Мама, расскажи мне про войну...

            Моей маме, Голубевой Валентине Никоновне, 1932 г.рождения,
            моему деду-фронтовику Кольчугину Никону Авдеевичу, 1905 г.рождения,
            моей бабушке, труженице тыла, Кольчугиной Марфе Ивановне, 1902 г.рождения
            ПОСВЯЩАЕТСЯ...


Мама, расскажи мне про войну…
Дед при жизни был не многословен,
Говорил, что он обычный воин:
Не в Берлине встретил ту весну.
Улыбнулась как-то виновато:
«Памяти, сынок, почти что нет.
Что я помню, если в сорок пятом
Было мне всего 12 лет?

Что я помню? Школа, папа, мама…
Дом в деревне, лес – рукой подать.
Рядом протекала речка Вязьма(1).
Солнечное детство. Благодать…»
Память сквозь года её уносит
К запахам домашних пирогов.
Впереди вся жизнь – ей только восемь,
А вокруг друзья, и нет врагов.

«Помню, как корову продавали
За год до войны, в сороковом.
Помню, как в село(2) переезжали,
Взяли ссуду, стали строить дом.
Папа мой на фабрике в шлихтовке
Смену отработает, потОм
С дядей Ваней год без остановки
Поднимали вместе этот дом.

Дом просторный, лучше и не надо
После деревенских закутков:
Три окна, терраска по фасаду.
Но без света – не было столбов.
Не успели…  Как-то сиротливо
Стало без отца со всех сторон.
Он ушёл по первому призыву:
Были курсы, а потом – на фронт.

Весело гармошка заливалась,
Песни, танцы, слёзы невпопад.
Мы в июне с папою прощались,
Чтоб разбили немцев, и назад!»
Тридцать шесть – не парень желторотый,
В новобранцы как-то староват.
По годам – командовать бы ротой
Этих крепких молодых ребят.

*

«Смутно помню страх, разруху, холод.
Похоронки помню, бабий плач.
Но сильней всего я помню голод –
Детства беззаботного палач.
Никогда я это не забуду:
Дома пусто, хоть шарОм кати.
Всю войну выплачивали ссуду:
С голоду подохни, но плати!

Мы тогда хлебнули с мамой лиха,
Ей пришлось достраивать жильё,
В фабрику она пошла ткачихой:
Ткали бязь солдатам на бельё.
Все тылы «ковали оборонку».
Позже, целый день, а то и ночь,
Шила мать исподнее(3) для фронта,
С горькой думой, как там муж и дочь?»

Важен ли сейчас порядок строгий
В мыслях через семь десятков лет?
Расскажи сейчас, без хронологий,
Что в душе оставило свой след?
Всхлипы содрогнули её тело,
Вспомнила своё житьё-бытьё…
Видимо, давно сказать хотела,
Да никто не спрашивал её.

Мама, не волнуйся, дорогая!
Не подробно, можно только суть.
Твой рассказ, я это твёрдо знаю,
Пригодится нам когда-нибудь.
В памяти смешались эпизоды,
Даты, словно кости домино…
Я всё понимаю, мама: годы.
Что-то стёрлось в памяти давно.

*

«Как мы только выжили?! Загадка…
Я не понимаю до сих пор.
Это лишь в кино в тылу всё гладко…
Я жива судьбе наперекор!
В огороде – кирпичи и глина.
Дом стоял у самого пруда:
Место неудачное – низина,
Под ногами чавкала вода.

Это позже, только в сорок пятом
Папа в огород привёз земли.
А в войну на пятачке проклятом
Даже лук и редька не росли.
Денег нет, запасов нет. Откуда?
В огороде – тоже ни хрена.
Но нелепо ждать святого чуда,
Что назавтра кончится война.

Письма приходили к нам нечасто,
К почтальону не было обид.
Но зато какое было счастье –
Знать, что папа жив, а не убит!
Мама открывала осторожно
Мятый «треугольник»(4) за столом:
«На еду меняйте всё, что можно,
Будем живы – снова наживём».

И меняли… если получалось
Обменять на то, что нужно нам.
Цены магазинные «кусались»,
Были неподъёмны по деньгам.
В деревнях меняли мы посуду,
Папину одежду, башмаки,
Чтоб картошки принести оттуда,
Хлеб домашний и кулёк муки.

