Постскриптум. венок сонетов

1.
Не умещаясь ни в каком строю,
рискую быть, причем почти собою,
махнув рукой на сердца перебои
и царство белены в родном краю...

Что бытие? Мишень для нелюбовей
из пары фраз на выдохе скрою –
и миссию исполню не свою
в попытке стать своею для любого.

Незримый друг, прости, хандрит поэт:
в провинции противоядий нет
от слякоти и слепоты куриной, –

взлететь кургана выше не дано...
Отдушина была однажды, но –
ищу себе балкон поаварийней.

2.
Ищу себе балкон поаварийней –
душа сама находит прошлый век...
Благослови, провинция, побег,
возвысившись над сущностью звериной

своих трущоб, своих базарных мекк!
Не подстилай ни сена, ни перины
(жаль, Дон во льду, а я не Катерина),
не ройся в закромах своих аптек...

Решать ему, фатальному балкону,
как дальше быть с моей судьбой посконной.
Что толку в указующем персте?

Душа – она не может как на ринге...
Ей проще прикоснуться к высоте,
инстинкты с предрассудками отринув.

3.
Инстинкты с предрассудками отринув,
легко глядеть на сгусток суеты:
мой город, неужели это ты,
меня лишивший голоса и крыльев?!

На крыше развлекаются коты,
почуяв март. Березам-балеринам
на сцене сквера не хватает грима,
но при серьгах на фоне наготы –

всеобщей, грязной, – их свеченье мило...
Часть панорамы копотью размыло,
но все ж Весна попала в колею.

А я никак... И потому над чернью
оскаленной низины предвечерней
судьбу пытаю, стоя на краю...

4.
Судьбу пытаю, стоя на краю, –
но этот край прочнее всех подмостков –
щелястых, обесславленных, промозглых,
с которых откровенья в бездну лью

и думаю: «А чем я лучше Моськи?»
Однако что-то держит плоть мою...
Сатин пространства вряд ли раскрою:
сих стен ваятель явно был заморским!

Мне надо было выбрать новострой,
где созидает соцтруда герой
свои потенциальные руины...

От обезьяны – рушащая рать.
Творцы – от Бога. Им ли не страдать?
Как беззащитны мы, собрат старинный!

5.
Как беззащитны мы, собрат старинный!
Чем выжили – неведомо пока...
Таким, как мы, хватает сквозняка,
чтоб сорок дней струиться стеарину.

Средь инея качаемся слегка,
но полнимся достоинством орлиным...
Фонарь закрыл стеклянной пелериной
свой бледный лик... Зажмурились века...

О, сколько вас, заждавшихся финала!
Зазря закат окрашен в цвет фингала –
свисает фигой то, на чем стою...

Пар изо рта и дым застыли нимбом,
и созерцает ангел им хранимых,
облокотясь на вешнюю струю.

6.
Облокотясь на вешнюю струю,
создам и я иллюзию опоры.
...С панели долетают разговоры
о том о сем... о баюшки-баю...

Куда настырней жалоба забора
в надежде, что однажды воспою
его и неподсудную скамью,
любовь дворняг и ребер переборы...

Не мой сюжет. Пусть лучше за перо
берется обмальвиненный Пьеро,
очередную куклу не дотискав...

Прикосновенью тела к острию
предпочитаю эту степень риска:
одной ногой в аду, другой – в раю...

7.
Одной ногой в аду, другой – в раю
не первой, не последней пребываю –
и слышу то, что не угодно раю,
и вижу то, что любо холую...

В какой-то миг себя переиграю
и ощущенье воли затаю
битком и впрок... О город! Хлябь твою
не вычистить, пока все хаты с краю,

а центр как Янус – до того двулик:
хоть каждой клеткой перейди на крик,
не вырвешься из городской быстрины...

Абсурда кладезь! Трусости желе!
...Но храм открыт, и бродит хмель в земле,
а в небе тучка с профилем Марины...

8.
А в небе тучка с профилем Марины –
пресветлый лик неведомой Руси –
советует: «Прощенья не проси!
Палач все тот же, мы – неповторимы...»

Спущусь, кровососущих не взбесив.
Так манекен в пустующей витрине
соседствует с плеядой комариной:
тож человек, а вот поди вкуси!..

