвра, я бы быстро прикинул самый лучший вариант. Но нет ни одной возможности. Что делать? Что делать?!
Я просто забегаю за холодильник, старюсь так сесть, чтобы ни одним краешком тела не показываться из-за угла, хотя прекрасно понимаю, что чудовище сюда заглянет, а оно уже скоро – вот его тень!
Что делать? Что делать?!
Вот уже, кажется, показался его силуэт, такой ужасающий, но такой знакомый.
«Неужели мне наврал нотариус? Конечно, наврал, побольше им верь! А шприц мне нарочно не давал, чтобы я больше всего боялся, но дальше всех оставался в игре. Так всё ради меня одного, что ли, затевалось? Но зачем тогда остальные мертвы? Всё не может быть так!»
Шаги всё ближе, чувствую ухом и спиной.
«Но разве есть за мной грех? Разве что-то я успел сделать страшное?».
Я слышу уже дыханье зверя.
«Нет. К чему это? Это глупость. И этот знакомый силуэт – не может же быть просто так. Он меня не тронет! А если и тронет… Как же глупо принимать смерть спиной. Здесь должно быть хоть немного мужество! Я должен повернуться».
Я разворачиваюсь на корточках. Через пару секунд я увижу его. Но так будет не стыдно.
Страшная тень видна уже здесь. Знакомая. Будь что будет.
«Что с тобой, сынок?», - говорит чудовище и оказывается мамой. Я бросаюсь с рыданиями ей на шею.
- Прости меня, прости!