Хлеб тогда по карточкам давали:
Триста пятьдесят – "на детский рот».
Каждый день ходили, покупали…
Мама получала грамм пятьсот.
Это – всё, что ели мы в то время,
И чего удастся обменять…
Мяса я не видела, наверно,
До Победы, как бы не соврать.

*

Впрочем, нет. История такая:
Мама говорила как-то мне:
«Козочку куплю. Не возражаешь?»
Я была согласна с ней вполне:
Лучше – молоко, чем есть мурцовку(5).
Я и подою, и попасу!
С мамой мы пошли на заготовку
Веников берёзовых в лесу.

Помню, у меня опухли ноги,
Руки тоже, как два тюфяка.
Врач смотрел и высказал в итоге:
«Дочке надо больше молока».
Где бы взять?! Еды-то не хватало!
Но пустое дело – лить слезу.
Мама снова что-то обменяла,
И в морозы привела козу!

Бедная коза… Она жевала
Веники. А чем ещё кормить?
Вот, и молока она давала
Литра два в неделю, может быть.
Как-то по весне, уже по травке,
(За какие, Господи, грехи?)
Наша Нюрка утонула в трассе(6).
Знать, не досмотрели пастухи».

«Вот, тогда мы с мамой ели мясо.
Косточки козы снесли во двор…
Что ты говоришь? Какая «трасса»?
Эти трассы живы до сих пор.
Под Москвою шли тогда сраженья,
Говорят, из центра был приказ:
Чтоб не оказаться в окруженьи
Надо рыть побольше этих трасс.

От Москвы до нас, наверно, было
Двести километров по прямой.
Привезли народ, канавы рыли
Осенью и, кажется, зимой.
Были трассы вырыты на славу,
Пролегли широкой бороздой.
По весне глубокие канавы
Заполнялись талою водой.

Трассников бригады для постоя
Власти расселяли по домам.
Дом у нас большой, а жили двое.
Поселили трассников и к нам.
Поварихой взять бы им бабёнку,
Мне всего-то было девять лет,
Но меня заставили, ребёнка,
Каждый день варить для них обед.

Я картошку чистила покорно,
Мясо – в щи, и каждый грамм учтён.
Если оставалось что – покормят.
Хоть без мяса, но мясной бульон.
Печку растопить совсем не сложно,
Полведра картошки – ерунда.
Удержаться было невозможно:
Есть охота, а в печи – еда!

Но нельзя! Такое воспитанье –
Никогда чужого не брала.
Может быть, не главное – питанье?
Тех, кто сытно ел, пережила.
Тяжкая работа – аккуратно
В печь чугун ведёрный затащить.
А потом достать его обратно,
Чтоб в печи не выкипели щи.

Помню, как на лавку залезала,
И ложилась грудью на ухват,
По катку чугун вперёд толкала,
И таким же способом назад.
На войне взрослели мы до срока…
…Как-то весь чугун я пролила!
Хорошо, была свободна кока(7) –
Прибежала, быстро помогла.

*

По весне с картофельного поля
Я картошки мёрзлой принесла.
Мама клубни высушив, растёрла,
И для нас «тошнотик»(8) испекла.
Так припёрло, что за счастье было
Что-то съесть, хотя бы иногда.
Почему «тошнотики»? Тошнило.
Даже с кровью – это ж не еда.

Всю войну мы с мамой добрым словом
Вспоминали нашего отца:
Он купил когда-то для коровы
Два бочонка соли-лизунца.
Эту соль мы ели с чёрным хлебом,
Эту соль меняли на еду.
А когда заголубело небо,
Ели с ней щавель и лебеду.

Только голод шёл за нами следом,
Воевали с ним не мы одни.
Праздник жизни был для нас неведом,
Но бывали «солнечные» дни.
Мама как-то обняла:  «Послушай,
Радость-то какая, - говорит, -
Под картошку нам дают, Валюша,
Небольшой участок, сотки три».

Помню, мы копали в две лопаты –
Будет и у нас, как у людей.
Тяжело, но весело: когда-то
Поедим картошечки своей!
Для посадки мама обменяла
(Сомневаюсь, чтобы в долг взяла)
Два ведра картошки – очень мало,
А на удобренье – лишь зола.

