***

КОНОНОВНА…               

НОВЕЛЛА.


    Зима затягивалась. Холодный, промозглый март угнетал души людей. Порывистый ветер морозил улицы, и весь город казался пустынным и безлюдным…
    …В онкологическом центре, который располагался на окраине города, и куда всегда было добираться тяжело, дни растягивались на годы. Больных было  много, а мест, как всегда не хватало.   
     В палату № 7 положили пожилую женщину с редким отчеством Кононовна. Она была  из ближайшего района, и ей предстояла  тяжелая операция.
Палата была большая, светлая, на семь коек, окна огромные, пластиковые, за которыми медленно тянулась совсем другая жизнь.
    По утрам было видно, как лыжники-студенты привычно пробегают лыжную дорожку в ближайшем парке, не останавливаясь ни на минуту, как снег блестит и садится весенняя птица на голые деревья…
     Новую пациентку звали Татьяной Кононовной. Интересное отчество сразу привлекло к ней  всеобщее внимание, тем более, что и человеком она была хорошим. То частушки начнет петь,  а то, возьмется о жизни своей  рассказывать. Лёгкая и весёлая по характеру, она невольно притягивала к себе людей.
Хоть и было ей под восемьдесят, телом она была  ещё крепка. Её большие крестьянские руки, много испытавшие тяжелой работы, ловко складывались в вечерней молитве. А молилась она неистово, сокрушенно, благостно.
Русые волосы с проседью заплетались в тугую косу. И было в Кононовне, что-то крепкое, русское, непобедимое. Но печальный, растерянный взгляд выдавал в ней  сильное беспокойство, и она всё время повторяла: «Ведь вырежут шишку из груди и всё, делов-то!» А сама теребила край цветастого халата и долго, напряженно смотрела в окно.


***
   …В те давние времена, Отец её звался Кононом, а мать Полиной, это была большая крестьянская семья, в которой было много детей. Их род был навсегда связан с землёй, на которой они  жили, рожали детей, работали, пахали, сеяли, собирали урожай…
    Сама Кононовна прожила долгую, витиеватую, но счастливую жизнь, лишь под конец посыпались на её головушку испытания.
Муж, который души в ней не чаял, случайно погиб, разбирая старую баньку. Было ещё два сына,  но один  вскоре спился и умер, а другого убили на дороге лихие люди, как говорила сама Кононовна. Осталась она одна  на белом свете.
Но судьба была к ней благосклонна. Неподалёку, рядом жил сосед, пожилой и одинокий Трофим, у которого не было никого, ни жены, ни детей.
Вот и решили они соединиться, и жить вместе. Купили новый дом, обустроились и зажили, как добрые супруги. Но вот беда, Трофимушка был тяжел на руку, да и жадность его одолевала. Всё досматривал, да доглядывал за Кононовной. А она всё томилась, не привыкла она  к такой жизни, но жалко было старика, куда он без неё.
     Бывало, придёт весна, Кононовна приготовит рассады, грядки вскопает, молитовку прочтет, чтоб росло всё хорошо. И радуется её душа-то, так радуется.
     Забелеет сад черёмухой, всколыхнётся солнце и пройдётся по земле, а у Кононовны сердце ухает от счастья, ведь жизнь набирает обороты.
Так было до определённого момента. Зима заканчивалась, надо было готовить рассаду, а судьба преподнесла ей другие испытания и другие мысли…


***
    Баба Валя, хохотушка и толстушка, лежала  уже второй месяц. Ей делали  красную химию.  Переносила она её очень тяжело, но держалась достойно. Всех смешила своими байками в палате, и не унывала.
Ходила в выцветшем платочке, прикрывая плешины от выпавший волос. Опираясь  на клюшку, и приговаривала, вздыхая: «Дожить бы до весны!».
Лиза, молодая женщина лет тридцати, лежавшая у окна, ей вторила: «Доживём, доживём…!».
Ещё одна соседка по палате, Нина, средних лет, полная, с одутловатым лицом, приехавшая из деревни, металась из угла в угол, не зная, куда себя деть, ведь больница была не простая…
    В понедельник,  как всегда были профессорские обходы. В каждую палату заходила комиссия и просматривала пациентов. Кому-то назначалась химиотерапия, лучевая, другим операция, третьим полное обследование, а кого, слава Богу, и выписывали.
    В палате № 7 лежало всего четверо, остальных женщин отпустили на предпраздничные  дни, так как близилось восьмое марта.
Проведя тщательный осмотр, комиссия назначила трём пациенткам операцию на груди…


