Российская мистерия

          Главы из поэмы

         
           ВСТУПЛЕНИЕ

Под Муромом, говорят, увяз и замерз Мессия:
Весною его нашли, — объеден волками весь…
Древние космографии применимы в одной России,
Плоская земля и твердое небо — здесь.

Равнина на тыщу верст, метель да хмельные клики.
Скрежещут шестерни лет, на бунте споткнувшись вдруг.
Посередине всего — до неба Иван Великий,
Ночью вокруг него вращается звездный круг.

Зачатий счастливый крик, звериные вопли родов;
Народища половодье — из ничего в ничто…
Здесь тонут когорты, орды
                и переселенья народов,
Здесь оспа сплошных погостов, могильное решето.

Но иногда, рванув гайтан с груди, что удавку,
Скребя бородою небо, завоет черный мужик —
И эхом каменный стон прокатится по Уралу,
И реки, виясь в полях, притихнут, будто ужи.

И ждет он, бедняга, ждет, сквозь пьяную тьму взирая, —
Громила, простак, святой, полтысячи лет во сне:
Вот-вот расколется твердь, и дуновение Рая
В родной и проклятой земле
                растопит мертвящий снег.


                СТРЕЛЬЦЫ

Сон придет — ужасен.
                Опять бегут,
Красные на белом, толпы, толпы!..
Страшно, маменька! Что ж люди лгут,
Будто мы, цари, чуть не Божьей плоти?..

Маменька-царица, боюсь, умру!
Что же рать небесная спасать не едет?
Мне бы мышкой малою — да в нору,
Сжаться и дрожать, покуда здесь эти…

Все у них громадно: зрачки, усы;
Рты орут, разъяты, Царь-пушки боле…
Кровь на саблях…
                «Свет мой, не спи, не спи!»
Он глаза распялит, светлы от боли;

Сядет на постели.
               Авдотья*. Дом.
Желтая лампада, святые лица…
«Иисусе! Властвуй моим умом,
Чтоб я за обидящих мог молиться!

Разрываюсь надвое: как терпеть?
Мстить? Смирить ли норов для жизни постной?!»

Вдруг ответ без голоса:
                «Не тебе,
Не тебе юродствовать, меч мой острый!

Сжалиться? Расслабиться?
                Ни на миг!
Будет площадь — Красной, у плах росиста…
Ты на то помазан, Христов двойник,               
Черный  мой двойник,
                золотарь российский!               

Недруг твой — пред Господом виноват,
Твой изменник —
            Неба грозит подножью…»

«А потом, Исусе? Неужто в ад?..»

«Может быть, и в ад.
                Но за правду Божью…»


             ПЕТЕРГОФСКАЯ НИМФА

Тревожные блики в глазах августейшей персоны.
Вздыхают паркеты, как арфы, в пустынном дому.
Клокочут фонтаны, как будто открыты кингстоны
И тонет корабль, золотую вздымая корму.

Взорвался закат, и рассыпалась в небе плотина;
Спешит темнота, все земное потопом круша…
Какой там корабль! Уплывает ко дну
                Атлантида,
Партерные парки под небом прощально кружа!..

Большому каскаду в сиреневый дым окунаться
И долго мерцать позолоте на пышных гербах, —
Но в сонной аллее, уже как на дне океанском,
Слепая улыбка
            и смерть на лукавых губах.

…Резным наядам
В волнах гулять,
Чугунным ядрам
Шипеть в углях!

Норд-вестом лютым
Повалит бот:
Лихое утро,
Упрямый флот.

Кто первым струсит?
Команда: «Товьсь!»
А в трюме, в стружках,
Бесценный торс.


Шарахнет брандер,
С бортов — «ура»,
А в трюме — мрамор,
Изгиб бедра…

Трубит Победа в тучах, к славе вящей,
И плотники уже взломали ящик,
Как спутники Синдбада — скорлупу;
И вылупилась белая, немая,
По-русски ни шиша не понимая,
С улыбкой странной глядя на толпу.