Мало посадили – мало сняли.
И хоть стал добрее небосвод,
Но надежды наши оправдались
В полной мере только через год.
Летом в лес по ягоды ходила,
Маме принесу, поем сама.
И частенько на обмен носила
Ягоды с грибами по домам.

Первый год войны – он трудный самый.
Мы прошли сквозь голод и нужду.
Помню, уставала очень мама,
Даже засыпала на ходу.
Я училась в школе деревянной,
Триста метров – недалёк маршрут.
Мимо шли машины постоянно…
В этом доме и сейчас живут.

*

Как учились, помню очень плохо,
Видно, голод память всю отбил.
Говорю серьёзно, без подвоха…
Помню, не хватало нам чернил.
Мы тогда карандашом писали
На газетах старых между строк.
А зимой чернила замерзали:
Смотришь, а в чернильнице ледок.

Я не помню, виноват ли холод –
Часто занимались по домам.
Но я помню, как закрылись школы,
Зданья отошли госпиталям.
В жизни наступали перемены,
И в войне случился перелом:
В госпитале для военнопленных
Мы врагов увидели живьём.

Видно было по глазам сиротским –
Дети не любили этот дом,
Кладбище фашистов звали «скотским».
Хоронили здесь же, за селом.
Многие солдаты находили
В Лежневе далёком свой финал…
…Где фашистов раньше хоронили,
Там сейчас большой мемориал…

Нас с подругой Соней пригласили
На работу. Просто повезло!
Комендант по имени Василий
Принял двух девчонок под крыло.
По его приказу нас пускали
За «колючку»(9) к старшей медсестре.
Грязные бинты мы забирали,
А потом стирали во дворе.

Высушим, прогладим всё, как надо.
Медсестра возьмёт назад пакет.
А потом – великая награда:
Вкусный, до безумия, обед!
Суп давали за старанья наши,
Даже с мясом, если повезёт,
На второе – гречневая каша,
Тоже с мясом. А ещё – компот!

Жили наши пленные отлично,
Всяко лучше, чем простой народ.
Мы считали с Соней – не логично:
Быть должно совсем наоборот.
Иногда, завёрнутым в платочек,
Мы носили немцам самосад(10),
Нам давали сахара кусочек,
Или даже чудо – шоколад!
 
Чуть побольше грецкого ореха,
Сахара кусок несла домой,
Чтоб под вечер с мамой без помехи
Заварить морковь и зверобой(11).
Может, мама сделает болтушку(12),
Поедим, а после на крыльце
С хлебушком и сахаром вприкуску,
Выпьем чаю, с думой об отце.

*

Мы не знали, где воюет батя:
Как он там? Не ранен? Не убит?
Может быть, он где-то в медсанбате
Пулями простреленный лежит?
Как предвестник радости и горя,
Почтальон опять идёт с письмом:
«Жив. Не ранен. Одолели хвори…
Всё жалею – не достроил дом».

А потом, то весело, то хмуро,
Мы читать пытались между строк,
Глядя на испачканный цензурой
Чёрной краской дорогой листок.
Как наш папа жил всё это время,
Где служил и как он воевал,
В сорок пятом, не кичась пред всеми,
Он нам с мамой как-то рассказал:

«Прямо на Карельский перешеек
Призвала служить меня страна.
Там же, средь болот, в сырых траншеях
Для меня закончилась война.
Не пехота и не бравый лётчик,
Не  танкист и даже не штабист –
Рядовой и неплохой наводчик.
Коротко сказать – артиллерист.

Где недавно с финном воевали,
Средь болот, пригорков и озёр,
Все три года мы квартировали.
Враг был хитроумен и матёр.
Далеко от нас передовая –
Гаубицы(13) близко не стоят.
Но к фашистам с неба долетает
Гаубицей пущенный снаряд.

Нас бомбили, и довольно часто,
Не спасали даже блиндажи.
Не убили – получи на счастье
До другой бомбёжки свою жизнь.
Очень досаждали нам «кукушки»(14),
Прячась высоко среди ветвей.
На пригорках около опушки
Хоронили мы своих друзей.

