Летят утки - часть 7

7

На дворе мороз колючий,
Над трубою дым летучий,
Под пятой скрипучий снег.
А февральские метели
Пусть пока не долетели,
Но уже берут разбег.

Над полями полдень ясный,
День по-зимнему прекрасный
Дарит бодрости заряд.
Под скирдою грузят сено
Чабаны, и неизменно
Меж собою говорят.

«Хлопцы, чья-то половинка
Через речку по тропинке
На кошару к нам идёт».
«Чья жена, с того бутылка, -
Заявил Кузьмич с ухмылкой, -
Может, Сёма, твой черед?».

«Нет, друзья, не угадали,
И такой, пожалуй, крали
Нету в хуторе у нас». –
«Может, кто-то из конторы?»
«Там-то на ногу не скоры». – 
«Ну а если дан приказ?».

Там, где силосная яма,
Поднялась на берег дама,
С лёгкой сумочкой в руках.
Постояла, отдохнула,
В руки зябкие дохнула
И пошла, прибавив шаг.

Напрямую по сугробам
Неизвестная особа
Вскоре к людям подошла.
На лице печать тревоги,
Чуть усталая с дороги,
Но приятна и мила.

«Извините, кто тут старший?»
«Я», - ответил Коваль. «Паршин
Здесь работает?» - «Да, здесь». –
«А его увидеть можно?»
И Кузьмич неосторожно:
«А вы кто такая есть?».

«Я жена его». – «Всё ясно.
Добиралась не напрасно.
Я сейчас. Спускаюсь вниз».
Коваль спрыгнул с воза лихо.
А Семён Игнату тихо:
«Вот для Дмитрия сюрприз»,

И Кузьмич неторопливый,
Всю дорогу молчаливый,
Будто бы вопросов нет,
Вдруг у самого порога:
«Проходите, ради Бога,
Он готовит там обед».

Пар струился от кастрюли,
В доме жарко, как в июле,
Лук шумит в сковороде.
Осторожно дверь открылась,
И супруга появилась,
Прошептала: «Вот ты где?».

Паршин сразу обернулся,
Замер, будто ужаснулся –
Ложка выпала из рук.
А она на стул присела
И с тоскою поглядела:
«Здравствуй, милый мой супруг».

Дмитрий вдруг засуетился,
Раздевать её хватился,
А потом, прижав к груди,
Бормотал: «Не плачь, не надо,
Я прошёл кругами ада,
Всё плохое позади…

Успокойся. Не девчонка.
Пью, когда есть самогонка, -
Сел напротив у стола. –
Повар я. Такое дело.
Мясо, видишь, закипело…
Как же ты меня нашла?».

«Помнишь Марковну? Соседку?
Принесла она газетку,
Где про лебедя статья.
Прочитала я. И что же?
На тебя это похоже.
И фамилия твоя.

Тут и младшая, Танюха,
Ходит следом, щебетуха.
«Мама, папу привези».
Слёзы вытерла. Поеду.
Проведу ещё беседу…
Сколько жить тебе в грязи.

Митя! Вылечу от водки!
Посжигаю твои шмотки.
Разодену, как царя.
Митя, Митенька, послушай,
Неужели плюнешь в душу,
И приехала я зря?

У тебя растут две дочки,
Словно алые цветочки.
Помнят дети о тебе.
Дмитрий Фёдорович, милый,
Ну, найди ж такие силы,
Ну прислушайся к мольбе.

До чего ж ты опустился.
Глянь, во что ты превратился
К тридцати пяти годам.
Ты покрыл себя позором,
Но погибнуть под забором
Ни за что теперь не дам!».

Дмитрий слушал, каменея.
Он не знал, что делать с нею.
Как найти сейчас слова,
Чтоб могла она поверить,
Что не в силах лицемерить,
Обещанье дав сперва.

Будто тонущий в болоте,
Здесь, где он всегда в работе,
Ухватился вдруг за шест:
До весны кормить баранов
Похвалился, значит, рано
Убегать из этих мест.

Он вздохнул: «Ну хватит, Валя.
Я из штопора едва ли
Сразу выйти и смогу, -
Отставляя сковородку, -
Пить когда-то брошу водку.
Пред тобою я в долгу.

Понимаешь, мне неловко
Уезжать. Идёт зимовка,
Ну а я сбегу домой.
Дай мне шанс. Сдержу я слово.
Доберусь и до Ростова,
И не с нищенской сумой».

За окном негромкий хохот
И пустой телеги грохот,
Храп разнузданных коней.
В дом вошли уже без шума
Три хозяина, три кума,
Отряхнувшись у саней.

Паршин им жену представил,
Суп с бараниной поставил,
Предложил всем сесть за стол.
После вкусного обеда
Завязалась и беседа,
Вожделенный час прошёл.

Коваль встал. «Пора за вилы…
Дима, голубь легкокрылый,
Ворковать так ворковать.
Коль пришла твоя суббота,
У тебя одна забота –
Телевизор и кровать.

Ну а мы – мы держим марку.
На ночь режем переярку,
А баул на то готов.
И к положенному часу
Утром Валечку на трассу,
Там автобус на Ростов».