Турусы на заливе
Финский залив. И впрямь, довольно финский —
сивая даль над белобрысым пляжем,
и объективом фоторепортажа,
в просветах — солнце. Триединством
всех трех стихий кой-как обезопашен
наш хрупкий мир. Дышите йодом
с благословения антициклона,
в попранье прав болотного народа.
Утехи пляжные и резвости законны…
…Я вспоминаю пляж во время юно
(мне хочется сказать так вместо «оно»).
Мы были юны. Нас к перрону
вез паровоз, пуская в дюны
неаккуратные комочки ваты.
Измучены, условно виноваты,
мы в угро-русское въезжали Комарово,
дистрофики двух войн, в отваге
десятилетнего мальчишеского духа —
и финские пески нам были пухом.
А в сумерках и по ночам Толбухин
подмигивал. С горы сбегая
в кащеево пространство хвои,
сквозь стаи комаров по голубое
и по грибы ходила наша стая,
но чаще мы вдвоем с тобою.
Уж двадцать лет ты утрамбован
в породистую почву Комарово.
Она мягка, но смерть твоя сурова.
Томительно и сладко жить на свете —
жареть и зябнуть, лысиною в ветер,
в многотерпенье Божием и в лете.
Залив все тот. И также в серединке
из горизонта шишечка собора
торчит чуть-чуть, головкою сардинки.
Там город, — знали мы, запретный город.
Собор вблизи огромен — с гору.
В сопревшем воздухе вибрируют блондинки.
Есть что-нибудь божественнее плоти
прекрасной женщины, Буонаротти?
Нет, лучше Сантио, спрошу — в работе
любви погиб он будто. На доске
фанат винтсерфинга блуждает, как аскет,
часами, падая и восставая снова,
и, в атлетической своей тоске,
воскресшим Лазарем местечка Комарово,
прозрачным парусом орудует в лазури…
Боюсь, мятежный, просит бури.
2000
Свидетельство о публикации №113030804213