Вместе с ленинградцами блокады
Мы хлебнули, как никто другой:
Реже стали поступать снаряды,
Заболели многие цингой.
Нас кормили плохо, да и мало.
А зимой бывало, не совру,
Хвою мы отчаянно жевали
Или с молодых ветвей кору.

Но и это слабо помогало.
Ноги… Ходишь, как на костылях.
Сколько наших хлопцев побывало
В медсанбатах и госпиталях.
На войне не только убивают,
Есть там диарея и гастрит,
Язвы тоже разные бывают –
Вон, желудок, до сих пор болит.

*

Летом, если выпадет затишье,
К командиру стали вызывать:
«Знаешь, Никон, было бы нелишне
В лес сходить, найти, что пожевать.
Парни городские лес не знают,
Им скажи – навалятся гуртом…
Мало ли чего насобирают,
Да ещё отравятся потом».

Но не только пушки да лягушки
«Разговор» вели среди болот.
Здесь стреляли финские «кукушки».
Не зевай: прицелится – убьёт!
Страшно каждый раз идти под пули,
Только делать нечего – приказ.
Сплёл корзину, свистнул караульным,
И на всякий случай нож припас.

Пуля что? Известно:  пуля – дура.
Жахнет в лоб, и всё – привет семье!
Не стреляли – «мелкая фигура»…
…Не сидел бы нынче на скамье…
Нет, за это не было медали,
Слава Богу, оказался цел:
Как-то видел – сверху наблюдали,
Как я шёл, в оптический прицел.

Брал я всё: малину, землянику,
И грибы в похлёбку тоже брал.
Знали б вы, какая там черника –
Я такую с роду не видал!
Сам наемся, принесу комбату.
Сварят суп, хоть жидкий, но еда.
Спелых ягод поедят солдаты –
Вот, уже и горе – не беда!

Как-никак, а это витамины.
Я не знахарь, хоть и много знал:
Чтоб дойти с победой до Берлина,
Для больных я корешки копал.
Мы теряли зубы, как подсолнух,
Вызревший, теряет семена.
В этом виновата, безусловно,
Трудная блокадная война.

Стресс войны и скудная кормёжка –
Этакий блокадный реализм –
Довели до язвы понемножку,
Видно, ослабел мой организм.
Госпиталь… На фронт… И вновь диета:
Горлом кровь… Безрадостная быль.
Было стыдно, я молчал об этом
До тех пор, пока хватало сил».

*

«Папа к нам пришёл в конце апреля,
Незадолго до конца войны.
Помню, как завистливо смотрели
На меня соседи-пацаны.
Папу, человека волевого,
В сорок пятом где-то под Москвой
С эшелона сняли, как больного.
Госпиталь. Комиссия. Домой.

На быках возницей он всё лето
Отработал, набираясь сил.
Позже депутатом сельсовета(15)
Он народу нашему служил.
Мастером работал, шлихтоваром -
Честно, как на фронте воевал.
Уважали все его недаром…
А медали… Ты же потерял…»

1. Вязьма – река в Ивановской области.
2. село – посёлок Лежнево.
3. исподнее – нижнее, нательное белье.
4. «треугольник» – солдатское письмо с фронта во время Великой Отечественной войны. Марка на такие конверты не наклеивалась.
5. мурцовка - русское жидкое холодное блюдо, представляющее хлеб, порезанный мелко лук, заправленные водой.
6. трасса – в данном случае - противотанковый ров.
7. кока – крёстная мать (диалект)
8. тошнотики – (в годы войны) жареные оладьи из весеннего мерзлого картофеля и очисток с добавлением лебеды и т.д.
9. «колючка» - в данном случае – колючая проволока, ограждавшая госпиталь военнопленных.
10. самосад – табак домашнего разведения и кустарной обработки.
11. заварить морковь и зверобой – вместо чая в войну использовали для цвета и вкуса отвары трав.
12. болтушка - похлёбка из муки, разболтанной на воде.
13. гаубица – тип артиллерийского орудия, предназначенного, преимущественно, для навесной стрельбы с закрытых огневых позиций, вне прямой видимости цели.
14. «кукушка» - сленговое название финских снайперов, использовавших, в том числе, и замаскированные позиции на деревьях.
15. сельсовет – название местного органа власти (сельский Совет народных депутатов) и единица административно-территориального деления в СССР.