Вокруг нее охально драли глотку, —
Так на деревне грешную молодку
Выводят голой под мужичий смех…
Внезапный страх.
              Отхлынули волною.
Ты подошел, — ручищи за спиною,
Без шляпы, сквозь чухонский дохлый снег.

Труба совсем охрипла в мокрой выси.
Ты покосился, фыркнул норовисто:
«Сдеру три шкуры — разговор простой!
Заставлю,
        черти, лешие, халдеи,
Не гоготать — склоняться, холодея,
Пред этой осиянной наготой!..

Срамно?!
     Вобью, вожгу клеймом калёным
Изящный вкус к  дорическим колоннам,
К сонетам, услаждающим уста;
Завоете на дыбе, постигая
Игру в стекле холеного токая
Среди плодов голландского холста!..

Бубните: «Надорвется, не подымет!»
Мол, даром вез когда-то князь Владимир
В дремучий Киев эллинских богов…
Посмотрим, кто кого!..»
                И за тобою
Как бы фронтоном с мраморной резьбою
Вскипает вал у низких берегов. 


        БАХУСОВЫ ИГРИЩА

Ах!
Присел от ужаса, перекрестился дьяк.

Измайловский сержант, краса и стать,
Дьяка в скулу:
            «Ликуй, е…. мать!
Не все вам Русь дурачить, жеребцы:
Царевы поудалей молодцы!»

Молодка, закрываяся платком,
На искушенье глянула тайком:

Соблазн велик!
            Народ разинул рты;
Всех криков громче голос немоты…

Под уздцы ведут козу
По Москве по городу,
А за нею на возу
Пляшет девка голая;
В патриаршей митре пляшет,
Пред собой кадилом машет:
Дым от ладана…
Чур, чур, сатана!

А вокруг-то — хари, хари!
Грохот бубнов, дудок вой…
Кто в голландской шитой паре,
Со свиною головой;
Кто бос, оборван, как Сократ:
Венок из роз и голый зад.

Сквернодействуют, снуя…
Поглядишь:
        иная
Рожа красная своя
Хуже, чем свиная.

Молятся, — погибель с вами! —
Сатанинскими словами:
«Во имя овса, и сена, и свиного уха —
Опрокинь!..»

Измайловский сержант целуется с дьяком:
Вся драка завершилась кабаком.
Вот — чокнулись…
              Но тёмный дьяк
Упорствует: «Да как же так?!

Православному царю
Потешаться, брат, негоже
Над святыней церкви Божьей;
Будет горе, говорю!

Нам ли спорить с небесными силами?
Уготован ад нечестивому!..»

«Ты пойми, — эх, дурья твоя голова!» —
Сержант гвоздями вбивает слова:
«Об этом, браток, уже знают везде —
Церковь московская стоит на мзде;
Выпотрошено чистое тело Христа,
Храм — золочёная пустота!

Лживую церковь
             смехом убьём, 
Христа для новой жизни спасём.
Явился б он ныне в Москву к нам, брат, —
Сам посмеяться был бы рад!..»
Дьяк озирается, — гудит в башке:
Дымище от трубок под потолок,
Сцепились посадские в уголке,
Слуга упитого поволок;

А там, — о Господи! — промеж окон,
Сидит…
    ну, в точности сошел с икон:
Хламида белая, еще не сед;
С улыбкой слушает, что врет сосед.

За штофом с пенною, дневной порой, —
Спаситель явленный и тот, второй:
Усы топорщатся, собой высок;
Лицом он дергает наискосок,
Сжимает яростно в руке стопарь…

С Христом беседует надёжа-царь!

У дьяка холодеют руки и лоб,
Пред глазами кружение:
                хлоп!..

Лежит под столом…
               Смеётся сержант:
«Бахус пошел долгогривых сражать!
А гвардия — что ж!
                Хоть бочку готова
За здравие царское и Христово…
Виват!»

                1987-2001