Из цикла Острова

ИЗ ЦИКЛА «ОСТРОВА»


ЕЛАГИН

Вот-вот соберется трамвайчик речной
к блаженному острову имени Кирова,
где липы лепечут, где ивы копной,
аллеи прямы, водоемы с извивами.

Вот-вот на Геракла накинут штаны,
футболки, трусы, чтобы выжать купальники.
Занятье любви полагая срамным,
любовники спрячутся в зарослях тальника.

Вздохнут полной грудью и мрамор, и гипс,
увечный дворец кое-как приосанится.
Глядишь, и раздавят одну на двоих
сугревом июня спасенные пьяницы.

И Масляный луг оккупирует слет
юнкоров, собой начинив репродукторы.
Насыпет в тележку мороженщик лед,
«нарпит» свою сеть обеспечит продуктами.

Пока смельчаки совершают полет
в ракете, и водные велики шлепают,
ракушка арены вдруг так заорет,
что девушки радостно вздрогнут под тополем.

И танцы, и шманцы, и танго «Цыган»…
Закат Далай-ламу уж потчует золотом…
И нежную барышню мнет хулиган
где серп из фанеры с напарником молотом.
 
Последний трамвай совершит пируэт,
ударит в звонок, окликая  с Крестовского.
Полуночный ветер повеет вам вслед.
Сердечным приветом с блаженного острова,

Огинского грустью овеет закат
оркестр. И станет так больно и весело,
поскольку ничто не вернется назад,
и молодость сгинет вагончиком песенным.

 
КРЕСТОВСКИЙ

Желаете в ЦПКО?
Крестовский вам подставит плечи —
трамвай в полкруга проскрежещет
и предоставит вам его.

Крестовский остров гол и сер.
Ноябрь. Зенитки на Петровском.
Отец — военный, офицер —
пять звездочек и две полоски.

То сорок, кажется, седьмой.
Четвертый год, как нет блокады.
Отец сегодня выходной,
и воевать ему не надо.

Крестовский — ветра полигон.
Он им проветрен и причесан.
Ноябрь. На исходе осень.
Нева и Невка — с двух сторон

. …Мы ели скипками арбуз,
и ветер трепетал в штанине.
Финский залив был буро-синий.
Был кратер стадиона пуст.
Крестовский.
Ленинград.
Союз,
несуществующий уж ныне.


КАМЕННЫЙ

На Каменном в окаменевших жизнях —
дворцы и виллы. Виллы и дворцы —
в кошмарно-развитом социализме
гулял я с вами, дорогие мертвецы.

Под беспокойною вороньей сходкой
я словно слышу ваши голоса.
Над бирюзой дворца Белобородко
небесная открылась бирюза.

Чувствительными вальсами Цусимы
тоскливо веет из пустых углов.
Мы были вместе, и на том спасибо,
на острове разлук и катастроф.

А вокруг нас с неугомонной силой
гребцы-академисты и грачи
гребли, летали, двигаясь красиво
от разных побудительных причин.

Нас было трое: Коля, Саша, Боря —
подбитых дружбой, ветром, октябрем,
на этом острове, нацелившемся в море
тысячемачтовым студеным кораблем.

А остров плыл в гиперборейских влагах.
На холодке, в присутствии зари
мы у театра имени Гонзаго
пили напиток дружбы «33».


ПЕТРОВСКИЙ

В восточном углу, почитай, на бушприте
Петровского острова  — круг стадиона.
Он бурно кипел чередою событий
в утекшее время по имени «оно».

Он жил в деревянном тогда исполненье
на утлой речушке, что Жданова тезка.
Он имя носил неспортивного Ленина,
а после в стекле и бетоне вознесся.

Однажды, почтив деревянный сей круг,
миланским бельканто толпу обнимая,
пел чудные песни Муслим Магомаев,
всех женщин Союза любимец и друг.
А после него Кристаллинская Майя,
еще не допев, поломала каблук
и, плача, с эстрады спустилась, хромая.

На северном мысе бытует яхт-клуб —
красивое дело, опасное очень…
Конечно, ведь мир вероломен и груб,
а сам человек недостаточно прочен.

…Яхтсмены вчера получили его,
покойника — рея в висок, и, пожалуйста…
Такое уж в нашей башке вещество:
смертельно опасно не справиться с галсом.

…Петровский у бровки порос камышами.
Закат там по самую кромку сиренев.
Там дамы гуляют, укутавшись в шали,
среди постаревших на службе растений.

То Дома актера жилицы — актрисы.
Над ними, возвратными ветрами вея,
порхают сюжеты, любовники — смысл
их терпкого прошлого. Все они феи.
А смерть уже в теле запасливой крысой.
      Так просто отправиться wo ist mehr nichts* —
так Гете, бывало, пред смертью говаривал,
где будет нам рай или адское варево,
Там вечною жизнью нас будут одаривать
а, может быть, и в самом деле: mehr nichts.
                2004

* wo ist mehr nichts (нем.) — где больше ничего нет Mehr nichts (больше ничего) или mehr licht (больше света) — версии предсмертных слов Гете.