Не показались небеса с овчину.
Зато из пальца высосать причину
горазд и волен каждый идиот –

провинции не занимать оскомин!
И мне ль гадать, по поводу какому
в окне напротив жаркий спор идет?..

9.
В окне напротив жаркий спор идет:
мат-перемат... тела полуодеты...
Похоже, что судилищу поэта
настал непредсказуемый черед.

Хрустит стекло. Штанишки мочат дети.
Уже толпа торопит, а не ждет...
Спасенья шанс? – он тоже вечный жмот,
когда такой изысканный свидетель!

Прощай, балкон. Спасибо за тепло.
На публику опять не повезло.
...Не верится, что спорили когда-то

бесформенная баба и урод,
серийный жлоб и бездарь бородатый,
куда и как все это упадет...

10.
Куда и как все это упадет?
А никуда. Не время, чтобы падать.
Сестрой свечи, лучины и лампады
еще не всех любовей яд и мед

до дна испиты, и не все каскады
разладов, срезов, сдвигов и хлопот
владели сердцем. Дел невпроворот
на всех семи кругах земного ада...

Каким он был, с Голгофы местной спуск?
Лист памяти моей остался пуст,
и сочинять не стоит небылицы.

Неужто это лишь позавчера? –
в предел и беспределицу игра
и предвкушенье зрелища на лицах...

11.
И предвкушенье зрелища на лицах
приходится обманывать порой:
все дежавю!.. Хохочет звездный рой,
и сумрак под ногами шевелится,

как павший бархат... Жути час второй...
Не лучше ли, воззрившись на столицу
и не позволив сердцу обозлиться,
послать к чертям весь этот «перестрой»?

Тем более весна – пора коррозий...
Напрасно угрожает вздох морозный
нашествием последних белых мух,

последних слез и предпоследних сплетен.
Необратимо сказано столетью:
«Увы, мы не расшиблись в прах и пух...»

12.
Увы, мы не расшиблись в прах и пух –
исполнил Рок Всевышнего постскриптум:
звучать в крови Гварнериевым скрипкам
предписано средь свалки нескладух!

Улыбку примостив к зубовным скрипам,
карабкаться придется из разрух
и выбирать девятое из двух...
(Лолита у разбитого корыта?)

И вновь не отряхнуться от ночей
прокуренных. И к музыке ничьей
не притулить тональности мажорной –

венок надежд от холода пожух,
скрежещет явь безжалостно, как жернов, –
но с той поры перехватило дух...

13.
Но с той поры перехватило дух
не только мне... Поклонник-невидимка
цветы морозил в предзакатной дымке,
весь обратившись в зрение и слух.

Себе казался мавром трижды диким,
когда душил свой собственный треух...
О ревность! На твоих дрожжах не вспух
лишь только мертвый... Не люблю гвоздики!

И тех, кто гонит в кухню, не люблю.
Итожьте шансы, равные нулю,
ты, мой плебей, и ты, чужой патриций!

Хоть всяк из вас отчаяньем клеймен,
не вспомнить ваших тел, страстей, имен,
как будто бы полет все длится, длится...

14.
Как будто бы полет все длится, длится...
И я звучу – на грани срыва длюсь,
роняя вниз провинциальный блюз
без всякого желанья приземлиться.

Кумиров тьма, но что-то не молюсь.
Другую тьму короблю вспышкой блица,
вкушая риск и не боясь облиться
всей мерзостью, что накопила Русь...

Не Бог подставил ей чужие сани!
Ваять свои в альянсе с небесами
не зря на долю выпало мою.

Хватило бы постскриптума судьбины –
и мне, и всем, кто вверил крыльям спины,
не умещаясь ни в каком строю.

15.
Не умещаясь ни в каком строю,
ищу себе балкон – поаварийней...
Инстинкты с предрассудками отринув,
судьбу пытаю, стоя на краю.

Как беззащитны мы, собрат старинный!
Облокотясь на вешнюю струю,
одной ногой в аду, другой – в раю...
А в небе тучка с профилем Марины...

В окне напротив жаркий спор идет,
куда и как все это упадет...
И предвкушенье зрелища на лицах...

Увы, мы не расшиблись в прах и пух.
Но с той поры перехватило дух,
как будто бы полет все длится, длится...

1988–1991
Это мой первый венок сонетов...
Фото Автора