***

…Мобильник разрывался от нетерпения. Кононовне, то и дело звонили односельчане, и в конец её замучили.
- Кононовна, ты как там?- шумела соседка в трубку. - Ты резать не давайся, а то рак только свет увидит и разрастется, пиши, пропало!
А, Кононовна, всё повторяла: «Врачи знают, ничё!». И тут же обращалась к своей соседке по палате, Лизе:
- Лиза, как думаешь, ведь не отрежут грудь–то, а? Может шишку вырежут и всё? Лиза печально смотрела на неё.
- Да, вырежут, и всё…
Прошел ужин. Готовили в больнице очень хорошо.  После трапезы все спокойно отдыхали, кто-то читал журналы, а кто просто думал о своём. Вдруг, Кононовна, оживилась и затянула частушку, печально так, и растяжно:  « Мой милёнок, как телёнок, молоко сосёт, только вышел из пелёнок, уж война грядёт! Тари-тари, тари-тари, тари-тари, та-та-та».
И было в этом, что-то неминуемо печальное, что переворачивало всё их житиё и трепещущую душу, словно мрак заполнял всё вокруг, и становилось жутко. Они понимали, что завтра им предстоит не мало испытаний, горечи и боли.
Наутро, их ждала операция…


***
…Первую, повели на операционный стол Татьяну Кононовну.
Она, Кононовна, была уже готова.
С  раннего утра успела помыться, тихо сидела на кровати, облачившись в чистые одежды, на голове -  шапочка, на ногах – носки. Лицо её было спокойно, и только на лбу выступали капельки пота.
О чем она думала,  и где витали её мысли, можно было только догадываться. Может, вспоминался ей родимый дом, где провела  она свою молодость.
    Перед операцией, все трое – Лиза, Нина и Кононовна прочитали молитву «Отче наше!», поцеловали иконку Матушки Матронушки и зажгли свечку...


***
…Операция продолжалась полтора часа.
Кононовну, привезли в палату, еле-еле стащили на кровать и поставили капельницу. Лицо её было бледное, из-под прикрытых век выступали скупые слёзы. Она ещё не отошла от наркоза и смиренно лежала.
Её большие руки, вдоль туловища, были белы и не подвижны, будто жизнь застыла где-то, и не хотела возвращаться. Левой груди не было...
Постепенно она приходила в себя. Очнувшись, она уже догадалась, что с ней случилось.
Ужас застыл в её глазах, так и силился перейти в крик, но крестьянская сила воли не позволяла ей этого сделать.
Она только шептала:
- Лиза, ну ты как, нормально?
 А, Лиза, которую только что привезли с операции,  молчала.
    Ночь прошла тяжело. Женщинам, то и дело кололи обезболивающее,  ставили капельницы.
    Наутро пришел  дежурный врач, и как раз вовремя, у Кононовны поднялось   давление. Ей было очень плохо, она вся обмякла, лицо раскраснелось, и было видно, что силы покидают её всё стремительнее и стремительнее.
    Всех повели на перевязку.
Кононовна сидела у процедурной, привалившись к  холодной стенке, и измучено глядела на свою родственницу, пришедшую к ней.
Вдруг, её глаза закатились, и тело начало сползать вниз. Тут же крикнули доктора. Но было уже поздно, она потеряла сознание. Водрузив на каталку неподвижное тело  Кононовны, срочно отвезли в реанимацию...


***
… В палате было тихо. Женщины плакали. Родственница Кононовны, стремительно собирала  её вещи. На кровати одиноко лежал разноцветный платок, который она любила одевать по вечерам. Родственница быстро сунула его в мешок для мусора и спросила:
-  Куда можно выбросить?…

… Уже ближе к вечеру, в палату зашла посетительница, Светлана. Она частенько приходила к Лизе, своей подруге, и всегда старалась подбодрить ее соседок, лежавших здесь.
Радостная, вся светящаяся, в руках, она держала четыре красных розы, которые  принесла для них, ведь было восьмое марта.
Света, удивлённо спросила:
-  А где Кононовна?
Наступила тишина, которая  будто вдавливалась в грудь, и нечем было дышать.
Кто-то коротко произнес в палате:
- Она умерла…
Света, молча раздала розы женщинам,  и  только одна осталась у неё в руке.
Она  медленно подошла к  кровати, где лежала когда-то Кононовна, положила цветок на край матраса, и ушла…
 

               

                17 апреля 20012г.